Кисточка, Черныш и Кудрявый

Кисточку прозвали так, потому что на самом кончике хвоста у него была маленькая белая кисточка. А сам Кисточка был светло-рыжим, хотя он предпочитал называть свой окрас песочным. Кисточка был производным персидской борзой и неизвестного двортерьера.
Откуда в маленьком курортном городке взялась персидская борзая, и с чего это она вдруг решила дать безродному двортерьеру, так и осталось невыясненным, а откуда взялся двортерьер и так понятно, сам собой народился, с двортерьерами иначе не бывает.
В общем, Кисточка был наполовину салюки, но не любил себя так называть, поскольку, по его мнению, это название звучало как-то очень сомнительно.
Худощавый и долголапый, он пользовался дикой популярностью у местных сук, но успехам своим не придавал никакого значения.
-Счастья своего не понимаешь. – часто говорил ему Черныш.
Черныш, как и следует из названия, был угольно-чёрный. Папой его являлся лабрадор, принадлежавший чете британских пенсионеров. Проще говоря, папа у Черныша был британский турист, несколько офигевший от нравов курортного городка, жары, и того, что его пенсионеры, забыв о преклонном возрасте, разломали в порыве страсти старую кровать в номере, да и на новой тоже не успокоились. По примеру хозяев, британский турист решил попробовать, внезапно открыл для себя радости секса и категорически не хотел уезжать от своей двортерьерихи. Впрочем, его согласия никто и не спрашивал. Британского туриста увезли насильно, списав плачь и протестующие вопли на боязнь перелёта. Мама Черныша недолго погоревала и вскорости родила коротконогого сыночка, мордой вылитого лабрадора, а всем остальным – как получилось.
Получилось, надо сказать, довольно складно, и Черныш вызывал умиление у пожилых туристов, да и молодые охотно делились с коротконогим полу-лабрадором хот-догами.
Единственным, стопроцентным двортерьером из троицы был Кудрявый. Мамой и папой его были местный дворняги, но Кудрявый по этому поводу не очень-то комплексовал. К тому же, в отличии от Кисточки и Черныша, у него были хозяева. И хозяева не абы как, а самые настоящие. Человек Кудрявого держал на набережной магазин с сувенирами, жена его работала в магазине продавщицей, а Кудрявый считался в магазине, вроде как охранником.
И единственным, что омрачало Кудрявому жизнь, было его имя, полученное из-за нескольких легкомысленных кудряшек на заднице. Больше ничего легкомысленного в Кудрявом не имелось, был он коренаст, невысок, свиреп в драке и очень себе на уме.
Кисточка и Черныш обитали при ювелирном магазине. Обе продавщицы-красавицы, Афина и Афродита, подкармливали четверолапых приятелей, иногда вычёсывали и позволяли валяться на тротуаре рядом с магазином.
Мимо них проходили люди.
-Если вдуматься, - однажды сказал Кисточка, - То каждый человек – это история. Страшная, смешная, красивая или глупая.
-Лучше о таком не думать. – покосился на Кисточку Кудрявый.
И каждый день мимо них пробегала женщина, которую звали Мария.
-Официантка. – пренебрежительно говорил Кудрявый. – По запаху чую.
Черныш и Кисточка и так это знали. И не только по запаху. Мария иногда их кормила. Тем, что приносила с кухни ресторана. Ресторан был не очень хороший, Кисточка и Черныш ели скорее из вежливости.
-Жрёте чего не попадя. – сердился Кудрявый.
-Мы, знаешь, не при хозяевах, чтоб привередничать. – ехидно отвечал Черныш.
Кудрявый после такого смущённо замолкал.
Мария обычно появлялась около трёх пополудни. Торопливо доставала из сумки принесённую еду, быстро разворачивала свёртки, и, нетерпеливо постукивая ногой, ждала, когда Черныш и Кисточка поедят, чтобы после выбросить бумагу с объедками.
Некрасивая, полноватая, с волосами собранными в гладкий хвост, она почти никогда не поднимала глаз на других людей. И даже если она и смотрела на кого-то, то казалось, что она глядит сквозь, не замечая человека.
Взгляд её делался настоящим, наполненным, только когда она улыбалась Кисточке, Чернышу и Кудрявому. И смотрела она на них с нежностью и сочувствием.
Афина и Афродита, при появлении Марии переглядывались с одинаковыми усмешками.
