Глава 7. Светлая поступь судьбы

     Дома опять читала – «Песнь песней» благословенного Соломона, «Рубаи» Хайяма, Орфея: «нет под луной нового».
Каких прекрасных и интересных традиций духопостроения лишилось человечество. Возродить их было бы счастьем.
Меняющееся сознание изменяло и всю мою жизнь.
Утро каждого дня приобрело для меня неповторимый цвет и аромат. Я просыпалась и знала, что день принесёт встречи с новыми людьми и каждый из них прекрасен.
Иногда несколько дней подряд я проводила одна, находя забытую радость в простом созерцании того, что вижу. Я ходила по улицам, погружённая чувствами в себя самоё. И вдруг иногда, подняв глаза, натыкалась на чей-то недоуменный взгляд: – откуда этот человек с глазами, в которых светится столько счастья?
Я улыбалась этому нечаянному взгляду и от души желала радости его обладателю.
На моём окне незадачливого и неумелого садовода-любителя в те дни расцветали красные грозди цветка, название которого я тут же забыла, едва поселив его у себя, и ярким светом согревали мне сердце всё лето.
И с возникновением в доме этой красоты я понимала, что снова в его двери стучится надежда – предвестница счастья.
Однажды я бродила по улицам в дождливый летний день и скрывалась под зонтиком от прохожих, не желая нарушать уединение. Но время от времени под порывами ветра моё слабое убежище отклонялось, приоткрывая моё лицо, и в один из таких моментов я неожиданно столкнулась с Ильёй. Он так искренне обрадовался этой встрече, что мы оба смутились. Илья первым пришёл в себя:
 – А я смотрю, – ты, не ты… Ты изменилась, Маша, – добавил он, немного помолчав.
 – Неужели так заметно, – насмешливо, вспомнив о своих недавних чудачествах, сказала я.
 – У тебя что-то случилось? – встревожился Илья.
 – И да и нет. – Я перехватила его непонимающий взгляд. – В жизни ничего не изменилось. А в сознании… Долго рассказывать, да и надо ли затуманивать твою голову.
 – Ну зачем ты так. – застеснялся он. – Ты же знаешь, мне всегда было интересно с тобой общаться.
 – Не знаю. Ты так надолго исчез, что я решила, – в твоей жизни есть гораздо более интересное общение. – Я опустила глаза, подумав, что вряд ли имею право на подобные упрёки. – Извини, Илья, я несколько превысила свои полномочия.
 – Придётся тебе доказать, что ваши верительные грамоты не отозваны, господин посол, – перешёл на дипломатический язык и Илья.
Мы оба облегчённо засмеялись этой шутке, и договорились вечером встретиться где-нибудь на «нейтральной территории».
Наша встреча состоялась недалеко от места моей работы, и, по странному совпадению, Илья повёл меня в то же кафе, которое было нашим излюбленным со Славой местом.
Немного погрустив, пока Илья заказывал ужин, я развеселилась, рассказывая «в лицах» историю моего преображения.
В начале рассказа о Дне Страстной Пятницы, Илья встревоженно нахмурился:
 – Представляю себе, как напугался твой сын.
 – Поверь, я не меньше. Хотя, конечно, у меня психика покрепче, – согласилась с ним я. – Да и знаю я об этой стороне жизни тоже побольше, – добавила, оправдывая свою несокрушимость.
 – И каковы твои планы? – спросил Илья, решив, что после произошедших со мной перемен моя жизнь просто обязана резко измениться.
 – Ты правильно угадал мои желания, – отшутилась я. – Но не возможности. – Поняв, что он «продолжает не постигать», я объяснила. – Конечно же, после таких событий меньше, чем на миссионерскую деятельность, – с иронией в свой адрес выразилась я, – я бы не согласилась. Но мне вовремя напомнили, что за мной числятся долги в виде обязанности обеспечивать ближних.
 – У тебя же сын почти взрослый. Дочь выросла, самостоятельная уже девица.
 – Сына ещё нужно учить, а мой муж свои родительские обязанности, по крайней мере, их регулярное исполнение, сложил на меня ещё лет десять назад. Да и мама старенькая, ей нужна помощь, – добавила я.
  – А выходи-ка ты, Мария, замуж, – подсказал, довольно решительно, выход Илья.
 – И за кого ж ты сватаешь? – легкомысленно отозвалась я. Серьёзность ответа застала меня врасплох:
 – Жених перед тобой. Я не шучу. Выходи за меня, Маша, – пристально глядя мне в глаза, проговорил он, – я буду заботиться о тебе.
Увидев мой растерянный взгляд, Илья добавил: – Я боюсь, что мы сейчас расстанемся с тобой ещё на год. И я не решусь больше заговорить об этом.
Илья смотрел на меня с надеждой, лицо его было взволнованным и грустным одновременно, словно он заранее уже предвидел то, что я могу ему ответить, и только потемневшие от долго сдерживаемых чувств глаза несли в себе искорку света и надежды на то, что всё будет хорошо.
 – Илья, поверь, всё, что произошло со мной, настолько странно даже для меня, что на твоём месте я бы поостереглась настаивать, слишком уж сомнительно тихое супружеское счастье в таком составе, как моя персона, – попыталась развеять его решимость я.
 – Зато скучно с тобой не будет никогда, – настаивал он.
