Откровения младенца у новогодней елки воспоминания

Откровения младенца у новогодней елки (воспоминания о детстве)

- Дедушка Мороз! Дедушка Мороз! Здравствуй!
- Здравствуй, девочка, какая ты нарядная!
- Ты только ко мне пришел? Какие глупые эти взрослые!!!
- Это почему же?
- Они говорят, что тебя нет, а вот он ты, пришел, живой и теплый! Ты потанцевал с   другими детками, согрелся, а теперь ко мне пришел, да?! Меня к деткам не пускают,  так ты сам ко мне пришел?!
- Только к тебе, милая, расскажи о себе.
- А что рассказать,  Дедушка Мороз?
- Как зовут тебя, почему тебя к деткам не пускают, как жила этот год, стишок расскажи,    чтобы я знал, какой тебе  подарочек сделать, ты рассказывай, а я пока на стульчике    посижу, послушаю.
- Хорошо, Дедушка Мороз, я девочка некапризная, видела я, как другие детки, если
хотят чего,  то на пол падают и ногами бьют…
- Ай-ай-ай! Ты же так не делаешь?
- Нет, Дедушка Мороз, я так не делаю. Я, если мне платьице не нравится, рукава намочу
или сок на себя вылью, и меня сразу же переодевают.
- О!
- Ты, правда, хочешь  все про меня знать и  все-все  будешь слушать?
- Конечно.
- Зовут меня по-разному:  мама наказанием своим, папа Таткой-акробаткой, потому
что я по лесенке лазаю. Ой! папа у меня такой  забавный! Он мне из огурчиков павлинчиков делает, из помидорок  грибочки разные, из яблок ежиков, чтобы я их ела.
- Та-а-к, значит,  кушаешь ты плохо, фруктов-овощей не ешь, вот и не вырастешь!
- А ты разве овощи ешь?
-  Ем, конечно, это полезно и вкусно. Ну, рассказывай, Тата, рассказывай.
- Нянечка меня называет умницей-красавицей и никогда не наказывает. Бабушка убежищем, нет, убоищем, нет, убожищем, но она сумасшедшая, и я на нее не обижаюсь.
- Хм…
-  Дедушка зовет Татусей…  Ой! он такой веселый! Когда мы уходим,  всегда так радуется, прямо хватает меня, треплет на прощание, а я его за уши ка-ак дерну! Он говорит, что Париж видит!
- Только меня не дергай за уши, хорошо?
- Что ты! Это же у нас игра такая! Живу я с мамой, папой и кошкой  Муськой. У мамы и папы от меня все время голова болит. Чтобы от меня отдохнуть,  они ходят на работу, а
я остаюсь с нянечкой! Она столько всего умеет: мы с ней и лепим, и рисуем, и читаем, и еще она истории разные придумывает: у Пети три яблока, одно он дал другу, сколько
осталось у Пети яблок? И гуляем! Но главная ее задача  - напичкать меня творогом (так говорит мама). Вот она пичкает-пичкает, а я давлюсь-давлюсь, ей надоест,  и она начинает меня пугать.
- Как же она тебя пугает?
- Стишками.
- М-м-м?..
- Она делает большие глаза и говорит страшным голосом:
Баба-Яга не ест творога,
    Дядя Кощей не ест овощей.
                - А что же они едят?
                - Ребят, которые не едят
                Ни творога, ни овощей,
                Ни прочих полезных и
                Вкусных вещей!
- И ты пугаешься?
- Нет, я же девочка умная! Я же знаю, что Бабы-Еги бывают только в сказках! Но нянечке
я этого не говорю, а делаю вид,  что пугаюсь, и прошу ее выйти в комнату,  чтобы есть без
нее, а сама  Муську подзову, поуговариваю, и Муська все с тарелочки слижет. А нянечка
придет, видит чистую тарелочку, похвалит, а Муська же ничего не скажет!
- Но это же обман! А знаешь, у тех, кто обманывает, язык постепенно покрывается колючками.
- Я редко и, когда обманываю, пальчики складываю крестиком. А папа говорил, что черви во рту вырастают…  А колючки сильно колются?
- Еще как! Ну, а обед ты съедаешь?
- Ой! Обед я очень люблю! Я прямо жду его не дождусь, потому что,  пока меня няня
покормит, она мне по десять сказок расскажет, и много песен споет, и станцует – прямо
концерт! Няня пляшет, а я в ладоши хлопаю!
