Глава 8. Сила и слабость слов

 ИСПОВЕДЬ
 
    Вернувшись на работу в понедельник, я заметила, что вовсе как бы отсутствую. Не могу никак втиснуть свои воскресные впечатления в будничную редакторскую канву.

Главный мне показался решительно посторонним. Совершенно не на своем месте. Вызывал такое сильное раздражение, что я не вытерпела его присутствия и бросилась в туалетную комнату.

     Вода и запах туалетного шампуня как-то охладили меня, но захотелось немедленно позвонить моему умоведу…Странно! О чем ему говорить?

Я раскрыла окно, благо наш туалет был с окном, и принялась вдыхать уличный воздух, но мысли!?

- В этом безмысленном пространстве – они меня вовсе могли задушить.

Пришлось вернуться на шумное рабочее место. Главного я нашла почти там же, он что-то говорил моей соседке, и немедленно повернулся ко мне, спрашивая: "Нашла ли я рукопись, которую мы будем печатать?"

     Я отрицательно помотала головой, но вслух сказала нечто совсем несоответствующее: я назвала фамилию своего умоведа. Даже не фамилию, а какую-то нежную дамскую зарисовку.

Когда же он, в ответ, похвалил моего "атланта" за изменение моей внешности, я вдруг выпалила:

"гнуснейшее историческое фарисейство! Делает красивой внешность – и насаждает грязь и помои внутри!"
 
    Потом мы долго и яростно ругались с главным, пока не устали. Я доказывала ему его разбросанность. А он мне - мое женское непостоянство.

Когда устали, он мне сказал, что двое таких непостоянных для одного журнала – это много и вредно!
 
    И, вдруг, я спросила главного: - Вы старый и опытный психолог, скажите: "Зачем чужие родословные нужны были ведущему семинар?"

Главный посмотрел на меня оторопело, сказал: - Для подчинения сознания слушателей и введения, в открытую область их древних связей, своих "подчиняющих указаний".

Пока я стояла и осмысливала, он еще сказал, что серьезно подумает над моим неожиданным поведением. И несоответствующим состоянием. Чтобы не вытаскивать опять журнал и меня из очередного дерьма. И ушел, хлопая глазами.

Последнее, что я расслышала из его обычного ворчания: "Это, все-таки, не дамский журнал!"

Но я поняла, что начисто провалилась. Скоро главный все сам раскопает - и опять не будет у меня никакого восторга и радости! Не будет желания работать. Опять серость и скука. По всей жизни.
Всегда никому не нужна: "Ева, от которой навсегда ушел Адам".

Я подумала и пошла к главному "на исповедь".
 
  Слова, которые я должна была сказать, могли быть только неземными, ибо главный редактор большого журнала настолько был пропитан «словами», что уже давно не жил реальной жизнью, а лишь жизнью «авторского стиля», «почерком таланта», «особенностями творчества».
   
  Мне предстояло прорваться сквозь этот «словесный кубик Рубика» и прикоснуться к его душе.
     Вначале у меня ничего не получилось…

Как я плакала! Как я говорила, что "не имею того, единственного, что должно быть основой и укреплением жизни, что не имею никакой защиты по всей жизни, и не могу быть палачом и борцом за себя. Я – жертва! И другой позиции мне Бог не дает".

     Он слушал, кивал головой, даже слегка сочувствовал, потом замотал своей седой шевелюрой: "Жертва и трус - не одно и тоже! Пойти на жертву – возможно только сильному существу, а в вас открываются незрелые и, простите, трусливые  аспекты характера.
«Не хочу сражаться – позиция,
а боюсь сражаться – трусость».
   
  Я замолчала. Этот диалог грозил мне увольнением. Но меня пугало не оно, а то, что главный все более интересовался моим падшим кумиром.

Он предложил мне два решения: оба были неожиданны: взять отпуск или - вовсе уволиться из журнала: "ему надоели мои дамские страсти".

Меня начало трясти от ощущения лютого холода. Я погибала, а мой развенчанный кумир побеждал, даже в отсутствии.
 
   Тогда я глубоко вздохнула, услышала внутри себя «Господи, помилуй!»
И, дрожа от напряжения, сказала:

«О любви вечной и временной, об образах любви и их создателях» - пишем мы, пишут и безграмотные. Образы любви – это нечто непроявленное, подходящее под разные воплощения, разные стили и жанры.

Они существуют отдельно от литературы, от писем, от мычания безграмотных – существуют! И каждое воплощение уже не является образом. Уже лживо!

К нему приставлены уши, звуки, тексты – оно проявлено. Ему неуютно, потому что оно неточно! Кто-то лучше, кто-то хуже искажает образ.
 
   Тому, кто нравится многим, присваивают звания, называют классиками и платят деньги. Тому, кто более точно выражает внутренний образ, отказывают во внимании – он непонятен другим. – Простите за напоминание о пошлости: «Все мы разные».

Разные и мы с вами. Я пытаюсь точно выразить свой образ Любви. И накладываю его на ваш жизненный образ. Вы же – естественно- защищаетесь, простите еще раз – «пошлостью». Вам страшно!

 Говоря о любви, каждый влезает в собственное подсознание, вовсе не желая того. Это глубинная генетика. Мы сразу становимся Адамом и Евой и начинаем историю Планеты с самого начала. Нет никакой гарантии, что я возьму яблоко и предложу его вам.

Нет никакой гарантии, что жизнь на Планете пойдет тем же путем.