Но моё новое состояние не позволяло мне ответить такой же решительностью. Мне казалось, что высокое творчество возможно только в высоком уединении, и сама я часто думала о том, что, поскольку все доступные радости в виде материнства, счастливых первых лет брака, последующего взаимного охлаждения в результате частых размолвок в моей жизни уже испытаны, её резкая перемена ничего не принесёт, кроме всевозможных проблем. Илья испытующе смотрел на меня, и было видно, что он понимает направление моих мыслей, и они его не могут не обижать. Мы опять надолго расстались.
Прошло несколько месяцев...
Я работала, правда, с перерывами, так как здоровье стало опять «странно себя вести». Как справедливо заметил наблюдательный народ, сапожник, как правило, живёт без сапог, и социальные службы нашего государства к адвокатам не милостивы, – листок нетрудоспособности этой «категории граждан» не выплачивается. А наша когорта не пытается исправить столь несправедливое положение вещей.
По этой причине ночью я корчилась от боли, а утром, если позволяло состояние, пыталась кое-как «снискать хлеб насущный».
Граждан более тянуло к розовощёким и уверенным в себе коллегам, – заморенный цивилист «с духовной жаждою в очах» не очень их привлекал, и денег в то время катастрофически не хватало. Если бы не моя наловчившаяся в сложные времена невыплаты зарплат работать на трёх работах Лена, моему небольшому семейству пришлось бы «туго».
Сын окончил школу, поступил в технический колледж. Учёба в нём не нравилась ему, но других ярких интересов к иным профессиям как будто бы не было, и мой ребенок без вдохновения «тянул» выбранную скорей мной, чем им, «лямку» обучения. Пытаясь залатать прорехи в нашем бюджете, иногда подрабатывал по вечерам.
В перерывах между занятиями и выполнением домашних заданий, над которыми он не очень-то усердствовал, сын задумчиво поигрывал на гитаре, но никто из нас в то время не принимал это его увлечение всерьёз, потому что у него не было даже начального музыкального образования.
Однажды вечером я пришла с работы, и застала мальчишку в грустном настроении.
 – Мам, ты только не расстраивайся. Ничего серьёзного, но тебя вызывает Ксения Петровна по одному вопросу, – ответил он на мой вопрос.
 – Горькая правда меня устраивает больше. Лучше мне о твоих проблемах узнать от тебя, я хоть буду подготовленной, – попросила объяснений я.
 – Честное слово, я не пропустил ни одного занятия по неуважительной причине, и на семинарах, пусть не очень бойко, но отвечал, а она не хочет ставить мне зачёт. Я, правда, нормально всё отвечал на зачёте, Ксения всё равно требует, чтобы ты пришла.
Пришлось идти.
Ксения Петровна Панова ждала меня в кабинете, где проходили занятия по преподаваемому ею предмету. Я села через стол напротив. На меня смотрели маленькие бойкие глазки. Разговор никто не начинал. Видимо, решив, что она достаточно изучила «психологический объект», с которым предстояло общаться, Ксения Петровна заговорила:
 – А вы знаете, что ваш сын пропустил не менее десяти занятий?
 – Мне кажется, у него пропущено только одно занятие, да и то по болезни, – опрометчиво возразила я. – Может быть, вы дадите возможность посмотреть журнал, – вспомнила о своём юридическом образовании я и, соответственно, о доказательствах.
Ксения Петровна с раздражением открыла журнал:
 – Ну, что я вам говорила, – торжествующе объявила она, – указывая на «н» в одной из клеточек страницы.
 – Простите, но это как раз тот день, когда он болел, и больше пропусков занятий у него в этом семестре нет, – «непочтительно» сказала я.
 – Как нет, просто преподаватель вовремя не отметил пропуски в журнале!
Я напомнила, что преподавателем как раз она и является.
 – Я была на курсах повышения квалификации, и меня заменял другой педагог.
Об этом факте мне ничего известно не было, но в случае отсутствия КПП (контрольно-пропускного пункта), сын обязательно выразил бы свою радость, так как студенты «физичку» не любили.
Но я сочла за лучшее промолчать.
Почуяв, что «противник» сломлен, Ксения «закусила удила».
 – Он систематически не готов к семинарам!
С этими словами рядом с двумя «четверками» и «тройкой» «сеятель доброго, разумного, вечного» вывела две двойки и жирную единицу.
Я оторопела. Звать «на помощь» было бесполезно, - «разбой» произошёл без свидетелей, и его результатом была явная двойка за семестр по физике.
 – Чем я могу помочь вам, как педагогу, чтобы исправить недостойное поведение моего сына? – еле слышно произнесла я.
 – Я могу позаниматься с ним. Ещё есть почти месяц в запасе. Но поскольку его знания очень, - при этих словах Ксения торжествующе посмотрела на меня, – запущены, требуется не менее двадцати занятий. Это будет стоить Вам двести долларов.
Видимо, моё лицо выразило потрясение, так как таких и даже меньших денег, учитывая мои хождения по врачам в последнее время, у меня не было.
Лицо КПП на секунду отразило недоумение (все-таки адвокат, о чем ей было известно из курсового журнала!), и, не желая упускать «шанс», она умерила аппетит:
 – Или десять занятий за сто долларов.
