Актуальные сказки

Так победим!

Вся страна сегодня прильнула к телеэкранам.
В прессе и в новостях было обещано, что сегодня у нас будет в первый раз, как в Китае. Ну, как в Китае, все, собственно, если не знают, то представляют. Все грамотные. Выстрел в затылок на большом стадионе при скоплении народа - и все. У нас такое нельзя. На такое никто смотреть не станет, потому что это не показательно и не интересно. Не по-русски как-то. Поэтому объявили, что премьер-министра будут казнить в самый прайм-тайм и прямо здесь, на Красной площади.
С самого утра все новостные каналы регулярно включали прямую трансляцию с Красной площади и показывали новенькую плаху, стоки для крови по краям площади, напоминали о стрелецкой казни при Петре, ставшем Великим и выведшем Россию в Европу. И сейчас внезапный поступок президента, как считали многие обозреватели, говорил о том же - о прорыве в Европу, отрицании старого и замшелого, и одновременно единении со своим народом.
Плаху установили так, чтобы на экранах телевизоров видны были сразу и кремлевская стена и храм Василия Блаженного, как символ и знак места действия. То есть, включаешь телевизор и сразу видишь - Красная площадь, плаха, казнь.
Казнить проворовавшихся чиновников предполагалось разными способами. Говорили даже о возможности четвертования и колесования, но историки до сих пор спорили о последовательности действий. Одни утверждали, что сначала ломом ломали руки и ноги, а потом уже отсекали их, другие протестовали: никаких лишних мук, только отсекание конечностей! Были в депутатском корпусе радикалы, предлагавшие не останавливать кровь, а прижигать рану факелом, мол, как в старину.
В одном сходились все: банальный расстрел сегодня невозможен. Эти выстрелы в затылок слишком напоминали сталинские репрессии. А страна должна была повернуться не к тоталитарному «совку», а к гордой и мощной империи!
За пять минут до указанного в программе часа все каналы телевидения, даже частные и кабельные, прекратили болтовню и показали заставку: трепещущий на ветру трехполосный флаг.
После последнего удара часов из ворот Спасской башни выбежали солдаты в парадном обмундировании и выстроились с двух сторон прохода. А потом палачи в красных атласных рубахах, кидающих алые отблески на все вокруг, и таких же красных колпаках повели под руки одетого в кипенно-белую рубаху и такие же белые штаны премьер-министра.
Ранее уже было решено, что он останется премьером до самого момента казни, чтобы все видели, что у нас нет незаменимых и тех, кто неподвластен закону.
Невысокий щуплый премьер-министр шел медленно и чинно, согласно протоколу. Все, что творилось сегодня, должно было стать в дальнейшем традицией.
Вот к премьер-министру подошел священник, специально выбранный для этой роли. Он выслушал исповедь, во время которой камеры тактично отвернули в стороны, показывая празднично украшенные дома и радостные лица людей, собравшихся ради такого зрелища на Красной площади.
Вот камеры снова сфокусировали на спокойном, как бы немного даже заторможенном, если можно так выразиться, лице премьер-министра. Потом они снова мазнули по толпе, по трибуне, как бы спрашивая, а кто - следующий? Кто станет во главе правительства?
Камеры приблизили улыбающееся лицо президента, который поднял руку, как бы показывая: я вас вижу, я с вами, мы - вместе!
Вот премьер-министра подвели к плахе и поставили на колени. Он долго укладывает голову, пробуя то так, то этак.
Потом долго зачитывают приговор. Трижды в течение чтения, услышав «приговаривается», палач поднимает огромный топор. И трижды останавливается, слушая далее длинный список прегрешений.
Наконец, чтение закончилось. С трибуны спускается президент и подходит к плахе. Палач замер, ожидая команды. Премьер-министр замер, ожидая удара.
Но президент вдруг опускается на колени, поднимает премьер-министра, обнимает его, и они сливаются в братском все прощающем и все понимающем поцелуе.
Камеры показывают народ на площади. Народ ликует со слезами на глазах.
Через пять минут все камеры уже около премьер-министра, который, улыбаясь, отвечает на вопросы:
- Буду краток. Мне понравилось. Думаю, эту традицию надо продолжать. Мы подумаем, кто будет следующим. Да, надо будет немного приподнять плаху - неудобно стоять. И под колени подложить что-нибудь. Главное же, что вот таким образом, регулярно проводя очистку аппарата, мы сможем прийти к окончанию системного кризиса. Так победим!

