Жизнь по прямой

Мне было четырнадцать лет. Я устроился на работу по прополке ёлочек. 3 июля 1987 года я и мои приятели стали фотографироваться. Я и друг сели на две поваленные сосны. Одна лежала полностью на земле, другая — на корнях, чуть меньше метра над землей. Желая устроиться удобнее, я стал крутиться. Корень обломился, и я опрокинулся на спину. Фотоаппарат зафиксировал это событие, наложившее отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Сразу словно поясом стянуло, ноги стали ватные. Страха я не испытал и не думал: надолго это или нет. Поташнивало и очень хотелось пить. Врачи сказали, что больше пяти дней я не проживу. Но, как говорится, когда больной хочет жить, медицина бессильна.
Я получил травму позвоночника, ноги перестали ходить. Нелепая случайность мало изменила мою жизнь. Разве что стал много читать, чего раньше вообще не делал, да стал много думать. Вся сила ног ушла в мозги.
Но всё-таки это два разных человека — я до травмы и после. В первом было много страхов, во втором они исчезли. Раньше самый большой страх — быть одному. Никогда не мог оставаться один, боялся потерять друзей, да что друзей, просто знакомых, даже плохих, цеплялся за них самыми разными способами. И чтобы остаться с приятелями, быть такими, как они, даже кому-то вредил. Ребята искали козлов отпущения. Как только я чувствовал, что из меня могут сделать парию, находил кого-нибудь на эту роль.
Трудно самому себе объяснить, почему пропали страхи. Перестал бояться, может быть, потому, что много думал, благо времени на это стало предостаточно. Когда вспоминал о былых мерзопакостях, становилось стыдно и больно. Даже в отсутствие людей в комнате иногда хотелось спрятаться под подушку. Не будь травмы, наверное, не успевал бы стыдиться своих поступков... Люди многого не понимают. Им жалко меня, а мне жаль их. Ведь на самом деле они ущербнее меня. Порой очень больно на них смотреть. Люди не осознают своих увечий, и оттого им намного хуже, чем мне. Они настолько беспомощны, что тычутся в невидимые стены, но не могут понять, что это стены. Даже не хотят понимать. Когда подсказываешь, отвечают: «Яйца курицу не учат». На самом деле всё наоборот. Свежевылупленному цыплёнку курица отдаёт все знания, которые накопила, но он подрастает и получает знания самостоятельно. Так и человеческое дитя. Чем старше становится ребёнок, тем больше должен учить «наседку». Только когда «курица» становится бабушкой за 60, её учить не надо, она становится мудрее... Очень жалко мне людей. Они бегают, суетятся, сами себе причиняют боль и не хотят этого понять... Пройдя через острое состояние одиночества, я понял, что одинокие люди, став такими, больше никогда не смогут начать беззаботную жизнь. Все, кто оказался в подобной ситуации, неизбежно начинают думать. Думать обо всём на свете, но больше о человеческих взаимоотношениях. Пройдя почти до конца дорогу одиночества, я пришёл к выводу, что всеобъемлющая любовь, любовь ко всему может прийти только через одиночество. По-другому просто не может быть, так же как человек не может продолжить свой род, оставаясь ребенком...
Травма прервала моё школьное образование, да и раньше я не усердствовал, предпочитая занятия в кружке бокса, а то и просто покуролесить. Из пионеров меня исключили вскоре после приёма. Во время фотосъемки новоиспечённых юных ленинцев я поставил «рожки» над головой одноклассника. Педагоги сочли это за хулиганство, хотя, думаю, что спустя десятилетия гораздо интереснее увидеть на снимке не серьёзные лица детей, а озорную выходку смешливого мальчугана. Порой мне кажется: если бы не травма, я сел бы в тюрьму.
Мне иногда говорят, что моему ораторскому таланту позавидовали бы многие политики. Но этот род занятий меня не привлекает. Для политической деятельности нужно иметь огромное упрямство и такое же количество глупости.
Как-то написал фантастический роман. Его дали почитать профессионалу. Писатель пришёл ко мне и, прежде чем высказать критические замечания, сказал:
— Ты, несомненно, писатель!..
Перед тем, как написать роман, я много прочёл фантастических книг. Мою любовь к чтению фантастики можно объяснить тем, что она включает в себя всё. В ней можно найти комедию и драму, приключения и путешествия, скитания и одиночество, дружбу и любовь... К тому же фантастика описывает будущее, к которому можно и нужно подготовиться. Она показывает вероятности человеческого развития, предупреждает. А быть предупреждённым — наполовину победить... Книга может быть очень хорошей, но если трагично заканчивается, я считаю эту книгу плохо написанной... Если бы не травма, очень многими вещами я бы не занимался. Роман бы я точно не написал. Для чего писал? Чтобы освободиться от этого и больше не думать. Вот сочинил, скажем, сюжет. В голове его кручу, кручу. Когда расскажу кому-нибудь или запишу, лишь тогда он из головы выветривается. А от этого сюжета мне не хотелось освобождаться. Хотелось, чтобы была картинка, чтобы было интересно — вот и пришлось написать.
Вяжу, плету из бересты, играю на гитаре, сочиняю песни, научился водить машину. Почему-то я, больной, часто поддерживаю людей.
Оптимизм у меня с детства, как себя помню. И после травмы этот оптимизм стал ещё больше укрепляться уверенностью, которая основывалась на умозаключениях. Вот смерть. Я и раньше её не боялся, не думал, что это плохое и страшное, а сейчас вообще уверен, что смерть — это не зло... Люди думают, что точка рождения и точка смерти изначально соединены между собой. На самом деле это не так. Жизнь — вот то, что их соединяет. А жить можно и прямо, и дугой, и зигзагами. А конец жизни, быть может, начало другой жизни...

Андрей Крылов умер на 36-м году жизни.