Выражая всем своим видом «деятельное раскаяние» и даже благодарность, я с готовностью согласилась, справедливо рассудив, что другого выхода нет.
В ответ на мой горестный рассказ, сын, зная наше положение в последнее время, вспылил:
 – Мам, ну что это за глупости! – напустился он на меня. – Ты хоть знаешь, за что мы ей дали такое прозвище? Да за то, что она никого на экзамен или зачёт не пропустит, пока деньги не стрясёт. И ставка у неё есть – пятнадцать долларов зачет, тридцать – экзамен. За что я-то должен платить сто? Что я, рыжий, что ли? – закричал возмущенно сын. – Да я вообще ничего не хочу никому платить, и не смей давать взятки.
 – Это не взятка, – попыталась схитрить я. – Она же будет с тобой заниматься, тратить на тебя личное время.
 – Святая простота. Да не будет она заниматься, что я, не знаю, что ли. – Перебил меня он. – Да и не нужны мне эти занятия. Уверяю, я на тройки отвечу, даже не заглядывая дома в учебник. А если раз прочитаю, то и приличную отметку спокойно получу. И посмей только за моей спиной ей деньги сунуть, – пригрозил мне он, – я сразу брошу учёбу.
 «Хоть кинь, хоть клин», – грустно думала я, отправляясь через день на назначенную в прошлый приход «физичкой» встречу.
Меня встретили ласково выжидающе. По мере того, как шло время, а моя рука, не опускаясь в карман, сохраняла неподвижность, взгляд Ксении Петровны становился всё более суровым. Старательно формулируя сказанное, я осторожно заговорила:
 – Ксения Петровна, большое вам спасибо за желание помочь. Мой сын тоже очень благодарен вам за это, но он просил передать, что ему стыдно отнимать у вас время и он постарается подготовиться самостоятельно. Он сейчас занимается, поэтому не пришёл, и уже завтра будет готов сдать зачёт.
 – Уж и не знаю, смогу ли я выкроить время, чтобы принять у него зачёт, – ледяным тоном проговорила «КПП». – Вы очень рискуете, так несерьёзно отнесясь к проблемам своего сына, и переоцениваете ваши возможности исправить ситуацию. В дальнейшем я буду очень занята и не смогу оказать помощь, даже если вы будете просить меня об этом.
Это была уже угроза. И она была осуществлена очень быстро.
Мой сын больше не смог сдать зачёты ни Ксении Петровне, ни двум другим её коллегам, которые явно «пришли к консенсусу» по этому вопросу и «поставили на место» ученика заодно с его матерью, т.е. со мной. Когда он подходил к преподавателям с просьбой проэкзаменовать его, последние, ссылаясь на занятость, откладывали встречу на следующий день.
Так прошло две недели. До экзаменов, не имея зачётов, он, соответственно, не был допущен. И уже за три недели до окончания сессии, был издан приказ об отчислении сына из колледжа. По секрету куратор курса признался, что преподаватель физики «нашла понимание» и у директора училища, с которым они были земляками.
Сын был потрясён. Рушились его представления о справедливости, и я утешала мальчишку, как могла:
 – Ты не знаешь сегодня, хорошо или плохо то, что с тобой произошло. Сам говорил, что тебе неинтересно учиться, и не был уверен, захочешь ли работать по профессии. Не суди о произошедшем с позиций сегодняшнего дня. Я верю в то, что это благоприятный поворот в твоей жизни. И как знать, ещё придешь благодарить Ксению за то, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».
Мальчишка не соглашался, а я настаивала на справедливости своих утверждений. И верила в его счастливую звезду. Друзья тоже утешали его, и часто я видела их в компании вместе с сыном по очереди наигрывающих на гитаре несложные мелодии.
Я верю в судьбу сына. Как прекрасно, - он станет ярким факелом зари. И ежедневно, даже ежечасно, добро он будет светлое творить. Ему внимают дружеские души. И он не потерял – он приобрёл. Его весь мир когда-то будет слушать, внимать его торжественный глагол. И будут счастьем зажигаться звёзды в глазах и душах слушавших его. И вдруг окажется – потери нет, и просто такой дорогой к свету он пришёл. У каждого своя к нему дорога. И не вини в несчастьях ты других. То не несчастья, а полёты к Богу. В падениях судьбы ты взлёт творишь. Не бойся падать. Распахни лишь крылья, – взлетай повыше – к небу Бытия. И в сердце вновь поселится Всевышний, – там снова будет жить любовь твоя. Ты, человек мой юный и прекрасный, с тобой любовь Творца. Мой милый друг, ты помни – неудачи не напрасны. Они, как воздух, крылья подопрут. И, как наполненные ветром паруса, они несут тебя всё выше в небеса.
Я верила в мечту, и она, точнее, помощь в её реализации, пришла в мой дом в виде моей давней приятельницы.
 – Мария, – сказала однажды Инга за чаепитием, сидя со мной на кухне, куда доносились звуки музыкальных упражнений моего ребёнка, – по-моему, у твоего мальчика серьёзный интерес к музыке. Я думаю, что тебе стоит попробовать дать ему музыкальное образование.
 – А разве это возможно? Ты же знаешь, в музыкальной школе он не учился, – неуверенно возразила я.