Эльфы – они Светлые!

И настал день, которого все так ждали: эльфы вернулись из-за океана! Перворожденные сошли со своих кораблей с серебряными парусами, пришедших с далеких западных островов, преклонили колени на песчаном берегу и спели неземными голосами свои чудесные песни. И весь мир плакал и смеялся от радости.
Правда, пока эльфов не было в Средиземье, их волшебные леса заполонили невероятно размножившиеся лесные гоблины. Но у гоблинов все еще не было своей государственности, почему на них смотрели свысока не только конники Рохана и рыцари Гондора, но даже далекие хоббиты и заселившие сарумановы пустоши и Изенгард не боящиеся солнечного света орки-урукхай.
Трое оставалось тогда высших магов. Всего трое после отстранения Сарумана, ведь Галадриэль и Элронд и Кирдан покинули эти земли, когда эльфы уплыли за океан. А к оставшимся Гэндальфу и Радагасту примкнул вернувшийся с военной помощью с Востока Алатар. Трое и составили Белый совет, принимавший решения, надолго определившие пути развития всего Средиземья. Они же и решили тогда, когда получили весть через палантир от эльфов об их возвращении, что Лориэн будет теперь совместным жильем для эльфов и гоблинов. Половина - эльфам, так решили они, половина - гоблинам. По справедливости.
Но гоблины возмутились, что их гораздо больше, и поэтому никакой справедливости в половине тут быть не может. И еще возмутились они, что нельзя отнимать у них земли, на которых они давно живут. Мало ли, что в заповедные годы здесь был Ривендел, и эльфы хранили его от полчищ Саурона! Нет,- сказали гоблины. И совсем не странным оказалось, что и Рохан вдруг поддержал гоблинов: а зачем им, собственно, сильное государство эльфов на севере? Не странным оказалось, что и орки вооружились и пошли на помощь лесным: все же гоблины и орки - порождения Тьмы. Странным было то, что далекие хоббиты тоже что-то бурчали в своих норах, а потом даже послали продукты и какое-то оружие гоблинам.
И была опять война в Средиземье. Эльфы в результате взяли себе не половину Лориэна, а весь лес. И еще кусок степи Рохана. И еще чуть не заняли Изенгард. Досталось и хоббитам, на которых посыпались магические огненные стрелы с чистого неба. И если бы не глубокие норы - кто бы вспомнил сегодня мохноногих?
А гоблины рассеялись по порубежью, продолжая размножаться - что они еще могут, кроме этого? - и стреляя из своих маленьких луков отравленными стрелами в каждого эльфа, независимо от пола и возраста. Иногда они собирались в немаленькие ватаги и бросались в лес, стремясь вернуть его себе. Но мало кто из них возвращался из похода. Эльфы убивали всех. А когда постоянные нападения надоели перворожденным, то они просто вышли из леса. Не с грибами и ягодами, не с подарками и песнями, а с луками и мечами. В кольчугах и шлемах. С магами и вождями во главе.
Нет, они вовсе не хотели убить всех гоблинов. Эльфы - они же Светлые! Но - всех, кто носит оружие. Кинжал у пояса есть? Убить. Меч? Убить. Копье носит? Убить.
Вот и не будет больше угрозы Лориэну.
Что там Рохан со своей конницей? А что они могут против луков эльфов? Тем более, что Гондор, в котором как раз опять сменился король, предупредил соседей, чтобы не высовывались и не лезли на рожон, ибо эльфы - светлые, а гоблины - темные. И все, что светлые делают против темных - законно и справедливо.
А орков приструнил Белый совет, напомнив, что в Средиземье давно уже власть светлых, и нечего тут порождениям Тьмы поднимать свой хриплый голос.
А хоббиты? А что - хоббиты? Кому нужны эти мохноногие, если нет Саурона, и нет назгулов, и нет кольца Всевластия, и нет всеобщей войны за выживание? Мнение хоббитов никого сегодня не интересует. Пусть сидят в своих норах и читают в газетах сообщения с фронтов.
А уж когда новый король в Гондоре обживется, тогда и очередь орков придет. И не станет больше в Средиземье этих гнезд Тьмы, этих очагов сауроновской заразы. Не будет гоблинов и не будет орков - не будет и самой Тьмы.
И настанет, наконец, мир, потому что не с кем будет больше воевать.
И чудесные эльфийские песни будут литься из всех окон.

