Хамосоветикус. И на старуху бывает проруха

И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА
Персональный пенсионер всесоюзного значения Иван Моисеевич Петров, до женитьбы Блюкменхагер, отложил в сторону журнал, крякнув, допил оставшийся в стопке коньяк и, качая головой с явно недовольным видом, отправился смотреть программу «Время». Включив телевизор, Иван Моисеевич внимательно уставился в амбразуру экрана. Интересно, чем же его-порадуют на этот раз. Иван Моисеевич был явно не в духе. Статья в журнале повергла его прямо-таки в шоковое состояние. Еще бы, ведь в ней: говорилось, о том что все беды в гоcударстве, случившиеся за пять лет перестройки, произошли всецело по вине евреев. И хотя Иаан Моисеевич числился русским, он всегда симпатизировал евреям. Однажды он даже чуть не женился на еврейке. Итак, Иван Моисеевич уставился в телевизор. Поначалу передача ему нравилась. Еще бы, передавали международные новости и, как водится, это был сплошной боевик. Но когда перешли к событиям внутри страны, настроение Ивана Моисеевича, начавшее было улучшаться, снова ухудшилось.
Причем похоже ухудшилось, увы, окончательно. Да это было и неудивительно, ибо говорили лишь о перестройке, и каждый новый сюжет кричал о каком-нибудь очередном достижении. Наконец, Иван Моисеевич не выпержал. Со словами «какие к черту достижения, окончательно все развалили», он прямо-таки вырвал шнур из розетки. Сказать, что
в этот миг Иван Моисеевич был зол, это значит



вообще ничего не сказать. Нет, в этот миг Иван Моисеевич был просто невменяем, а это обычно не сулило ничего хорошего. Уж кто-кто, а родные об этом кое-что знали.
Пссле первого потока свирепых фраз по поводу перестройки, а заодно и в адрес правительства, жена Ивана Моисеевича спряталась в ванной, а после второй его тирады и теща заперлась в туалете. Но, как говорится, ничто в мире не вечно, и даже Иван Мсисеевич, наконец,, пришел в чувство, а придя в чувство, как водится, успокоися. Успокоившись, Иван Моисеевич хмуро взглянул по сторонам. Осмотревшись и, по-видимому, о чем ¬то заодно и поразмыслив, Иван Моисеевич как-то поежилсяДа, натворил он дел. Хорошо еще; что теперь не те времена, а то быть бы ему уже зав¬тра в какой-нибудь кутузке или того хуже. Надо бы покурить, решил он, а заодно во время перекура все и обдумать.. Как говорится, чем черт не шутит. Курил Иван Моисеевич в этот раз на ред¬кость долго, сильно старался. Не хотелось ему, персональному пенсионеру, ударить в грязь лицом. Но как ни старался Иван Моисеевич, а придумать  что-то дельное так и не сумел. Расстроился Иван Моисеевич; да делать нечего. Без совета пожалуй ему не справиться. Но к  кому обратиться за ним

 К теще? Нет, та не помо-
жет. Теща, на то и теща, чтобы только вред наносить.
. К жене? Тоже нельзя. Жена, хоть и жена, но
ведь  она тещина дочь. Так что, одним словом,
положение безвыходное, хоть волком вой. И тут
Ивана Моисеевича словно осенило, а если зайти к
соседу? Тот хотя и гад, но человек не глупый, да
и хитрый, пожалуй. Такой может и посоветует что.
Только как к нему подступиться? Не скажешь же
ему, выручай, мол. Не поможет, и ведь из гадости
своей, чего доброго, еще и навредит. А подсту-
питься надо, не пропадать же ему, Ивану Моисее-¬
вичу, пенсионеру всесоюзного значения. И Иван
Моисеевич открывает бар, со вздохом берет бутыл-¬