 – Я лично знаю одного мальчика, который поступил в музыкальное училище, не имея музыкально образования, и теперь один из лучших его студентов. И твой ребёнок позанимается на подготовительных курсах, уроки частные помогут. Не получится, пусть идёт работать, но занятия не прерывайте, а на следующий год можно сделать ещё попытку.
То ли её совет вдохновил, то ли наша общая с сыном наивность придала уверенности в воплощении, казалось бы, несбыточной мечты, но спустя полгода окрыленный юный музыкант радостно бежал в училище на занятия, забыв о своих недавних злоключениях и обидах.
Мои собственные дела были не так хороши. Работа, которая раньше казалась интересной, уже не радовала, потому что душа просила покоя, уединения. Творчество взывало ко мне и порой приходило в самые неожиданные времена.
Однажды, в процессе очной ставки моего подзащитного со свидетелем по делу, я вдруг заметила, что свои впечатления о ней записываю стихами. Свидетель, который по сути был нашим неприятелем, вызывал у меня искреннее сочувствие, потому что откровенно врал, несмотря на предупреждение «говорить правду, только правду и ничего, кроме…»
Я, как ни странно, вовремя реагировала на его уловки, но тому, за которого я так билась, покаяние было необходимо, а значит, неотвратимо наказание.
Я грустно размышляла обо всем этом во время допроса:
«Ах, бедное ты бедное дитя. Как отвечать придётся не шутя. Нельзя нам лгать, и это знаешь ты, не скоро сбудутся теперь твои мечты. Тихонечко – вот так, обманным грея видом, – грехи ползут. Но только лишь открой своё им сердце, – бизонов топающим стадом, и горем, горем, горем в жизнь твою… – Я спохватилась на этой фразе, зная силу мысли и слова и не желая несчастий… – Нет, не вбегут. Любовь твоя, – душа твоя в любви – их станет отгонять и отгоняет, чтобы они тебя, мой друг, не отогнали вновь от Рая. Иди в него, иди. Всю жизнь в Эдем тебя зовёт Господь. И он ведёт тебя в сиянье мира в твой свет, и в Рай тебя ведёт. Вот вам Завет», – обращалась мысленно я к свидетелю.
И тот стал путаться, теряться и, в конце концов, замолк совсем. Но это не утешило меня, да и моего подзащитного тоже, потому что он понимал всю серьёзность своего положения, и его глаза, время от времени останавливающиеся на мне, были растерянны и печальны.
«Дитя, не плачь! Неотвратимо наказанье. О, если б ты придерживался знанья, – не рви чужую нить, – свою порвёшь. Убийство – это острый нож для блага твоего. И жизнь чужую ты должен, как свою, беречь, чтоб не висел дамоклов этот меч и над твоей судьбой. Смирись. Терпи, – мысленно обращалась я к нему. – Чем раньше отогреешь сердце, растопишь холод зла, тем ты скорей услышишь зов сердец других. И верь, что Бог всегда с тобой. И что любить не перестанет тебя Он. Будь всегда героем. Будь сильным, но в любви, – не в злобе. Гони её. Ей место не с тобой. Я знаю и всегда я буду верить, – Душа твоя придёт к себе домой. Она опять вернётся в твоё сердце. И скажет: «Где так долго я была?» Ты не спеши, и дай ей осмотреться. Душа твоя давно любовь ждала. Ты к ней иди. Беги, беги вприпрыжку, я помогу до старта добежать. Спеши, спеши, как маленький мальчишка. И не забудь про мать. Пиши ей письма. До свиданья. Я твой поэт, а также адвокат. И хоть и оставляю без вниманья я иногда тебя, ты всё же мне, как брат».
Я верила и верить продолжаю, что всё возможно, – и даже в самом каменном сердце теплится огонёк любви, которую зажёг Создатель, посылая нас в мир. И нет сердца, которое не откликнулось бы на искренний зов другого сердца, лишь бы каждый из нас помнил о великих возможностях Слова, сказанного в любви!
Ночью, сидя за своими записями, которых становилось всё больше, я верила в скорое наступление всеобщего счастья.
И каждый день дарил мне новые знаки, и каждое утро укрепляло мою уверенность.
В один из таких дней я стояла в спальне у окна и смотрела на улицу. На столб –напротив – села чайка. Она посмотрела на меня и резко стала в чём-то убеждать. Может быть, она передавала привет от братьев моих, рассеянных по свету, а может быть, бранила за слабую веру, и говорила о том, что всё будет даже лучше, чем я себе представляю. Я махнула ей рукой, словно говоря: «Я всё, всё поняла. И не забуду этого». Чайка тут же спикировала со столба, затем взмыла вверх, словно мои мысли придали ей сил и скорости.
И верьте, мир вокруг мы создаём, и что творим, в том сами и живём. И «не пеняй на зеркало», – твори мир радости и мир любви! И я старалась создавать сама тот мир, в котором счастлива была. И здесь важны и цель, и результат, но путь к нему важнее во сто крат!
Я напоминала себе птицу, которая устраивает своё будущее гнездо, нося туда былинки Любви. Но не желание только личного счастья двигало моей душой.