- А за ужином родители пляшут?
- Бывает и пляшут. Но чаще папа на кухне закрывается и что-нибудь придумывает, а меня
туда не пускает, пока я не говорю, что все съем. Тогда мы с мамой  заходим, а на моей
тарелочке и кувшиночки (это он так яйца нарезает), и рыбки всякие – прямо красота!
Я всегда прошу папу сначала фотографировать, а потом будем пробовать, а папе так приятно, он маме говорит, что у меня хорошее, как это? Слово забыла… астатическое чувство! А я просто жду, пока он все переделает, и больше ничего сможет, а по фотографиям сразу видно, что он уже делал, я же второй раз тех же рыбок есть не буду!
- Ого! Ну, а если у папы  фантазии надолго хватит?
- Не знаю, вот нянечка пела-пела и все спела: песенок не осталось, она мне сказала, что одни частушки остались, я ее уговорила, она спела про топор из города Чугуева, и про Ивана Кузина, и про то, как дядечка с тещей шутит, такие смешные песни! Только просила, чтобы я никому не говорила, а то  ей откажут от места, и мы больше не увидимся, а я нянечку люблю даже больше Муськи! Так мы и живем до субботы, а на выходной меня отправляют к бабушке с дедушкой.
 Вот раз бабушке пришло в голову меня музыке учить, она села за рояль и показывает: до-ре-ми, а я боюсь рояля, потому что он раньше был  Змеем Горынычем и у него полная пасть зубов – белых и черных: ему же зубы не чистят, вот они и почернели. Бабушка зовет, а я не подхожу: оживет и нас обеих слопает! Тогда бабушка говорит: «Какая ты упрямая, хоть песенку послушай». И стала петь про сурка, так грустно-грустно, тут и деда из кабинета вышел, а бабушка поет, прямо так надрывается, мне так жалко ее стало! Я и говорю ей: «Бабуля, ну что ты такие грустные песни поешь? Давай я тебе веселые спою!» Бабушка обрадовалась и говорит: «Давай, ты пой, а я подыграю». Ну, я вышла на середину комнаты, в ладоши хлопнула и спела и про топор, и про Ваньку Кузина, и про шутки с тещей.  Смотрю: дедушка весь трясется от смеха, даже с кресла сполз, а у бабушки такое лицо, ну, прямо, как будто ее в форточку на мороз высунули, только форточка маленькая была, и лицо туда силой выпихивали. И говорит она вдруг таким голосом, будто уже простудиться успела: «Где же ты такие песни слышала?» Я испугалась за нянечку,  думаю, папе они ничего не сделают, пусть у меня черви во рту вырастут, а нянечку я выручу! И говорю: «Это папа поет». Бабушка говорит: «Ни разу не слышала, чтобы твой папа пел».  Я стою, прямо пошевелиться не могу, думаю, правда, папа только свистит, тут вспомнила, что на верхнем этаже дядя страшно так поет, будто у
него зубы болят, я раз спросила, почему он так кричит, а нянечка сказала, что он через день пьяный. У меня просто сразу это в голове :  раз – и сложилось! Говорю: «Он  поет только, когда пьяный». Тут смотрю,  и у дедушки лицо такое стало, как у бабушки. Он спрашивает: «И часто он поет?»  Я подумала и говорю: «Через день. День поет, день молчит. Свистит только».
Дедушка голову наклонил и сидит, молчит, а бабушка отвернулась и все время пальцами по клавишам: там-там-там, одно и то же, одно и  то же…  И молчат оба.
Я это «там-там-там» слушала-слушала, мне уже надоело, стою и думаю: «Оживай, Змей
Горыныч, оживай!» А он не оживает и не оживает, я подошла и крышку прямо на пальцы
бабушке -  бах! Бабушка сначала взвизгнула, а потом  вдруг заплакала и говорит: «Это
дурная наследственность, нужно что-то решать».
Они меня быстро одели, и мы все вместе поехали к нам домой. Приехали, мама
дверь открывает,  деда,  прямо одетый,  в комнату вошел, папу за плечо взял и двери закрыл, а бабушка маме говорит: «Быстро собирай свои вещи и поехали домой!»
