В один из жарких дней лета 1980 года, проходя вдоль берега Москвы-реки по бывшей юго-восточной окраине старой Москвы, я вышел к историческому Крутицкому подворью. Некогда славный монастырь пребывал в мерзости запустения, как и почти все святыни этой когда-то христианской страны. Меня потянуло зайти в мертвые, оскверненные приделы заброшенного храма, чтобы хоть недолго постоять под древними сводами, помнившими еще протопопа Аввакума и Симеона Полоцкого. Руины не были огорожены и стояли, открытые всем ветрам. Осторожно ступая среди каких-то досок, битого кирпича, разного мусора и тех неизбежных «предметов», которые всегда рады оставить на святом месте, в память о своем пребывании, российские «посетители», я вошел внутрь храма и очутился под его высоким куполом.
И тогда, — не знаю, въяве ли это было, или со мной случилась слуховая галлюцинация, — но я отчетливо расслышал звучание очень тихого, а может быть, очень далекого мужского хора, словно где-то там был монашеский клирос, певший что-то старинное, протяжное, церковное… Это призрачное пение лилось откуда-то из внутреннего пространства храма. Я простоял там около четверти часа в полном одиночестве, — и все это время краем уха, почти на пределе человеческих возможностей, я слышал эти таинственные звуки, доносившиеся в наш тягостный и скорбный мир из иной, далекой страны, из места светлого, места злачного, места покойного, идеже несть ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.