Беспричинная радость часто овладевала мною. Однажды я зашла в квартиру, оставив за порогом заботы дня. Мой дом теплом уюта встречал всех нас. Любовью и ласковой рукою спасал меня от боли... Восторг предчувствия скорого приближения ветра перемен охватил меня и закружил в танце. Включив музыку, я танцевала так, как никогда до этого не умела. Тело было послушно мне и ритму, и я ощущала мелодию как прекраснейшего партнера. И она водила меня, и я чувствовала восторг, гармонию музыки и совершенство собственных движений…
По радио звучала песня:
«Мы залезем на небо по лестнице,
Мы станцуем на лезвии месяца,
Мы пойдем босиком по луне…»
Я остановилась и подошла к окну. Взглянула на улицу. Во дворе стояли уже немолодые влюблённые. Мужчина с бородой широко открыл рот, а подруга кормила его чем-то вкусным. Бородач зажмурился и расплылся в улыбке удовольствия.
И вдруг меня поразила мысль, что, глядя в за оконный мир, я смотрю во влюблённые глаза этого мира…
На следующий день у меня был сложный процесс в соседнем небольшом городке. Навоевалась. Приехала усталая, как никогда, потому что, увлекаясь, иногда начинала испытывать, как мне казалось, «праведный гнев» к противнику, на мгновение забывая, что от тропы Любви нельзя уходить ни на шаг. «Тропа войны» – уже не моя дорога.
Прилегла в неловкой позе на диван. И снова пришло состояние забвения, когда не слышно стука сердца. Слабея, я получила поддержку. Откуда пришла она?
И я тут же поняла, что от себя самой, когда другим помочь пыталась. Чем бескорыстней я была, тем больше мне самой досталось. И в даре людям – мои силы, и их здоровье – в их дарах, кто скуп на радость, смерть могилой с ним рядом ходит на сносях. Будь щедрым, не жалей добра, нам вечно жить уж всем пора!
Порой меня преследовали приступы тоски. Угнетало то, что не понимали близкие люди. Мне уже не казалось, что «нет пророка в Отечестве своём», но в тот момент я была уверена, что в своей семье его нет точно.
Я никак не могла смириться, что мне необходимо уединение. Пыталась ощутить хотя бы крохи тепла от общения. В те дни я особенно остро чувствовала, как нуждаются люди в любви и заботе друг друга, дарящих силы жить. Но крохи призрачных надежд– это уже не мой удел. И не надо было оглядываться на то, что оставалось в прошлом. Я знала, что впереди меня ждала совершенно иная жизнь. Она менялась во всем, но я тогда не была готова к этим переменам. Видимо, от этого я чувствовала себя одинокой. Но и в одиночество я уходила сама.
Почему через тернии – к звездам? Или там, где вершины, брат их – космос?
Но нет! Сквозь собой же поставленные кордоны пробивалась я. Я продиралась через тернии своего же страха, своего отчаяния, своего зла, которое сеяла в жизни. И пришло моё время собрать то, что я сеяла. Этот хлеб с плевелами взрастила я и кто, кроме меня должен был съесть его?!
Я вглядывалась в себя. Божественное Око смотрело в глубь моего сознания, но я поняла, что у него мой цвет глаз. И я сама должна выйти на поле боя со своим драконом. Кто, как не я, знает его повадки, его слабые места, и знает, как повлиять на его силу, и найти убежище её?! Разве хочу я того, чтобы близкие мои страдали от ран, нанесенных злом моим, разве хочу я метать стрелы в любящее меня сердце, разве могу я позволить, чтобы зловонное дыхание его ярости обрушивалось на то, что дорого сердцу моему ?
 – Нет, я не хочу этого! И я благословляю горе и печаль, которые я испытала в жизни моей, и которые заставили меня задуматься! Ибо добром обернулись они и помогали побеждать зло моё.
И снова и снова понимала я, что в иной ситуации зло – оружие справедливости, чтоб замкнулся вековой круг воздаяния.
Лишь сильный Любовью может разомкнуть его и умчаться в просторы Вселенной, вливаясь в океан любви и сотворения. Но для того, чтобы светлой частицей каждый из нас вернулся в лоно Бога, мы должны очиститься страданием и болью.
И я благодарю тебя, Господи, за мои мытарства, за крушение моих земных надежд, за бесплодность дел житейских. Веретено жизни моей крутится, наматывая из скорбей моих светлые нити полотна любви.
И ткём мы покрывало для Вселенной из пряжи добрых дел и нитей добрых слов, и только теплота души нетленна, в огне твоём – основа всех основ. С младенчества храни, друг, свою суть – живую искру Божью. Не забудь, что этой искрой сам ты в мир пришёл. Огонь лелеешь, – станешь, как костер, – тот, что осветит и согреет даже тьму. Или отступит от огня она во мглу. Лишь верь в любовь, надежду в мир неси, и благ ты для других всегда проси. А Бог призрит послушное дитя, – ведь он в тебе всегда несёт Себя.
Один друг оставался у меня тогда, который понимал меня и которому всегда рада я – природа. Однажды я поехала к озеру – месту нашего общего счастья в день рождения Александра. Это было наше пространство любви. И всё живое там узнавало нас.
Аист встретил меня. Замахал крыльями мне навстречу, сделал круг и низко пролетел надо мной, едва не коснувшись головы. Едва он улетел, впереди меня приземлилась маленькая серая трясогузка, держащая в клюве былинки для строительства гнезда.