Деда с папой что-то сильно кричали, бабушка с мамой  на кухню ушли, а я стою в
прихожей,  одетая, и никто даже чаю не предложил. Потом бабушка с дедушкой уехали,
а мама с папой как-то странно на меня посмотрели, даже есть  не заставили, отправили
в детскую и перед сном книжек не читали.
Прожили мы еще неделю тихо и мирно. Один раз только няня чуть не потерялась на улице. Я с собакой разговорилась, а нянечка вперед ушла: идет и говорит что-то
себе, говорит. Потом смотрю – бежит, лицо такое страшное, будто ее напугал кто, и кричит сильно. Я к ней подхожу и говорю: «Нянечка, милая, кто тебя напугал?»  Она на скамейку села, слезы вытирает и смеется,  правда, прямо и плачет, и улыбается!
Я сильно испугалась, а она   говорит: «Давай в альпинистов играть, будем с тобой в одной
связке ходить. Свяжемся веревкой и будем друг друга страховать, чтобы не упасть
с горы». Я говорю: «Давай. Только где мы здесь горы найдем?»  Она говорит: «Слава Богу, их здесь нет. У нас горы будут воображаемые, это же игра». Я девочка послушная, так мы с ней всю неделю в связанных альпинистов и играли.
В выходные меня опять к бабушке с дедушкой отвезли. Деды дома не было,
бабушка дала мне  альбом и карандаши. Я сижу,  рисую альпинистов в горах, а бабушка
(она  всегда  всем замечания  делает: то деда что-то не туда положил, то в носу ковырять
неприлично - это она мне говорит,- то мама что-то не так сделала – всем замечания)
дядечку в дедушкин кабинет позвала  и кричит  на него: «У тебя на носу… (Ой! опять слово забыла трудное какое-то) А! дизертация! Дизертация у тебя на носу, а ты голову
потерял из-за этой девицы!» Слышу, что дядечка ей что-то отвечает, а что не разберу, видно, голова у него далеко откатилась, если он ее потерял. Страшно любопытно мне на дядечку без головы посмотреть, и что  у него там, на носу,  тоже интересно. А к деду в кабинет без разрешения входить нельзя. И подслушивать, и подглядывать тоже нельзя.
 Ну, думаю, они же вошли! А я сделаю вид, что платочек или книжечку забыла у дедушки. Вхожу, вижу, что ничего у дядечки на носу нет, и голова на месте, как пришитая (тогда я и поняла, что бабушка сумасшедшая, что ей все это кажется). А она спрашивает: «Ты  что сюда пришла?» Я говорю: «Платочек забыла».
Знаю, что у дедушки со стола ничего брать нельзя, открываю ящик, а там, на мое счастье, платочек лежит. И такой красивый, с кружевами! Я хватаю платочек. «Вот он!» - кричу, а на пол из платочка выпала фотография  какой-то красивой тетечки. Тут бабушка опять как закричит! Платочек пополам разорвала, а фотографию топчет, топчет!  Видно, ей вместо тетечки что-то страшное на фотографии показалось. Я ей говорю: «Бабуля, ты  зачем красивый платочек порвала?  И не бойся  фотокарточки: это просто тетечка, она красивая». А бабушка еще сильнее как завизжит, прямо, как милицейский свисток! А дядечка схватил меня в охапку и скорее побежал в свою комнату, а там упал на диван и так хохочет, прямо, даже  хрюкает! Я ему говорю: «Сережечка, ты не хрюкай, а то свинкой станешь!»  А он сквозь хрюканье отвечает, я прямо еле разобрала: «Большей свинки, чем ты, не сыщешь!» Ну, думаю, и  дядечка сумасшедший! А он смеется и говорит: «Ты деду такое свинство устроила, хоть история и давняя, еще добрачная!» Я у него  спрашиваю: «Что такое «добрачная»?»,  а он говорит: «Пойди у бабушки спроси».
Я ему говорю: «Ты что, не видишь, что она сошла с ума?» А он еще больше смеется, и все!
А тут деда входит, и лицо у него такое прямо красное, как помидор, и глаза такие же. Я ему говорю: «Деда, ты прямо как синьор Помидор! Давай я тебя за уши дерну, ты
Париж увидишь и собой станешь». А деда как зарычит, как тигр прямо: «Сережа,-  кричит,-  убери эту  Чиполлину, а то я из нее томат сделаю, она у меня не Париж, а Нью-Йорк увидит!» Я кричу ему: «Деда, Чиполлино – это мальчик- луковка:  из него томат  не получится! А  Нью-Йорк  дальше Парижа, да?» А деда так за голову схватился и прямо взвыл, как волк! Дядечка опять схватил меня, и мы прямо убежали от этих сумасшедших
к нам домой. Больше меня туда пока не водят, а папины родители живут далеко, мы к ним только в отпуск ездим.
