206

Рисунок 97г: Дом
***

Провинция. Лопухи. Под лопухами глаза. Рядом бугорок - нос...

__

Может, она (как и А., опять-таки) и не хотела заканчивать «роман», может, думала, что я за ней бегать буду…

Вообще, днями  в спокойном деревянном доме хорошо, а вот идешь в эту библиотеку вечером и в черноте гудит и светится жуткое железо и всюду торчат огромные башни – и сразу жить не хочется.

Что делать, я неприспособленный (крымская груша, например, тоже ко многим местам не приспособлена)

__

Да с ним  просто небезопасно иметь дело, раз его доброжелательность и флегматичность скрывают столь многое – кто знает, каким ещё образом он попытается меня использовать или на мне отыграться…

Любая бабуся лучше все эти побасенки расскажет, а стихи вечно по усам текут и никогда в рот не попадают… Вот и мутит меня с обеих сторон двери – сначала справа налево, а потом слева направо.

Н. по-прежнему лезет, всё я ему нравлюсь, всё он меня не за того принимает; дает послушать свою любимую музыку – я от неё просто умираю. Например, А. Лаэртского – занудную грязную скотину, «поручика Ржевского».

***


Открыл форточку, имея в виду получение свежего воздуха, но под окном устроились дети и их мамаши, а для меня даже такие человеческие пасторали излучают неприятную атмосферу, вроде газов (визгливые, пустые голоса). Закрыл форточку, открыл ее с другой стороны дома, со двора, где пока тишина...

__

Глаза у нее нечитаемые – вот что плохо. Как и у очень многих, даже неплохих людей. Они неплохие только внутри себя, в своей консерве, для себя.  Они те самые слепые, но я пока не тот самый христос.

Послушав такое (Лаэртский), больше ценишь «средних» людей – они почти греют, особенно в первый момент, когда явишься ты к ним изуродованным и перемазанным, в дерьме. (Впрочем, кассеты мне дал «средний» Н., а Вовка слышал, как о том же Лаэртском что-то толковала «Н-н»…)

Погода всё хуже и хуже и настроение мое всё хуже и хуже – весь оказался не цельным, а на клею и сшитым…

Кстати, и в её чувственности я теперь сомневаюсь: как-то трудно представить её с мужиком в постели! (а больно-то как)

***

Кто-то своим железным клином пытается въехать мне в самую душу, разрезать ее. Въехал, разрезал. «Где охрана, где стены?!! Тоска!..» Лежу; две руки - но одна напрочь потеряла связь с другой, а они друг без друга не могут… «Какая противоестественная ситуация - трактор в комнате. Все равно пытаться жить?.. Выезжай отсюда, гадина! где тут у тебя задний ход…» (а то добьет же, насквозь пройдет и я свою  увижу спину)

Цветок за железным забором, похожем на строй копий. Полез за цветком, но пока лез, кто-то вышел и срезал его хозяйской рукой. Пока лез, весь изранился о копья и пока искал - тщетно - цветок, растерянно бродя по садику, закапал там всё. «Море красных цветов за железным забором, пред домом»
Все копья с ажурами, а все цветы с шипами - и все говорят, что так и надо, что нечего тут думать. Я и не думаю, я в растерянности стою, любуюсь-ужасаюсь.

...Все железо бесхозно, потому что само может постоять за себя, а у каждого цветка есть хозяин. Или даже их много, хозяев; восемь, например, и все они воюют друг с другом, за какие ни попадя железки хватаясь.

В голову цветка пришла мысль, что она любит копье, а в головку копья — что она любит цветок. Только неверно всё это и бесполезно: головка цветка не содержит в себе ничего, кроме красоты, а головка копья - ничего, кроме войны (и еще кое-чего)…