203

Рисунок 97г: Дом

***

У Р. не случайно всё время парки на уме («вы любите гулять в парке?»)  - она, действительная, парковая – не лесная, не садовая. Культурная она, один Бродский на уме…

Она в истерике била меня по щекам, но я оставался бесчувственным как каменный или резиновый столб. И даже щеки не краснели, оставались бледными. Била   за то, что  бесчувственно отнесся к одному авторитету, который для нее был всё равно что бог - фигура, видимо, поважнее меня. Я хоть и муж ей, но она меня, кажется, съесть готова. Она в истерике, у нее доводов нет. Я и к ней буду бесчувственен. Бесчувственность к авторитетам или к людям, находящимся в истерике – это, конечно, жестокость; что ж, значит, буду жестоким - они стоят того. «Убьешь же, чертова ведьма!» ...Чертовы ведьмы облепили пирамидные склоны, полулежат, облокотясь. Пирамида огромна, но  всё время молчит. Т.е. она все время пишет (и, разумеется, тут же публикуется - иногда и чернила чертовы не успевают просохнуть), но так неразборчиво, что никто не в силах разобрать написанного. К тому же, все в страхе, согнули и спины, и головы - позиция для чтения не самая удобная. «Да и куда мне, эти тексты либо непостижимо сложны, либо непостижимо просты, лучше сразу молиться...»

***


Мы - материальные тела, но мы находимся в мире, который, прежде всего, есть воздух - и воздух мира  растворяет наши тела (тем более, что они, в основном, вода). Вот почему, прожив день, мы каждый раз ощущаем себя призраками. «Может, то был сон; может, меня и не было…» В небе дня растворяюсь, в землю ночи закапываюсь - так и живем, так и умираем, исчезаем...

«Я – трава» - «Ты -  тень от травы, не отличимая от других теней от травы  на фоне темной земли…»

***


Вдруг нужно проскочить опасное место. В тебе нет сил, а тебе надо… А как появятся новые силы, так появятся  и новые задачи, и ты снова будешь напрягаться, и  посреди напрягов  снова  потребуется  сверхнапряг…  Сделал и даже зажмурился - казалось, что сейчас же буду убит и снаружи, и изнутри... Убиться, конечно, легче, когда падаешь с более высокой точки, но я уже на таких высотах, где все точки смертоносны, если поскользнуться на них. «Ставь ногу всё тверже,  чтобы залезть на вершину твердым как  камень». А стоять нельзя: начнешь топтаться и обязательно поскользнешься…


***

Раннее утро,  поздняя ночь, а я уже на ногах и стою у окна. Окно открыто, но оно в эту пору еще на сильных пружинах и хочет захлопнуться.  Стою оцепенело, держу его и смотрю в даль, которая существует только в моем умственном напряжении...

__

Ведь А., собственно, даже не захотела меня выслушать - а разве разница между ними столь велика, что её можно назвать принципиальной?..

Д. мою детскость не воспринял именно как похоронщик – вот уж, мол, не до детей. Даже его беспредметные композиции похожи на кладбищенские мемориалы, даже букеты отдают похоронными венками! (но смерти я боюсь, может быть, больше, чем он?)

***


Во мне камни и бороны; огромные - ведь сам я мал; не сдвинешь гору или застрявший трактор; остается одно: стать мягким, слепиться в ком и раствориться во сне - душа способна переварить даже горы и бороны. «Конечно, портишь себе эдак душевный желудок, становишься нервным; завидя трактор, чуть что, хватаешь камень и швыряешь его в борону...»