А недавно меня папа на елку водил в театр, только мы там спектакль не посмотрели. И никто не посмотрел. А дело было так: нарядили меня Мальвинкой , и пошли мы с папой в театр. Пришли, разделись. Папа поставил меня в хоровод к деткам, а сам отошел и сел с другими родителями у стеночки. Ну, мы ходим-ходим вокруг елочки,
там  птичка от лисички пряталась под елочкой, а все детки к ней лисичку не пускали.
Ну, я думаю, че я там со всеми буду лисичку задерживать, подошла к  птичке, говорю:
«Пойдем, я тебя отсюда выведу». А она молчит, я опять говорю: «Улетай, птичка, а то
тебя лиса съест!» И тяну ее за крылышко из-под елки, а она как закричит: «Девочка, уйди!»
Я и ушла, думаю, раз эта птичка такая злая, пусть ее лиса съест и не подавится! Смотрю, мальчик, наряженный  Буратинкой,  который раньше около меня стоял,
пошел куда-то по коридору. Я думаю, куда это он пошел? И за ним пошла. А он подошел
к какой-то двери, постучал, а там никто не открывает, он стоит  и хнычет. Смотрю, а  на
нем колпачка нет. Думаю, это он колпачок потерял и плачет. Огляделась по сторонам,
вижу: в углу стоит песочница, а в ней лежит красный колпак, большой только. Ну, ничего, зато красивый! Я его еле подняла: такой он тяжелый! Подхожу и говорю: «Не плачь, ты же мальчик! Вот он. Это твой колпачок?»  А мальчишка меня как толкнет! И опять в дверь стучит. Ну, я прямо вся вскипела: я, главное, ему шапку нашла, а он еще и толкается! А я, когда злюсь, очень сильной становлюсь. Подошла я к мальчишке и шапку со всей моей  силы  на голову ему и надела, а  он как закричит, я  так испугалась! Мальчишка орет, а шапка ему прям до плеч, я назад потянула: ни туда,  ни сюда – застрял он в ней! Я присела, под колпачок ему говорю: «Не плачь, мальчик, я тебя спасу! Ты только никуда не уходи!»  А он руки растопырил и не видит, куда идти. Ну, думаю, хорошо, что никуда не уйдет! Выбежала в зал, где елочка и кричу: «Спасите мальчика! Он в шапке застрял!» 
А взрослые смеются: «Как в шапке застрял?» Только мой папа, как услышал, не засмеялся, а быстро пошел за мной, тут и другие взрослые сбежались: и папы, и мамы, и дядечки с тетечками прямо в костюмах, все с мальчишкой возятся, а он орет. Снегурочка прибежала, на ручки его взяла, говорит: «Не плачь, сынок, обязательно снимем». А че он под шапкой своей железной слышит?! Кричит себе и кричит, аж охрип  весь! Я и не знала, что у Снегурочек такие крикливые сыночки бывают!
Все суетятся, кричат, что какой-то резак нужен. Папа на завод звонил, чтобы
этот резак привезли. Пока Снегурочку успокаивали и с мальчишки шапку снимали, время нашего  спектакля прошло, и уже пришли другие детки на елку. Вышел директор и сказал, что в зале мест нет,  и нам спектакль покажут по этим же билетикам в другой раз.
Идем мы с папой домой,  а папа, грустный такой, спрашивает: «Ты зачем  пожарное ведро мальчику на голову надела?» Я ему говорю: «Папочка, честное слово, я
ему никакого ведра не надевала, я даже там ведра не видела, он колпачок потерял, я ему
 шапку нашла».
Пришли мы домой, мама нас так радостно встречает и весело так спрашивает:
«Понравился тебе спектакль?»  Я ей говорю, что спектакля мы не видели, но там еще
интереснее было, а спектакль нам покажут в другой раз. Мама очень удивилась. А когда
ей папа все рассказал, мама как у стеночки стояла, так на пол и села, и папа сел рядом
с ней. Сидят и молчат. Я так сильно испугалась, что они сейчас, как бабушка с дедушкой,
с ума сойдут! Что я потом делать с сумасшедшими родственниками буду?!