ку армянского коньяка и, надев шляпу, выходит на лестницу, и звонит в дверь квартиры напротив. На звонок (дверь) открыаает усатый парень, лет тридцати.
- О, кого я вижу, Иван Моисеевич, - весело басит парень, - заходи, гостем будешь.
- Привет, сосед, - говорит Иван Моисеевич и, передавая бутылку парню, проходит в квартиру.
- Ух ты, армянский, - еще гуще басит сосед, теперь в его голосе к веселым прибавляются и теплые нотки. - Ну, ты человек, Иван Моисеевич! - Парень восторженно похлопывает Ивана Моисеевича по плечу.
- Скажешь тоже, - отшучивается Иван Моисеевич, проходя уже в комнату. Поначалу пили молча. Иван Моисеевич обдумывал как бы ему начать, а сосед просто не хотел начинать первым. Наконец, Иван Моисеевич решился. Время поджимало, да и бутылка пустела что-то по¬дозрительно быстро, а ведь пришел он сюда отнюдь не пить.
- 3наешь, - начал Иван Моисеевич, - я вчера разговаривал с одним армянином, похоже из бывших боевиков. Так вот, он сказал, что все беды в ны¬нешней перестройке происходят только по вине ев¬реев. - При последнем слове Иван Моисеевич поднял глаза и проницательно взглянул на соседа. Тот в это время опрокидывал очередную стопку. Но сосед и ухом не повел. - А ты как думаешь? - несколько задетый равнодушием соседа продолжил Иван Моисеевич.
- А мне-то что, - сосед, казалось, был не расположен беседовать.
«Вот сука, - пронеслось в голове Ивана Моисеевича, - разговаривать не хочет, а пить зa мой счет не отказывается. Хоть бы поперхнулся что ли.» Но вслух, однако, сказал миролюбиво, хотя и настойчиво: «Нет, ты все же ответь, кто по-твоему виноват: евреи или все-таки правительство?»





