192

Рисунок 97г: Красный букет

***

Распутица и в душе, и на улице – не могу я начинать бодрые «начала». Хочется только «достать чернил и плакать». …Хотя, на самом-то деле, если бы переломил себя и поднял руки, то, может быть, всё  и скорее наладилось. «Что травить себя?»

Всё про двух малышек думаю: «хорошо, что я заставил себя подойти к А. – расставил все точки и теперь негде гнездиться надежде (а она всё равно находит лазейки: сказав «мне это не близко», А. взглянула на меня и, видимо, прочтя на моем лице слишком многое, быстро ушла, но буквально через минуту вернулась, возможно, желая поправиться, но я уже быстро одевался, стоя в толпе, что около выхода и она, опять взглянув на меня, прошла мимо…) …Вторая малышка нежнее, в ней, может быть, и поэтичности больше… («В  общем, ты был бы готов иметь их обеих сразу в женах – повернулся на левый бок, потом на правый… - что-то у тебя совсем крыша поехала»)

Я попал в такую яму, в которой можно просидеть очень долго и даже  хочется сидеть – ведь болен. Опять рассчитываются жалкие компромиссы. В том и болезнь, что не могу устоять. Нет сил жить, хочется только «существовать достойно».

«Люди очень тяжелы мне» – каждый с удовольствием наваливается на ближнего своего пятидесятью - восьмидесятью килограммами живого духовного веса – «ничего себе, мешочек». Нет любви, а вес есть и ты задыхаешься, белого света не взвидя… Они не то, чтоб разочаровали или обнадежили, они меня запутали. Всё призрачно, запутано и непонятно… Я получил сильные ожоги, коснувшись людей живой душой. …Крест сломан, слово «счастье» опять не проговаривается, кажется лишь атрибутом всяких пошлых пожеланий.  …Темно, еле теплится огонек, птицы счастья темными тенями летают – «они почти как птицы несчастья и боли». (Если подняться в воздух, то тени начнут ослабевать и на некоторой высоте исчезнут совсем…)

«Напевал, смотрел широко открытыми глазами, ходил…» – «мычал, смотрел в никуда, уже усталыми ногами молотил  по комнате…»

По телевизору якобы шутили и якобы смеялись – вздымался и подпрыгивал пиджак, а после снова свисал безжизненно и грузно. Прочее барахло вторило…

«Вечный огонь неизвестных творцов»…

Хочу иметь дело с людьми, которые более «отвязаны», чем я…

Вечно у меня перенапряги (или, как говорит К., «слишком острые грани» – и слишком много этих граней, и постоянно вращается этот сильно граненый шарик). Но: кто здесь успокоился, тот здесь и упокоился. Конечно, когда таракан начинает напрягаться с верой, что он чуть ли не бог, то получается то ли человек, то ли вдвойне неприятный таракан и вдвойне непонятный бог…

***

Рыцарь с метлой на базаре в темноте. Вспоминает последний поход с малышками в святую землю. Потом рыцарь под зонтом; по пустым улицам, заливаемым дождем, тихо едет машина - в ней все тоже под черными зонтами, один водитель едет с понтом, наблюдая. Хлам и тот под зонтом. Да еще и со светом. Посреди хлама фигурка в белом переднике. «Симпатичная малышка, куплю пирожок». Еще один базар; минипохороны в темноте - темные фигуры, подгибаясь, несут очень тяжелый ящик, сзади вереницей сопровождающие. С наслаждением вдыхая влажный свежий воздух, рыцарь тихонько курит, не раздувая пламя...

По случаю дождя, в поход на запланированное мероприятие всей группой отправились с зонтами. Волнуются зонты, волнуются и души под зонтами; а волосы бросает, лба касаясь, влажный свежий ветер. Рыцарь, сидевший в машине, их увидев, вспомнил, что водитель ушел на похороны и клаксоном  звук издал печальный...

Солнечный, майски, райски свежий день, но снова похороны в двадцати местах и тихий воздух нашего провинциального безлюдного городка оглашается печальным колокольным трезвоном… Вот почему собрались милиционеры, дружинники и добровольцы в поход; их лица майски свежи и похожи... «И что же оказалось? - только у четверых настоящие покойники, а у остальных какой-то хлам, а не урны с прахом. Стали отнимать и лопатой складывать в мусорный контейнер, так замахали черными зонтами, а один куда-то поехал на машине - пришлось смываться, так-то рыцарь».