Я шла мимо царственной Ели, охраняющей ворота в наш рай. Медленно двигалась вслед за птичьим сердцем, и таким «дуэтом» мы дошли до небольшой рощицы. Я вспомнила своё былое счастье и загрустила. В отчаянии припала к дереву, стоящему у изголовья «ложа», – небольшой ложбинки меж деревьев. И его ласкала осторожно. И чувствовала в ответ, как на место тоски и боли приходила любовь, которую отдавало мне «Дерево Жизни», – всего лишь маленькая осинка, нежно касаясь листьями своими моего лица.
И не осталось других желаний, кроме того, чтобы до конца исполнить волю пославшего меня в этот мир Творца, – не только мир скорби, но и любви. Птица моя вспорхнула и улетела, оставив в сердце удивительное, ни с чем не сравнимое состояние счастья, покоя и уверенности в том, что будет всё, и всё будет только хорошо. Где есть настоящая вера, там нет страха. И не нужно поддаваться отчаянию.
Когда вернулась домой, зашла к сыну в комнату и услышала: «жизнь без любви, или жизнь за любовь, – нам решать». В каждом слове я вижу «приметы наступающей весны». Господи, сколько раз ты поддерживал меня, отчаявшуюся! Прочь отчаяние! Жизнь прекрасна. И я принимаю её такой, как она есть.
По радио пел Виктор Цой «просто хочешь ты знать, где и что происходит». Почему этот мальчик так интересен всем, а он ведь пел и говорил совсем просто и о простом? – Потому что бесхитростные рассказы о любви и жизни более всего интересны людям.
Истина проста, как контуры листа, на котором я пишу слова.
 – Как передать это чувство сильнейшей причастности ко всем, кто тебя окружает и даже к тем, кого помнит только история и древние страницы её?! – говорила я в те дни своей подруге Вере. – Когда ты с ужасом и восторгом, понимаешь – что ты и Саломея и Сократ, Данте и средневековый инквизитор, Ницше и Кафка. Ты помнишь своей душой все пороки и ощущения высочайшего взлёта человеческого духа! Ибо в тебе Бог, а он есть ВСЁ!
 – Но Бог есть свет, и нет в нём никакой тьмы, – возражала мне Вера.
Её довод, действительно, был тем обстоятельством, который несколько смущал меня. Но после Страстной Пятницы и возникшего потом состояния глубочайшей нежности ко всему человечеству у меня сложилось убеждение, что Господь всегда принимал нас со всеми пороками, не отвергая, сохраняя нам жизнь, и простил блудного сына, и принял его с любовью.
Что изгнало нас из Рая? Может быть, желание человека сделать выбор между любовью и знаниями не в пользу любви? Вот тогда и скользнуло слово змеёй?! И поэтому мы должны стать невинны, как дети, которые не имеют знаний, но наполнены высшей мудростью и любовью?
Утром встала рано. Полюбила раннее вставание, несмотря на то, что всю жизнь считала себя «совой».
Мне кажется, Господь всех нас родил жаворонками своей любви. Откуда же совы?
Душ, который так редко в последнее время стал доступен из-за вечных проблем коммунальных служб, – не раз вспоминается булгаковское: «Разруха не в клозетах, а в головах», по желанию превращался то в летний дождь, то в водопад, то в прохладный, проворный и быстрый ручей.
«Намылила», если можно так сказать, голову бальзамом, а по совету моей подруги Веры, я давно уже мою голову так, и это благотворно сказалось на моей от природы не роскошной шевелюре, ожидая, пока волосы напитаются его живительной силой, я с радостью подставляла тело под тёплые потоки.
Струи воды обнимали тело и их объятия были полны любви. Купание зарядило меня энергией на целый день.
С утра стала перечитывать книгу из серии «Звенящие кедры России» и ещё раз подумала, как значима эта книга для судеб России и мира.
Не удержалась, позвонила Сашке, скороговоркой почитала несколько выдержек из книги и торопливо заговорила:
 – Анастасия права в том, что испытать души полёт высокий можно, в Любви сливаясь в мыслях с волею Творца. И многое мы можем изменить, лишь только всё нам надобно любить. И дело, которое избрали мы себе. Но не денег ради или славы. Лишь потому, что в нём предназначение своё мы видим. И к женщине стремиться иль к мужчине с одною мыслью мы должны, – любить так просто, без причины, без корысти, без помысла о том, что для себя возьмём из той любви. И ей конца тогда не будет, ведь в бескорыстье вечность заложена сама. Любовью она душу наполняет и мыслью управляет, в это верь. Лишь к Сущему в себе ты обратись, и сам себе скажи: «Лишь ты, Господь, лишь Ты мыслями моими управляй». И силой веры эту мысль ты подкрепляй. И если от добра отвлёк ты свою мысль, вновь фразу повтори и отвлеки сознанье от суеты, унынья, или недобрых мыслей.
 – Машка, я вообще-то ещё сплю, – сонным голосом пробормотал Александр.
 – «Зажжён прекраснейший из светильников, – солнце», как сказал Эразм Роттердамский, а ты расточительно позволяешь себе валяться, а не с восторгом взирать на него. Пожалуйста, выслушай мою песню Анастасии. Может быть, она донесется до неё пением лесной птицы, прикосновением тёплого ветра или дождинкой притронется к её волосам.