Двенадцать

- Шапку – долой!- внезапно раздался окрик сзади. И через мгновение, почти без паузы.- Стоять! Предъявиться!
Я замер, чуть даже присев от неожиданности. Обернулся на окрик. За спиной какой-то патруль, что ли. Идут, много их, все в гражданском, в темном, выстроившись поперек улицы. И, главное, нет почему-то больше никого этим вечером рядом. Один я здесь. Мне кричат, выходит.
- Это вы мне?- все еще надеясь на ошибку какую-то, спросил я. Ничего же не понятно. Только из метро вышел. Только поднялся по улице…
- Тебе, тебе,- они уже близко, уже окружили, уже смотрят в лицо пристально и с усмешками нехорошими.
- Ты, что ли, иудей? А?
- Как это? С чего вы взяли? Русский я…
- Тебя о национальности и не спрашивает никто. В паспортах нет национальности. Ты колокола слышишь? Крест – видишь?- ткнул вверх рукой тип в длинном черном пальто со шляпой в руке.
- Колокола?- непонимающе переспросил я.
- Может, он глухой, а? Братцы, может, больной он, а?- тут же заблажил самый молодой и самый накачанный, крепкий как боровичок, рыжий и патлатый.
- Помолчи. Ну-ка, ты, человек нездешней породы, предъявись, пока казаков не позвали.
- Вам паспорт мой? А вы кто?
- Точно – больной! Или, вернее, иудей. Ишь, как его колбасит от колоколов-то…
- Граждане, то есть, товарищи,- рискнул было обратиться я. Мало ли, может, революция какая или переворот очередной. Может, патрули добровольческие…
- Иудей!- радостно вздохнул еще один, подошедший совсем близко и уже щупающий край моей куртки.
- И вовсе я не иудей!
- Крест покажь. А то идет, колокола слышит, а в шапке, не крестится – и не иудей?
- А что, без креста – сразу уж и иудей?- попытался хоть как-то отговориться я.
- Муслим, штоль? И это проверить легко. Вон, с мурзой нашим в сторонку отойдешь и докажешь ему, что право имеешь. Ну?
- Вообще-то я буддист…- и почему так сказал, от привычки, что ли. Всегда этим отговаривался, когда тетки в церковь тянули.
- Тьфу, ты! Интеллигент, похоже. Ишь, законы заучил. Знает, паскуда, как отмазаться!- плюнул в сторону самый высокий, несущий на плече переломленную двустволку с торчащими наружу гильзами.
- Не плюйся у храма,- дернул его за рукав тот, что в пальто.- А вы шли бы себе быстрее отсюда, гражданин хороший. Это вам пока еще разрешено тут шастать. Но мешать отправлению государственного культа вам уже запрещено. А мне вот кажется, что своим показным неуважением вы как раз мешаете…
- Да какое неуважение, что вы?