Я – единственная! Мне решать, каков будет путь моего Адама. И будет ли Адам в моем мире?

Те миры, которые мне предлагают себя – лживы и дышат Смертью. Несколько секунд прикосновения – и мне понятен весь многовековой путь многочисленного моего потомства. Я не хочу быть матерью Смерти. Я не хочу убивать и быть матерью убийц. Убийц Любви…
Я задыхалась.
     - Этот образ, который «создал курсы успеха в современной жизни» - киллер, убивающий не современную ипостась пришедшего к нему искателя истины, а его историческую веру в Любовь, его генетическое прошлое. После этих курсов будут рождаться киллеры на много поколений.
     Я соглашаюсь уйти в отпуск. Даже за прошлые три годы, в течение которых я не отдыхала. А затем я уволюсь.
Главный, после его любимого длительного молчания, во время которого я прошла по своей жизни вплоть до «незолотого детства», но все-таки успокоилась, предложил мне срочно пойти в церковь!
     -Уж если общаться с потусторонними силами, то лучше – с Ангелами! Тем более, что ваш «протеже» общается с демонами. Стоит ему противостоять.

А серьезно: Подумать, успокоиться и поговорить с каким-нибудь батюшкой, чтобы хоть там получить совет на дальнейшие действия.

Я в этой небесно-подземной области  дилетант.
Я думаю, что образ Любви, созданный Церковью, не вызовет возражений в вашей независимой и уникальной душе – в его интонации не было иронии, хотя, если просто читать эти слова – ирония так и сквозит.
   
  - И еще я могу вас утешить тем, что меня на редкость проняли ваши сетования на мужчин. Я не буду печатать этого прохвоста, так обидевшего вашу чистую восторженность. Отдыхайте. Не менее трех месяцев».

И на мою попытку что-то сказать о рукописи: «Рукописью о графе Монте-Кристо я займусь сам». Это было хуже всего. Я теряла эту замечательную возможность. Но состояние мое было слишком серьезно…
 
    Я пошла в Троицкий Собор.
Пришла. Посидела. Дежурный батюшка показался что-то уж очень смешливым и улыбчивым. Хорошо ли это?.. - Что ж, какого Бог послал.

Пока батюшка долго разговаривал с предыдущей женщиной, подумала о формулировке своей проблемы. Батюшке ведь надо было коротко, в одной фразе, сформулировать то, что так долго и сложно происходило. В церкви принято всю вину брать на себя и не винить противника...
     - В чем же моя вина? Почему?.. - В чем же моя вина?.. - И Высшие Силы молчат. Не помогают... Не самое ли их место в церкви?
 
   - Этим моим бывшим возлюбленным, в том числе и новоиспеченному пророку, - удалось так уничтожить мое самосознание, что остался только их авторитет. Это и скажем батюшке.
Батюшка был слегка рассеян...

Или так Господь хотел? - Объяснила: что курсы были не совсем христианские...

Но он сказал: Попробуйте заказать молебен "о благополучном окончании дел"... Или даже несколько..."
Удивлению не было предела! Надежда «на благополучное окончание дел» подскочила на 1000 процентов! Заказала молебен и пришла на следующий день на службу и исполнение самого молебна...

      Молебен вел другой батюшка. Безразличный и даже слегка "недобросовестный", как сильно показалось...

(В душу, конечно, не залезешь, но внешние признаки однозначны: записки вслух не читал, а другие батюшки читали по три раза, молитву о прошении благополучия тоже, то ли не читал, то ли читал совсем невнятно)...

На молебне дьякон читал Евангелие: "стучите и откроется"... (именно дьякон! - А должен был читать батюшка).

Огорчение было тоже 1000 процентным. Подумала, что Господь не благоволит к такому прошению.
     Опять слезы, прямо в церкви... даже не слезы, а целая истерика!
Решила попросить объяснения у следующего дежурного батюшки...

Получила сердитый выговор: "Если не верите молитве батюшки - идите на радио - там объявят громко!" Как ни странно, успокоилась и спросила:
 
   "В чем же теперь я должна каяться?" - "В маловерии и недоверии к священству".
И где же мой Ангел-хранитель? - подумала, выходя из церкви... - Так сильно я прогневала Бога этим своим отступничеством, что он лишил меня Ангела-хранителя?

 Странный мы народ: не защищаемся во время нападения и требуем максимальной защиты после свершившегося факта?..
  "Бог нас любит" - самая загадочная фраза, сказанная в церкви. Еще Достоевский с нею так длительно и мудро разбирался, а решения так и не предложил...

  "Красота спасет мир" – где это у Достоевского доказано? – Нигде!
 У него все так же, как у меня в жизни: как только становлюсь красивой – получаю сальные взгляды, настойчивое желание насладиться мною и полное отвращение к моему личному желанию.

    Я лично никому не нужна: нужны мои грудки, попки, в лучшем случае: глазки, кудряшки.
Но физическая слабость и, какое-то состояние разрушения всего, довели до мысли о необходимости вызывать батюшку и собороваться, как перед смертью.

Признать это было необъяснимо страшно. Это было согласие со сдачей всех позиций.

- Как хорошо жили мои предки! У них не было таких явных живоглотов, как эти "учителя жизни"! Нет ничего страшнее!
    Конечно, главный прав: надо печатать книги о прошлом, а не эти чумные диагнозы. Придется опять объясняться с Главным! Ох, и не понравятся ему мои метания!!!