Приятели знали почему.
Ещё взгляд Марии менялся, когда она смотрела на одного единственного человека: морячка Нико. Только тогда в её взгляде была боль, мука и ещё кое-что, что некоторые двуногие звали любовью.
-Морячок-хер-торчок. – зло говорил Кудрявый. – Виртуоз случайной ебли водоплавающих туристок. Тебе такую работёнку, Кисточка, все бабы были б твои.
-Да вы, милейший, злобствуете сегодня сверх всякой меры. – поднимал голову с лап Кисточка.
Всякий раз, когда он начинал сердиться, он обращался к Кудрявому "милейший" и на "вы".
-Ладно, развыкался… - по-своему извинялся Кудрявый.
И после добавлял на полтона ниже:
– Жалко девку.
Морячок Нико подрабатывал матросом на прогулочном катере. Работёнка – не бей лежачего, два часа туда-сюда вдоль побережья, под лёгкую музычку, подарочную стопку каждому взошедшему на борт и фирменную белозубую улыбку Морячка. Под воздействием, моря, солнца, качки, стопки и улыбки, некоторые туристки слабели коленками и тем, что выше. Морячок этим вовсю пользовался, благо, что количество подарочных стопок и ослабевших на передок туристок никто не считал.
От такой чудесной жизни Морячок был постоянно поддат и весел.
Весёлость его спадала лишь к концу туристического сезона, когда приходил северный ветер, море делалось свинцового цвета и поток на всё готовых туристок пересыхал. На четыре пустых месяца, Морячок нанимался стеречь всё тот же прогулочный катер, и рыбаки дяди Эмэ, суровые, просоленные парни, выходя в море, кричали ему обидное, предлагая хоть раз в жизни поработать руками, а не тем, чем ублажают туристок. Морячок переживал. Он-то считал себя настоящим морским волком, не то что эти тресколовы.
Впрочем, обычного жизнелюбия Морячок не терял. На межсезонье у него имелась Мария.
Мария, которая, отводя взгляд, ждала четырёх месяцев, когда Морячка ни с кем не придётся делить.
Но пока сезон был в разгаре. И Мария предпочитала не поднимать глаз от земли, словно опасаясь встретить, понять и взглядом выплеснуть ненависть, боль и стыд на случайных соперниц.
Каждый день, вниз по набережной, к дому, где она снимала комнату. С трёх до шести, в перерыв между обедом и ужином. С четырёх до пяти у Морячка был перерыв между прогулками.
Он приходил, стаскивал майку и валил Марию на диван. Этого часа она ждала весь день. Этого часа, вырванного у случайных подружек, у похотливх дур, у бесстыдных сук с гладкими телами и правильными лицами пластиковых кукол. Этого часа с сердцем гулко ухающим в груди, невесомым телом и обессиленным, задыхающимся стоном в финале.
Он приходил, стаскивал майку и валил Марию на диван.
Если приходил…
Но если приходил, дорогу обратно, вверх по набережной, к ненавистному ресторану, где разномастные лица давно слепились в одно, вечно жующее, ненасытное, с тупым блеском в глазах, Мария пролетала, не чувствуя ног. Этот час был её маленькой победой. Её вызовом. Её роскошью, ибо, что такое сбывшаяся надежда, как не роскошь?
Кисточка, Черныш и Кудрявый провожали её глазами.
-Сексом пахнет. – комментировал неугомонный Кудрявый, причём гнусное слово «секс» он употреблял исключительно из уважения к Кисточке.
При всех остальных Кудрявый предпочитал называть вещи своими именами.
-А то мы не почуяли. – с затаённой насмешкой отвечал Черныш.
И они долго смотрели ей вслед.
-Наверное, она счастлива. – тихо сказал философ Кисточка. – Хотя счастье, это на самом деле, большой самообман.
-Мей би. – ответил Черныш. – Но с последним утверждением я бы поспорил.
-Неа, - возразил прагматик Кудрявый. – Я спорить не стану. А вот корыто это прогулочное стоит обоссать сегодня вечерком. Снаружи, но ещё лучше – изнутри. Пусть Морячок его потом шваброй пидарасит. Вы со мной?
-Спрашиваешь. – ответил Черныш за двоих.
-Ждём, когда стемнеет. – подвёл итог Кисточка.
И Кисточка, Черныш и Кудрявый стали ждать заката.