- Праздник православный, а вы дома не сидите, а еще буддист. Колокольный звон, а вы шапку не сымаете. Нет, точно, нарушаете…
Он повернулся чуть в сторону, достал из кармана свисток и засвистел в него громко и пронзительно. Буквально тут же из-за угла церковной ограды вывернула верхом пара самых натуральных, как в кино, казаков в лохматых шапках, с шашками у левой ноги, с карабинами, торчащими из-за плеча, с погонами на солдатского вида куртках.
- Что за свист?- еще издали крикнул один.
- Иудея, гля, поймали!- радостно закричал рыжий.
- Да не, не слушайте дурного. Вон, интеллигент буддистом называется, а сам у церкви шастает. Не иначе, атеист. Только вот доказать не могу.
- Не можешь? Жаль…- они подъехали вплотную и уже умело отделили меня из толпы, подталкивая то корпусом лошади, то пиная ногой, вынутой из стремени.
- Так, говоришь, буддист?- наклонился один из них ко мне.
- Ну, да… Вроде того…
- Так буддист или вроде того?- с другой стороны уже и второй смотрел требовательно в глаза.
- Буддист!
- И что ты нам скажешь, буддист? Скажи, что есть жизнь?
- Жизнь – это страдание,- радостно выдохнул я заученное еще на втором курсе университета.
- Вот именно. Страдание. Спасибо, православные, дальше мы уж сами,- кивнул сверху один из казаков, разматывая, расправляя нагайку.- Ну, буддист, пять горячих тебе.
- За что?- только и прохрипел я, ничего не понимая.
- Не за что, а потому что жизнь твоя – страдание. И еще, потому что буддизм у нас вера не правая, а примкнувшая. И мнится мне – временно примкнувшая... В общем, начнем с пяти, а там – как пойдет. Куда шел-то?
- Да, в библиотеку я... В историческую.
- Это вон туда?- он что-то прикинул в уме.- Точно - пятерик. Меньше не сумеешь. А вот больше… Сейчас и проверим, каков твой Будда. Добежишь до двери, цапнешь ручку – свободен. А пока…
- Р-р-раз!- крикнул первый.
Боль удара ожгла, как от пули.
- Два,- спокойно сказал второй, но боль от его удара была не меньше, чуть не сломав по ощущениям мою спину.- Беги, дурилка. Мы же не шутим. И радуйся, что не атеист.
И я побежал, а за мной легкой рысью скакали два казака и время от времени хлестали длинными витыми нагайками по плечам, по спине, по голове, прикрытой шерстяной шапкой-петушком и капюшоном куртки.
А за спиной двенадцать человек в обыденном, но без шапок, выстроившись поперек улицы, двинулись дальше, всматриваясь в проходные и заглядывая в темные подъезды.

