Бережёный

Из воспоминаний Янишевского Василия Устиновича

Реформа — это страшное для России слово. На моём веку их было много, начиная от коллективизации…
Отец мой Устин окончил церковно-приходскую школу, где учился вместе с будущим пролетарским поэтом Демьяном Бедным. За отличную учёбу они получили по большому венцу бубликов на шею. В русско-японскую войну отец служил старшим писарем полка, у него был отличный почерк. Началась коллективизация, как всегда с перекрутками. Мужики кинулись за советом к мудрому земляку, но Устин ответил:
— Решайте сами, что вас больше устроит. Я здесь всё оставляю и с семьёй перебираюсь в город. Мне надо учить детей. — Мы уехали в Кировоград. Отец работал в колхозе, который был устроен в пригороде. В этом хозяйстве всем кохозникам дали наделы для огородов. Наш участок был под моим патронажем, хотя мне было лет восемь. Всё делал сам. Так семья выживала в голодные годы.
Я хорошо запомнил страшный голод на Украине. Однажды пошёл с матерью за вишней в родное село, расположенное за восемнадцать километров. По дороге нам попадались трупы опухших от голода людей. Люди шли, падали замертво, никому до них не было дела. У моей матери, как и у многих, были опухшие ноги. Она всё съестное отдавала нам, детям. Набрали мы с ней в тот день ведро вишни. Мне, десятилетнему, пришлось тащить, мать не могла.
В то время поля охранялись вооружёнными людьми, которые стреляли из охотничьих ружей в любого, кто попадался. Причём пользовались не дробью, а свинцовой пломбой, разделённой на четыре части. Один паренёк лишился руки, получив такое варварское ранение. Этот случай не испугал меня, я предложил своему дружку заготовить кукурузу. Мы сумели по-пластунски проползти на поле и набрать столько початков, что наши семьи две недели питались одной кукурузой.
Вся окружающая обстановка толкала меня к мысли: надо учиться, чтобы не растеряться в этой жизни. Ещё до поступления в школу я свободно читал и решал задачки старшим сёстрам. В сороковом году с отличием окончил школу. Я уже понимал, что война неизбежна. Поэтому решил поступать не в институт, а в Полтавское военное автомобильное училище. К тому времени уже отлично водил машину, часто сменяя за рулём уставшего брата.
Наш учебный батальон высылали на охрану командования юго-западного направления. Я стоял на посту у комнаты командующего, то есть Будённого, который ничего не соображал в военном деле. Стол, пружинная койка, а рядом зал оперативного управления. Наблюдал, как офицеры ползают по карте. Но я всё это видел не только на бумаге. Знал местность, на которой шли бои. Когда немцы форсировали Днепр, училище срочно подняли на Кавказ в Пятигорск. По пути немцы бомбили. Там наше училище переименовали в танковое. Мы уже год отучились, были технически грамотные.
Из курсантов училища сформировали сводный полк и бросили его на Ставрополь, чтобы перекрыть немцам путь к чеченской и бакинской нефти… На протяжении двух километров взвод из двадцати одного человека перекрывал подход к Георгиевску. Ни один фриц не мог проникнуть через этот заслон. Нас, курсантов военного училища, немцы прозвали сталинскими юнкерами. Две недели фашисты держались на расстоянии, не решаясь продвигаться, пока на помощь не подоспели танки и артиллерия.
Южнее Георгиевска был громадный артиллерийский склад. Вооружения не хватало, и я решил раздобыть пушчонку. Правда, ничего путного там найти не удалось. Я не знал, что склад подготовлен к взрыву. Стоило чиркнуть спичкой, чтобы вместе с тремя сослуживцами я взлетел на воздух. Через три часа склад взорвали, никого не предупредив.
В момент взрыва я спал на травке. Под головой полевая сумка с гранатами. Уснул моментально, так как бодрствовал двое суток. Взрыв был настолько мощный, что меня подбросило очень высоко. Всё вокруг поднялось. Я схватил сумку и нырнул под дальнюю стенку ямы, оказавшейся рядом. Всё засыпало, с дома снесло крышу. Вдоль реки на два километра были сложены стеллажи авиабомб. Все они взорвались. Во взводе ранило только одного человека…
— Товарищ командир, вы в рубашке родились! — заявили мне сослуживцы после другого случая, когда я лишь чудом остался жив.
Надо было ликвидировать виадук. Я сделал необходимые к взрыву приготовления, разделил бикфордов шнур на две части и поджёг обе. Прибежал обратно, ожидая взрыва. В это время подъехал замполит полка и стал орать:
— Почему до сих пор не взорвали?!
— Сейчас. —  Раздался первый взрыв.
— А где второй?! Немедленно иди устранять! — Замполит схватился за пистолет.
Едва я дошёл до виадука, как раздался второй взрыв. Всё поднялось вверх, пошла волна. Укрыться негде, кругом — открытое поле. На максимальной скорости помчался я от очага взрыва. Упал, волна догоняет. Закрыл голову руками, чтобы булыжники не попали в голову. Хлопцы подбежали ко мне, а струсивший замполит смылся. Когда меня подняли, моя фигура была словно обрисована на земле булыжниками, ни один из них не попал  ни в голову, ни в тело…
В 1942 году меня отправили в Среднюю Азию готовить танкистов. Я знал танк как свои пять пальцев. Уже побывав в боевых условиях, я готовил людей не для игры, а для жизни. Когда встречаю бывших однополчан, они благодарят за науку.
В 1943 году меня включили в список офицеров, отправляемых на Курскую дугу. Я оценил обстановку, понял, что оттуда не вернусь. Срочно женился, чтобы оставить на земле свой след. В 1944 году родился старший из троих сыновей. А на фронт меня не послали: был незаменим как преподаватель, отлично знающий технику.