И я запела. Это была не очень складная песня, но её ритм подчинялся то ликующим словам, то задумчивому повествованию или страстному призыву. Я забыла о том, что меня кто-то слушает. Я пела ветру, облакам, виднеющемуся в окошке далёкому лесу, дороге, серой лентой спешащей мимо нашего дома. Я мечтала, чтобы слова, сказанные Анастасией, её мечта золотыми письменами ложились в сердце каждого человека и вели его за собой и за счастьем…
Анастасия! О тебе пою, о девочка, как сильно я люблю! Ты замысел Отца смогла понять и бескорыстия полна его отдать, как жизнь была отдать готова людям. И в том твои мечты, чтобы землянам было хорошо, чтобы они смогли от роковой черты Апокалипсиса в душе своей навеки отойти. Анастасия, девочка моя, Россия в глазках голубых твоих живёт. Я верю, Господом ведомая своим и вечно любящим своих детей Отцом, желаешь отвести нас от гибели и ада, куда мы сами загоняли лишь себя.
В себе ищи, мой друг, мой человек, в себе ищи ты счастья лишь навек, всё ты в душе своей хранишь: и бездну ада, и Рая высь.
Ты помнишь, как нам Грин сказал, что надо верить алым парусам. И в жизни можно сказку воплотить и чудеса. Покой своей души старайся сохранить и не порвешь вовеки связь с Отцом – любви то нить. И вечным серебром звучит та нить в тебе. Но если связь порвёшь, то сам придёшь к беде. Друг, слушай тишину и пенье птиц, не забывай завет Отца и не увидишь счастью своему конца.
Стремиться к созиданию лишь нужно, не заполняя душу суетой, к познаниям ненужным. Права Анастасия, – знание придёт вслед за любовью, что заполнит душу. Она – то вечное яйцо, что курицы вперёд родится. И мысль живая облечется плотью материи, коль в радостном служенье к Богу устремится – к любви Вселенской и своей. Они равны и значимы по сути, Вселенную в душе несёшь ты сам, и Рай в твоей душе родит в потомках свет добра и Рай.
Ты только пожелай сам измениться, и веру укрепи в других. И Бог тебе поможет возродиться и Рай создать в душе и на Земле. Поверь, что всё в тебе, – сомненья, перемены – возникший в тебе свет – увидят все кругом, и близкие, друзья поймут вдруг несомненно, что свет – в любви, твой станет светел дом. И каждую зарю встречать счастливым станешь, и в радость станет всё: и хлопоты и труд; избранника вовек любить не перестанешь, все трудности пути в любви, как дым, уйдут.
Я вспоминаю снова и снова, как счастливы в любви люди. Словно глупеют от счастья, бессмысленным сюсюканьем пытаясь выразить свои чувства. А может быть это и есть главное в нашей жизни – чувства, когда мы становимся детьми? Разве в состоянии кто-либо из нас в такие минуты творить зло или даже думать о нём?!
Нет! Мы растворяемся в свете нашего счастья, дурное тает в нас, словно воск под лучами света и тепла.
И я опять продолжала свою песню:
 – И зло в любви лишь тонет. И под её лучами в неге стонет, и тает, и плывёт Снегурка Мирозданья. Пожалуй он – пример для подражанья. Люблю и таю. Таю и люблю, дождём прольюсь на Землю благодатным или слова пролью. И я молю, молю всё я, молю – гоните зло, гоните безвозвратно.
Или любите? – Что я говорю?
Любите тех, кто сеять может лихо, кто в детстве запустил программу зла. И станет на душе у них и радостно, и тихо. И вся Земля для счастья будет им мала. И от души восторгов небывалых, они в космические дали полетят. И в уголках Вселенной дальних самых любви вселенской царство утвердят.
Господь, живи во мне и в каждом, кто это осознал иль нет пока. Зло побороть в себе, – лишь это в жизни важно. Сам поле битвы ты – ты знай наверняка.
Я замолчала, и уже бодрый Сашкин голос спросил меня:
 – Ты вообще-то от чьего имени поешь?
 – А что? – спросила я, ещё не забыв волнующие меня при пении чувства, но уже частично забыв слова, которые отослала «солнечной почтой». Потом, осознав о чём он меня спрашивает, я ответила: – Я даю спеть любящему во мне и вокруг меня».
Я думала о том, как люблю я мир, созданный Творцом! Как уютно мне в нём. Я чувствовала себя Элизой среди двенадцати братьев и знала, что сквозь этот защищающий меня кордон не пробьётся никакая сила разрушения мечты.
К нам идёт любовь. Она идёт сама. Не только и далеко не всегда через людей. Она никогда не покидала нас, но, когда мы перестали слушать Отца и своё сердце, она облеклась в скорбные одежды, взяла в руки посох и обходила каждый дом, стараясь достучаться до наших сердец.
И наша любовь, дорогие мои, даёт ей крылья и скорость. И наши души, раскрывшиеся и окрыленные нашей любовью, в вечном полёте устремляются вслед за вечной матерью нашей – душой в любви.
Многие из нас страдают «глобализмом» – так заманчиво осчастливить всё человечество! И так скучно трудиться всю жизнь, чтобы сделать счастливым одного человека. Но как можно пытаться осчастливить всех, если каждый из нас не умеет быть счастливым сам и не может дать радость тому, кто рядом? Если бы каждый солдат вместо того, чтобы слушать приказ маршала, взялся командовать фронтом, – мы не смогли бы выиграть войну.