Открытие Америки (А.Громову)

- Что вы мне все время тычете в нос своими цифрами? Я вам счетовод, что ли? Сказать по-русски нельзя?
- Экономика в ступоре. Скоро начнется кризис. Климат у нас не тот, чтобы, как в Египте или Греции, собирать по два-три урожая. И денег взять негде: кто ж нам даст? Нас же все уже знают!
- Так... Министр внутренних дел?
- Народишко волнуется. Возможны эксцессы,- со значением произнес со своего места министр внутренних дел.
- Ну, и какие рекомендации будут от господ министров?
- Нам нужна маленькая победоносная война!- подскочил со своего места министр обороны и нападения в раззолоченном мундире.
- Сядь, ты, чурбан в эполетах! Не серди меня! Война ему, придурку... С кем воевать-то хочешь?
- С Германией! Исконный враг наш!
- Вот дурак, ей-богу. Нашел себе врага. Они же сильнее! И близко Германия. Как нам к ним, так и им - к нам. Как бы до Москвы не дошли тевтоны проклятые.
- Может, с Турцией? За проливы? Мол, наша историческая цель и так далее?- задумчиво произнес, протирая пенсне, министр образования и культуры.
- Ну, разве только... А Суворов у нас есть? Нет у нас Суворова! И Румянцева нет! И кто воевать будет? Как бы Крым после этого не отдать... Да и промышленность наша долго не продержится. И эти, блоки у них там есть военные. Франция с Англией тут же помогут туркам-нехристям. Нет, слишком опасно. Еще есть предложения?
Что-то подсчитывающий на карманных счетах министр промышленности поднял голову:
- Нельзя воевать нам! У нас всей промышленности - на три недели войны едва хватит. А потом - полный пшик!
- Вот! Вот умный человек, а не это бревно с орденом... И что делать? У кого есть предложения?
- А может, не воевать?
- Да ты предлагай, предлагай!
- Нужна национальная идея, которая сплотит народ, и которая пересилит трудности.
- Ух, ты! Умный какой. Ну, излагай, излагай свою идею.
- Мы - народ-богоносец. Наша жизнь - это жизнь за царя. За царя земного и царя небесного…
- Да-а-а... Завернул как. Температуры у тебя нет ли, братец? Может, слабительного выпить для облегчения? А? Или клистир тебе поставить, чтобы нормально говорил, словами, понятными народу?
- Так, я ж и хочу дальше-то...
- Вот дальше и говори, не тяни кота за хвост!
- В общем, мы - лучшие, так?
- Оле-оле-оле-оле, Россия, вперед!- заорал, вскочив от толчка в бок прикорнувший в углу министр спорта и туризма.
- Тьфу, ты... Ну, сядь, сядь уже. Кончился чемпионат.
- Что, правда?
- Для нас - кончился. Ясно тебе?
После паузы, во время которой рыдающего министра отпаивали водкой из графина, обсуждение возобновилось.
- Ну, так что там с идеями? Продолжай.
- Мы - лучшие. Господи, да успокойте вы его, наконец... Он нам тут слезами весь стол залил уже... Я повторю свою мысль: мы лучшие. Но нам мешают. Поэтому нам плохо.
- Ну, так ты тоже за войну, что ли?
- Нет-нет! Ни в коем разе! Воевать мы не можем! Но врага своего надо знать, и надо объединиться всем вместе против врага!
- То есть, все равно в итоге - воевать... Вот ведь... Как ни предложат советчики, а все война выходит. Назовешь врагом евреев - война. Назовешь немцев - тоже война. Англичан вообще трогать нельзя - вся Европа на дыбы встанет... Французы? Поляки? Итальянцы? Кто враг, но чтобы войны не было?
