любимый барин

   Грозен был граф Петр Иванович Эхнатонус. Статью - чистый генерал-аншеф: седые усищи, бакенбарды, лысина до затылка. Хоть и жил безвылазно диким бирюком в своей усадьбе, но всю округу в страхе держал. Самые лютые из его гайдуков, Мишка с Гаврюшкой, не только смердов соседских, но и дворян кто победней могли плетьми ободрать, чтобы трепета перед его светлостью не теряли.

   При всем при том справедливый и благочестивый был барин. Никаких выкрутасов по нравственной части у своих холопов не терпел и пресекал их жестоко.
   Но с годами слабоват на голову стал старый граф Петр Иванович, и завелись у него странности, которые понять человеку в здравом рассудке было непросто. Крестьян своих заставлял крайнюю плоть обрезать и приподносить ему на Пасху в качестве праздничного ужина: "Жертву" - как он выражался: "Давайте мне жертву". Кухарка ему эти обрезки жарила в большой сковородке - холопов-то у графа было несчитано - приправляла чесноком чтобы запах отбить, сдабривала майонезом и подавала на торжественный стол.

   Чуть не половина смердов ходила у господина Эхнатонуса с обкромсанными концами, и до того мужики ошалели от такого барского обращения, что в двух деревнях занялись мужеложством и другими безобразиями. Сношали все что придется: скотину, птицу. Бывало соберутся ватагой, и идут в лес на медведя - очень многие были охотниками на медведя, тот не знал куда от них деваться.

  Но граф Петр Иванович за моралью строго следил: чтоб никаких шалостей и вольностей по нравственной части. Если грех какой заметит - сразу карал с присущей ему любовью к добродетели. Две самые распутные деревни, Содомиху и Гомориху, спалил вместе с жителями чтобы следа не осталось от их мерзопакости, чтоб прочих хамов не отвлекали от высокодуховной жизни.

   Но не просто спалил, а с оригинальным подвыподвертом: гайдуков спрятал в лесу, а сам переоделся купцом и заявился в Содомиху в дом к некой бабе Пелагее. Мужики местные купцов тоже весьма любили, под вечер нагрянули в избу хмельной компанией - подавай-ка им купца статного для забав! Насилу переодетый граф от них убежал огородами, Пелагея его тропкой вывела прямо к лесу.

   Гайдукам сразу приказал палить деревню, а баба в слезы.
   - Молчи - прикрикнул граф - Не смей выть у меня под ухом, и не смотри назад на пожарище.
   У бабы в деревне родственники, родня, она не унимается. Ну и придушил ее барин - а нечего было глядеть.

   Да-а, было что вспомнить из молодых лет графу Петру Ивановичу. Однажды по-пьяни приказал своих холопов всех до единого перетопить в пруду - неделю топили. Всех, от грудных младенцев до дряхлых стариков, а за что, не упомнит - дюже пьяный был. Но тоже наверняка ради справедливости. Без справедливости и благочестия господин Эхнатонус блохи не мог раздавить. Да это не беда, новых крестьян купил себе на место прежних. Народ-то кругом дешевый.

   Те же Мишка с Гаврюшкой занялись было от вседозволенности насильничаньем окрестных девок, но барин об этом безобразии как узнал - взорвался яростью! "Не сметь у меня греховодничать!" Тут же гайдуков к ветеринару - и охолостил как хряков. Суров был барин, но справедлив. По-своему, конечно.

   Был у барина один любимчик, дед Абрамыч. Сварливый вздорный старикашка: то напьется и безобразит, то барину нахамит. С другого за такие дела давно бы на конюшне шкуру живьем содрали и собакам бросили, а Абрамычу все с рук сходило. Бывало граф в карете по деревне едет - все на колени и шапки ломают, на барина взглянуть боятся, а Абрамыч портки спустит и мочится на дорогу. Граф остановится, Абрамыча подождет, потом подойдет, обнимет и расцелует:
   - Вот - скажет - какая у меня тут свобода совести.
   Повернется к гайдукам:
   - А дать этому добродетельному старику пару десятков наложниц и обеспечить вольготное проживание за счет села, чтобы он размножался побольше. Доволен?
   - Доволен, батюшка! Какое же тебе спасибо! Да я за тебя родного сына зарежу!
   - Ну зарежь.
   - Исачишка! - орет Абрамыч, доставая ножик из-за голенища - Исачишка!
   - Ладно, в другой раз - усмехнется барин, и дальше поедет довольный.

   Забавный был барин. Со странностями, но привыкнуть можно. Когда помер, многие даже жалели - какой-то еще наследник окажется? Может пострашней предыдущего.
   И вот приехал худосочный очкарик с университетским образованием. Дворовые ему в ноги бросились и сапожок попросились облобызать, а он их поднял, прослезился, и руку каждому пожал. Напугал мужиков до полусмерти.

   К бабам всем на "вы" обращается:
   - Вы - мол - Не тащите такое полное ведро с помоями, а то надорветесь.
   Холопам всем "вольную" подписал, но те даже не поняли - что еще за "вольная"? Может в лес из деревни надо переселяться? Чудит барчук.

   Присматривались мужики к новому хозяину, присматривались, потом хаметь начали. А тот их ни на крюк, ни на дыбу не вешает. Только:
   - Как же вам не стыдно в барских комнатах испражняться? Ай-яй-яй.
   - За что же вы, любезный хлебопашец, жену свою топором зарубили? Это же, батенька, не хорошо.
   Абрамыча в навозной яме утопили:
   - Чем же вам, граждане, милый старичок не угодил?
   Не барин, а размазня, смотреть на него противно.

   Сто раз помянули добрым словом старого графа Петра Ивановича Эхнатонуса. Плакать ходили на его могилку. А потом однажды на Пасху так перепились, что собрались гурьбой, барчука молодого вытащили из усадьбы, отволокли в лес, да на еловый кол и посадили.

   Потом, когда протрезвели, конечно раскаялись - как же так? Какой-никакой, а все же господин над своими рабами, защитник. Как дальше жить? Ну и затосковал народец: во всех избах в красном углу портреты старого графа и сыночка его невинно убиенного в золотых окладах.

   А потомки старика Абрамыча от избытка верноподданнических чувств до сих пор себе крайнюю плоть обрезают, жарят, и на могилку старому графу носят его любимые деликатесы.