- Кто-кто, заладил одно, словно попугай, рявкнул сосед, - а ежели никто не виноват.
-Нет, так не бывает, - не унимался Иван Моисеевич.
- Ну, ладно, черт с тобой, - сдался сосед, - я думаю, что во всем виноваты евреи.
- А правительство? - поспешил вставить неугомонный Иван Моисеевич, и при этих словах глаза его подозрительно забегали.
- А правительство само собой, ведь в нем сплошь и рядом одни евреи. Говорят, что и сам тоже их человек.
- Ну, это, брат, ты загнул. Евреи, они, конечно, молодцы, но что бы заправлять всем, нет,  это уж слишком!
- Слишком, слишком, - разозлился сосед, - много ты в этом понимаешь. Я тебе откровенно скажу, хоть ты и пенсионер всесоюзного значения, короче говоря, уважаемый человек, но в политике ты ни хрена не смыслишь, уж поверь мне. Да и вообще, что ты так за евреев заступаешься? Ты то сам, кажись, русский. Что тебе евреи? Пекся бы лучше о своих, ведь хуже русских никто не живет.
- Э, - Иван Моисеевич аж заерзал на стуле, - русский-то я, русский, но и евреи тоже люди. А Господь что говорил? Господь говорил, что человек человеку товарищ и брат. Вот так-то парень.
- Говоришь, товарищ и брат, что-то ты темнишь Иван Моисеевич. Признавайся лучше, на Израиль работаешь или на кого-то еще?
- Ну, ты и шутник, давай-ка лучше выпьем еще по одной. Кажись, в бутылке еще на заход осталось.
- Ты мне зубы не заговаривай, не на того напал. Я хоть и выпил, но, не в пример тебе, покамест, все соображаю. Да и дело свое я туго знаю. Вот доложу куда следует, будешь знать. Думает, если он уважаемый- человек, то ему все дозволено. Нет, шалишь, никому не позволим, никому. - На
последнем слоге сосед одобрительно икнул и уставился на Ивана Моисеевича налитыми кровью глазами.
Видя такую картину и поняв, что дело может принять совершенно неожиданный оборот, Иван Моисеевич не на шутку разволновался, а может даже малость и испугался. И все же не привык он отступать перед трудностями, и поэтому, яростно перекрестившись в глубине души, как водится, на счастье, Иван Моисеевич сам смело бросился в атаку.
- Доложишь, говоришь, изверг. Врешь, не доложишь, кишка тонка, а вот я-то непременно доложу, все доложу, как есть. Как ты, молодой да дюжий, меня, старого да немощного, коньяком поил, спаивал, значит. Да речами провокационного характера смущал, вербовал, значит. И фамилия твоя совсем не Федькин, а скажем Федькинштейн.
-  Ты чего мелешь то!, - теперь уже и сосед не на шутку испугался, - я хоть, скажем, и не совсем Федькин, может даже и Федькинштейн, но я никакой не шпион, я обыкновенный советский гражданин.
- А это мы предоставим выяснить следователю, уже совсем нагло перебил его Иван Моисеевич. Бедный сосед, на нем в этот миг и лица-то не было.
- Слушай, Иван Моисеевич, может договоримся?¬ -тон соседа из рычащего стал почти скулящим.
- А что мне с тобой договариваться? - совсем расхрабрился Иван Моисеевич, - не мне ведь решать, мне-то что. - И Иван Моисеевич решительно направился к вкодной двери. Сосед, заискивающе подпрыгивая, засеменил за ним, но Иван Моисеевич тверд был в своих убеждениях и не обращал на соседа никакого внимания. Схватившись за дверную ручку, Иван Моисеевич победоносно взглянул назад, стремясь даже этим прощальным взглядом утвердиться над соседом. И тут вдруг случилось то, чего Иван Моисеевич хотя и ожидал и боялся, но в неизбежность чего ему так не котелось верить.
Короче, сосед, не выдержав нахлынувших на него переживаний, подскочил к Ивану Моисеевичу и, оторвав его от двери, прижал всей тяжестью своего «могучего» корпуса к стене.
- Ах, ты, стручок, - забрызгал он слюной на лысину Ивана Моисеевича, - никуда ты не пойдешь. Отсюда тебя могут только вынести, да и то лишь вперед ногами. - При этих словах сосед снова значительно тряхнул Ивана Моисеевича. От этой встряски в груди Ивана Моисеевича что-то прямо-таки оборвалось.
- Пусти, не то точно угробишь, - взмолился Иван Моисеевич. - Я хоть и старый, но жить еще хочу.
- Вот и живи себе на здоровье, да за одно и другим жить не мешай, - ухватился сосед за дельную мысль Ивана Моисеевича.
- И все-таки, я подумаю, - заартачился было Иван Моисеевич. Он был хоть и добрый, но чертовски упрямый старикашка.
- Я те подумаю, - и сосед еще раз тряхнул Ивана Моисеевича, в груди которого снова что-то оборвалось. И снова он взмолился: «Пусти.» Но сосед и не думал уступать.
- Ежели свое обвинение обратно возьмешь, то пущу, - не унимался он, - ежели нет, то смотри.И он хотел было вновь тряхнуть Ивана Моисеевича, чтобы тот побыстрее думал, но тот и сам уже понял, что лучше покориться и быть живым, чем пасть в угоду упрямству, пусть даже и геройской смертью.
- Берру , берру, - задушенно пискнул он, -уже, и пошутить нельзя, этакий нервный ты.
- Я не нервный, я осторожный, - уже совсем миролюбиво рявкнул сосед, выталкивая Ивана Моисеевича за дверь.
Очутившисъ на площадке, Иван Моисеевич малость передохнул для обретения равновесия. Хватка у соседа была поистине львиная. 3атем он
осторожно вошел в свою квартиру. Жена и теща уже спали. Включил ночник, разобрал кровать, разделся, залез под одеяло и погрузился в размышления. Ну и дела, это надо же, как все обернулось, а ведь прежде он бы лихо справился с подобной задачей. Эх, старость, старость. Ну, да ладно, впредь буду умнее. Видно не зря говорится: век живи - век учись. С этой мыслью и заснул Иван Моисеевич, точнее забылся тревожным сном. И снилось Ивану Моисеевичу, что арестован он,  и обвинен в подстрекательстве по доносу соседа своего, работника КГБ. И не видать ему, Ивану Моисеевичу, ни пенсии своей всесоюз¬ного 3начения, ни супруги своей ,незабвенной  Деборы Ивановны, ни тещи своей, уважаемой  Марии Лазоревны. А видать ему, Ивану Моисеевичу, отныне только небо в клеточку.
А в ту пору, как маялся Иван Моисееевич в своем тревожном сне, в квартире соседа и не думали ложиться спать, а сам сосед сидел за своим рабочим столом и писал. Писал рассказ о том, как поспорил он с соседом _своим , Иваном Моисеевичем и как победил он его в споре их решительном. А закончив писать , крякнул сосед. Крякнув, положил рассказ в конверт, а положив, запечатал его сургучом и отправил тот конверт. А куда? Догадаться не трудно. Отправив конверт, сосед лег спать, а улегшись, тотчас погрузился в сон, безмятежный сон праведника.

 20.04.90