- Так, вот именно! Враг должен быть! Иначе, почему у нас так плохо, не от руководства же...
- Что-что? Ты говори, да не заговаривайся!
- Я как раз и говорю, что плохо - не из-за руководства! Плохо из-за врага! А воевать этого врага мы не можем, потому что он очень далеко от нас!
- Оп-па... Это ты что, про инопланетян шарманку завел, что ли? Этим народ не пронять... Хотя, попробовать можно.
- Нет-нет. Никаких инопланетян. Все должно быть понятно даже уборщице общественных туалетов. Даже простому участковому должно быть ясно, что вот он, враг. Все из-за него. Но вот не дойти до него нашим армиям, потому и терпим. Потому и плохо нам. Но - всем вместе. Иначе они нас просто съедят.
- Ну-ка, ну-ка... Идея проблеснула неплохая, вроде... Только где же мы такого врага найдем, чтобы и далеко, и правдоподобно, и непонятно и проверить нельзя?
- А вот же, вновь открытый южный материк!
- Антарктида, что ли?- почмокал языком, как будто пробуя слово на вкус.- Ан-тарк-ти-да. А враги, стало-быть, ан-тарк-тид-цы... Язык сломаешь. Нет, так не пойдет. Надо короче как-то. И потом, наши же знают, что там мороз и белые медведи.
- Пингвины! Медведи - на севере,- поднял руку, как в школе, министр образования и культуры.
- Одна фигня: пингвины, пингвинсы, пиндосы... О! Пиндосы! Какое позорное слово... Его можно использовать. Но только - не Антарктида. Русский человек, да после стакана водки, просто не в силах такое выговорить. Должно быть короче, меньше согласных, легче произносить...
- Антаркта?
- Ты тупой совсем? Так еще труднее!
- Антарика?
- Лучше. Но слишком своим этим "ант" на Антарктиду указывает.
- Амтарика?
- Это что-то на индийское смахивает...
- А-ме-ри-ка?- осторожно произнес министр информации и пропаганды.- А? Как вам - Америка?
- Во! Пойдет! Объявим врагом всеобщим Америку, врагами - американцев, а по-простому, по-пошлому - пиндосов. Это пройдет. Должно пройти. А где тут мы Америку эту установим?- крутанул глава правительства большой золоченый глобус.
- Как можно дальше от нас. Лучше - на другой стороне света.
- То есть, вот тут, значит,- палец с холеным полированный ногтем ткнул в сплошное синее пятно западного полушария.- Так. Решено. Значит, записываем нашу политику: мы - лучшие... Успокойся, успокойся, дурик. Лучшие мы, просто пиндосы помешали опять, понимаешь? Американцы эти во все щели лезут. А нам, народу-богоносцу, до них ничем не достать. А их методами мы не можем, ибо избранные суть. Министру информации и пропаганды: открыть народу Америку. Министру образования и культуры: вставить про Америку в историю и географию. Объяснить все. Организовать командировки писательские... Ну, придумайте там сами. В общем, книг побольше чтобы было. И в газетах новости чтобы. Министр наш спортивный утрет глаза и сообщит народу, что проиграли из-за пиндосов проклятых. Все они лучами нас разными мучают. И погода! Погода наша плохая - от них. И урожаи хреновые... И мы все должны, как один человек, в тесном строю и так далее и так далее... Ну, не мне вас учить. В общем, эль пуэбло унидад хамас сера венсидо. Ясно?
- Так точно!- встали дружно министры.
И пошли открывать народу Америку.