 Я к ним присела и так ласково говорю: «Мамочка, ты не расстраивайся,
нам по тем же билетикам сказку покажут. Правда же, папочка, мы еще пойдем с тобой
на елку?»  А папа тихо так говорит: «Да, пойдем, только другой карнавальный костюм
тебе сделаем». Я так радостно спрашиваю: « А какой, папочка?» А папа опять тихо говорит: «Смирительную рубашку!» Я спрашиваю: «А че это за  рубашка такая?»
А мама отвечает: «Это такая длинная белая рубашка, с длинными рукавами, чтобы
руки связать». Я кричу: «Если вы мне руки свяжете, как я с детками в хороводе ходить буду?!»  А папа говорит: «Они тебя за рукава водить будут». Я так испугалась и спрашиваю: «Папочка, а как же я артистам хлопать в ладоши буду?!» А папа отвечает: «Я за тебя  хлопать буду». А мама так совсем тихо, будто плачет, папу спрашивает: «Как же
мы это чудовище через два с половиной года в школу отдадим?  У нее же руки не из того места растут! Что с ней учителя делать будут?»
 Я посмотрела, руки, как у всех, из плечей  растут! Точно, как бабушка, моя мама!
А сама ей тихонечко так говорю: «Что ты боишься, мамочка, ведь нянечка -  бывшая учительница, она и поет, и танцует! Значит, все учителя такие. Они мне и сказки расскажут, и споют, и попляшут, а я им похлопаю!» Мама и папа рассмеялись, но не очень весело. Ты слушаешь меня, Дедушка Мороз?!
- Слушаю, Таточка.
- Тебе стишок рассказать?
- Не надо, деточка.
- А че ты такой грустный? Давай потанцуем!
- Знаешь, мне уже пора уходить к другим деткам.
- Жаль.
- И мне жаль.
- А тебе чего жаль, Дедушка Мороз?
- Жаль, что так трудно детям жить в не приспособленном для них мире. Тебе ведь трудно?
- Ты не расстраивайся так, дедушка, детки вырастут, станут, как все.
- Вот это и грустно…
- Почему?!
- Боюсь, я тебе этого объяснить не смогу.
- Ты глупый, да?
- Наверное.
- Ну, не огорчайся так сильно, мой  папа говорит, что дуракам легче живется!
- Пожалуй.
- А ты мне что-нибудь подаришь? Я же тебе стишок не рассказала…
- Я тебе подарю самый лучший подарок! Смотри,  какая красивая кукла, а это конфеты!
- Опять кукла… Ой! Спасибо, дедушка, а возьми себе конфеток, подсласти жизнь, так
бабушка моя говорит.
- Спасибо,  не надо: у меня вон, сколько конфет много!
- Так ты же их все деткам раздашь, а сам и не попробуешь! Возьми, возьми, мне не жалко!
- Спасибо, одну возьму. А тебе кукла не понравилась?
- Да я куклами не играю, а мне их дарят и дарят!
- А что бы ты хотела в подарок?
- Золотую рыбку!
- Ого! Это, чтоб она была у тебя на посылках?
- Нет, чтобы у дедушки кости не болели, и чтобы бабушка никогда не ругалась, и чтобы
дядечка со своей Аней поженились, и бабушка ее полюбила, и чтобы у мамы с папой от
меня голова не болела, и чтобы у нянечки сынок ожил и с войны пришел, и чтобы все-все
человеки на Земле были добрыми, и войны больше никакой не было, и чтобы я росла хорошей девочкой!
- Ты очень хорошая девочка!
- Так только нянечка и дядечка говорят, теперь еще ты сказал. А ты волшебник, да?
- Немножко.
- Ну, тогда сделай так, чтобы все-все сбылось.
- Все, конечно, не получится, но что-то обязательно сделаю.
- Вот спасибо тебе, Дедушка Мороз! С Новым годом тебя!
- И тебя с Новым годом, Таточка! Я пойду уже, а то детки ждут.
- Иди, иди, дедушка! А можно я тебя обниму?
- Давай обнимемся крепко-крепко и пожелаем друг другу счастья!
- И всем-всем счастья, дедушка!
- И всем-всем …