Мы тоже солдаты. Мы – рядовые любви. И наше поле боя – наша собственная душа, наш враг – зло, которое мы причиняем другим, действием ли, словом ли или мыслью, и победить в себе этого врага, – самая большая победа, которую мы можем осуществить. И когда наступит мир в нашей душе, в нём будет тепло всем, кто рядом или кто «по краешку судьбы прошёл…» И если в душе побеждает любовь, только она будет вести человека в судьбе и приведёт его к истине и счастью.
Я бродила по вечернему городу и забрела в какой-то магазинчик. Не смогла устоять, купила парусник и, покупая его, знала, что подарю кораблик Илье.
 Разве алые паруса надежд нужны только женщинам? В моей душе они давно уже трепещут под свежим ветром любви и гонят душу мою в просторы Вселенной. Пусть паруса его парусника белые, – они вмещают в себя цветом белым своим так много! И пусть дарит парусник ему свет и надежду и согревает его взгляд и душу.
И Илья словно почувствовал, что я думаю о нём, и позвонил, как только я переступила порог дома.
 –Здравствуй, Маша, – грустным, как у Пьеро, голосом приветствовал он меня.
 – Илья, вот здорово, – обрадовалась я, – ты как будто бы читаешь мои мысли. Я сегодня думала о тебе и у меня даже есть для тебя небольшой подарок.
Илья оживился.
 – Подарок, – это хорошо. А когда его можно доставить к адресату? Ко дню рождения что ли ждать, – так мне еще далеко до него, – разочарованно проговорил он.
 – До закрытия почтового отделения, – я посмотрела на часы, было полдевятого вечера, – ещё, как минимум, пара часов, так что можешь прийти, получить и расписаться в получении.
Стоит ли говорить, что через двадцать минут Илья уже сидел на моей кухне, на плите уютно пел вскипевший чайник, а на столе красовался торт с так любимыми моей Ленкой и дочерью жирными розочками.
Илья задумчиво помешивал чайной ложечкой в чашке, глядя на стоящий перед ним на столе парусник.
 – Знаешь, а я в детстве занимался в яхт-клубе. Мы даже выходили с нашим тренером в открытое море на целую неделю. Я до сих пор часто вижу во сне, как перед нашей яхтой плывет стайка дельфинов, резвясь и словно зазывая нас прыгнуть в воду. Их улыбающиеся, так и хочется сказать, – лица, были так приветливы, взгляды такие ласковые, что я не могу отделаться от мысли, что они тоже разумны, только от них не может исходить никакое зло.
 – Мне кажется я даже понимал их язык, – добавил он, немного помолчав.
 – Язык любви понятен всем, – тихо проговорила я.
 – Как интересно ты сказала, Маша. Откуда это? – спросил Илья.
 – Из моей тетрадки. Это пришло ко мне почти год назад. Знаешь, сейчас я часто перечитываю эту тетрадь и понимаю, что там очень много сказано в небольшом по объёму тексте. – Мне почему-то очень захотелось, чтобы он попросил меня прочитать её.
Но Илья промолчал.
Уже было поздно, но мне не хотелось расставаться с ним так быстро. Словно почувствовав моё настроение, Илья предложил мне пойти погулять.
 – «Мы можем для прогулок поближе выбрать закоулок», – немного перефразировав цитату из пьесы «Горе от ума», сказала я Илье и направилась к балкону.
Город спал, окна квартир близлежащих домов были уже темны, но ночное небо приветствовало нас сиянием тысяч звезд.
 – А вот – созвездие Лебедя. А вот там – Орла, – видишь? – протягивая вверх руку, сказал Илья.
Увлекаясь, он прислонился ко мне плечом и оживленно стал показывать на небе звёздные тела, название которых я не слышала со времён уроков астрономии.
Голубоватый свет луны освещал его лицо, отчего его синие глаза казались чёрными и глубокими, а черты лица – чёткими и мужественными. И я с интересом и необычным для себя волнением отметила, что у Ильи скульптурные, почти античные черты лица, или попросту говоря, он очень красив, и подумала о том, что в нём совершенно отсутствует это присущее всем красивым мужчинам, и обычно отталкивающее меня самолюбование. Я знала, что он хорош, но теперь я это поняла.
Илья перехватив мой взор, всё ещё говорил что-то, но уже не отрывал от меня своего взгляда, и земными звёздами его глаза приблизились к моему лицу…
Когда утром я открыла «вежды», близко, совсем рядом ждали синие озера глаз любимых, что меня чуть не устали ждать. Я едва не пробежала мимо, всё пыталась счастье я догнать. А оно неспешною походкой проходило рядом от меня, плыло, словно в речке, плавно, – лодкой, и светило сполохом огня. А мои к чужим тянулись руки, к тем далёким от меня кострам…
Жгли мы их порой, мой друг, от скуки, отдаваясь взбалмошным ветрам. Часто мы проходим своё счастье и подчас торопимся мы жить. Ложный шаг причиною несчастий жизни полотна сплетал нам нить. Луч любви разрезал эти путы, и открылась миру света даль. И благословенны те минуты, и благословенна та печаль, что нам осознать с тобой позволит нашу суть и наше естество и на верный путь навек приводит, закрепляя с истинным родство.
 – Здравствуй, Илья, – сказала я.