Демократия – это когда большинство!

- А ну, постой-ка, гражданин хороший!- выдвинулся из тени местный участковый.- Ты чего мимо опять бежишь, с мужиками вместе не выпиваешь?
- Да я это... Не заметил я вас, извините,- вынужден был я остановиться.
- Заметил, не заметил – это без разницы... Штрафная тебе.
- Ну, не могу я никак! Жена дома ждет. И еще... О!- вспомнил я с радостью.- У меня ж предъязвенное!
Участковый нахмурился, передал куда-то в темноту за спиной два стакана, что держал в радушно распахнутых руках, поправил фуражку. Фуражки теперь они носили по новой моде. Обязательно с очень маленьким козырьком. И обязательно - с захлестнутым на подбородке ремешком, как будто вот-вот вскочат в седло и помчат куда-то совершать угодные обществу дела.
- Та-ак...,- обошел он вокруг меня, всматриваясь.- Жена у него, значит... И еще предъязвенное еще у него.
- Да-да!- поддакнул я.
- А не врешь? Ну-ка дай мне твоих закурить, что ли!
Я торопливо вывернул из кармана пачку сигарет, носимых для такого случая, открыл перед ним, потом щелкнул зажигалкой. Участковый не торопясь со вкусом затянулся, а потом с прищуром сквозь дым посмотрел на меня:
- А сам что же? Или брезгуешь с народом перекурить?
Ну, вот... Опять...
- Господин участковый, вы же знаете - я не курю!
- Как это?- прищуренные было глаза распахнулись в деланном изумлении.- Не куришь? Совсем?
- Ну, так вышло... Не могу я, организм не дает.
- Не пьешь,- загнул он палец.- Не куришь. Подозрительный ты человек, сосед! Придется пройти.
- Да вы и так меня почти каждый день проверяете!
- Что делать, что делать… А у меня, может, техники с собой нет, чтобы на месте тебя проверить. И не должен я все помнить. И вообще - чем вам труднее, тем государству лучше. Ясно?
Участковый свистнул, и из той же тени вышли два дружинника с красными веселыми лицами.
- Вот, ребятки, смотрите: не пьет, не курит... Убыток государству нашему приносит. Зачем живет? Кому нужен? А?
Я молчал. Через день, практически через каждый день я не успевал вовремя скрыться и попадался участковому. И каждый раз он устраивал такой спектакль. С громкими криками, с разъяснением почтенной публике, тут же откуда-то появляющейся во дворе. Потом он по рации вызывал машину. Потом меня везли в райотдел на экспертизу, где врач проверял все мои справки и внимательно рассматривал рентгеновские снимки. Я предъявлял квитанции оплаты акцизных сборов, обязанность уплаты которых теперь была возложена на тех, кто сам не пил и не курил.
...
А начиналось все так просто и даже смешно: решили наши политики по западному образцу запретить курение. Вообще запретить. Пусть, мол, курят по квартирам своим. Пусть никому не мешают своим курением. И тут-то и выяснилось, что такое настоящая демократия. На ближайших выборах сокрушительную победу над всеми остальными политическими силами одержали недавно созданная Партия любителей табака и примкнувшие к ней в качестве верных союзников Партия любителей водки и Партия любителей пива. Созданные вроде на смех, неоднократно высмеянные в анекдотах и разных КВН, они в один момент оказались у руля. Да и деньги табачных и водочных заводов оказались не лишними в предвыборной кампании.
Хотя, не в деньгах даже дело. Просто оказалось вдруг, что большинство народа - курит. И большинство - пьет. А демократия - это как решит большинство. Вот большинство и приняло новые законы, полностью поменявшие приоритеты.
"Страна живет с водки и табака!"- а кто и когда спорил с этим? А вот те, кто не пьет и не курит, выходит, подрывают экономическую мощь страны. А потому...
Ну, и так далее. Все акцизы теперь платят непьющие-некурящие. Штрафы - тоже на них регулярно. Медосмотры платные, чтобы доказал, что пить-курить не можешь. А вот если выясняется, что можешь, но не хочешь - принципиальный, мол. Ну, тогда и административка, а в дальнейшем - уголовное преследование.
...
- Ну, что, отпустили?- стоял на крыльце и опять щурился сквозь дымок сигареты участковый.
- Отпустили. Вы же и так знаете, что не могу я...
- Не можешь - поможем, не хочешь - заставим,- отозвался он лозунгом Партии любителей табака, теперь выложенным золотыми буквами под крышей Думы.- Лечиться тебе надо, сосед. Желудок лечить - и пить с мужиками, как все. Голову лечить - и начинать, наконец, нормально курить. А то, как маленький прямо... Ну, ты же не диссидент, я надеюсь? А? Сосед?
Обратно домой я брел, опустив голову, целый час. Медленно поднимался по лестнице на восьмой этаж: в лифте было слишком накурено. Эх, жена опять будет ругаться, что поздно пришел. И деньги ведь не лишние совсем, которые ежемесячно приходится отдавать в казну за право не пить и не курить...
А может и правда...
Как все...

Политика

По субботам обычно сразу после футбола показывали про политику. В два - футбол, то есть когда народ в основном уже проснулся после пятницы и после рабочей недели, протер глаза и даже уже позавтракали многие. А в шестнадцать, к обеду, как лучшее блюдо, давали политику.
Старики говорят, что раньше политику никто не смотрел. Мол, скучная она, эта политика.
Ну, старики же, что с них взять. Темные они совсем. Политика - это ж самое интересное!
Сначала всегда играли гимн, показывали флаг, а потом... О-о-о! Потом все и всегда было по-разному. Даже был специальный канал, где можно было, послав SMS с коротким номером, поучаствовать в розыгрыше догадок: а что там будет в политике этой субботой, сразу после гимна?
Петр Мамонов, сорока лет от роду, токарь пятого разряда, отличный семьянин, беспартийный, отец двух дочек, таких SMS не посылал ни разу. Это ж чистая разводка для лохов! Там и деньги со счета снимают не малые. Конечно, если выиграешь - приз просто офигительный. Но мы, что, говорил он жене, бедные, что ли? Одеты, обуты, накормлены, телевизор вон - во всю стену. Чего еще надо нормальному человеку?
И все равно каждую субботу он садился к телевизору и, поболев за родное и с детства любимое "Динамо"... А! Вот это еще надо объяснить. Он болел за "Динамо", потому что жил недалеко от стадиона, и от завода имел абонемент. Вот как пришел на завод, еще пацаном совсем, так и стал абонемент использовать по назначению - ходить на футбол. Потом-то пришлось делиться. У старшей дочки парень тоже футболом увлекся. Да и погулять молодым хочется отдельно от родителей. Вот Петр и отдавал абонемент (он был на предъявителя) Ольге Петровне - дочке своей. А сам, следовательно, с двух часов подпрыгивал в кресле у телевизора, настроенного на футбольный матч любимой команды.
После футбола был пятнадцатиминутный перерыв, во время которого можно было выйти на лоджию, перекурить, отдышаться, вспоминая перипетии матча, поругать вполголоса своих защитников или похвалить нападающих, но как только звучали первые такты гимна, беспартийный токарь Мамонов опять сидел перед телеэкраном во всю стену и в нетерпении подзуживал:
- Ну, начинайте уж вашу политику, начинайте!
По рейтингу субботняя "Политика" стояла на первом месте. Статистика утверждала, что эту программу смотрело практически все население страны. Продажа дисков с записью прошлых сезонов "Политики" приносила весомый вклад в бюджет государства.
К "Политике" с кухни приходила и жена. Пока шел футбол, она смотрела по второму телевизору очередной бесконечный сериал про "Маменькиных сынков". А вот к "Политике" - шла к мужу, втискивалась в то же кресло, обнимала его, приникала всем телом тепло и приятно, шептала на ухо:
- Ну, Петь, что сегодня, как думаешь?
Петя думал, солидно сдвинув брови, а потом отвечал:
- А какая разница? Все равно не догадаемся!
- Нет, ну ты как думаешь?
- Я думаю...,- он делал паузу, вспоминая, что и как происходило.- Я думаю... А как фамилия-то нынешнего?
- Вроде, Карапетян, что ли.
- Ну, тогда на почве национальной розни, наверное.
Гимн заканчивался, на экране начиналась любимая передача миллионов "Политика".
Происходила полная смена руководства страны, покушения удачные и неудачные, убийства с применением всех видов оружия, вмешательства зарубежных спецслужб, вооруженные и мирные перевороты, раз даже просто уход в отставку был - вот кто-то обломался на своих СМС-ках, эпидемии с заражением и смертями, смертники в поясах и на грузовиках со взрывчаткой, крушение поездов и падение самолетов… Один президент просто умер в прямом эфире во время собственного выступления - инсульт, одного отставили церковным собором, доказав, что он - воплощение антихриста на земле...
Если повторы и были, то только в общем сюжете: что-то должно было смениться. А вот что и как? Этого не знал никто.
Два часа, даже дольше футбольного матча, шла эта программа. И два часа народ у телевизоров только и мог стонать:
- Нет, ты подумай, а... Что придумали... Да как же такое можно было догадаться, а? А кого поставили? О-о-о-о... Да ни в жисть! И что, есть победитель? А-а-а, мать, смотри, смотри, я же почти догадался!
Этого, сегодняшнего, действительно "уговорили" по национальному и религиозному поводу какие-то чернявые мужики в зеленых масках, из-под которых торчали бороды, и один даже был в чалме.
Потом, как водится, наводили конституционный порядок. Потом передавали власть преемнику, чтобы страна не осталась без власти ни на час. Потом официально сообщали о времени новых выборов, которые тоже происходили с помощью телефонных SMS всегда на следующий же день, в воскресенье.
Ну, а с понедельника все опять шли на работу. С понедельника политикой заниматься было некогда. Надо было работать. Разве только в курилках мужики обсуждали, как оно все прошло на этот раз, и кого выбрали главным, и кого он поставил на министерские посты, и чего можно ждать к следующей субботе. К четырем часам, сразу после футбола.

Правоохранительные органы должны идти на шаг впереди преступников…
Р.Нургалиев, министр внутренних дел РФ

Пять шагов

К остановке автобуса подошли два контролера в синей форменной одежде с фирменными беджиками на груди в сопровождении милиционера с животом и недовольным лицом.
- Ну?- скучно и серо спросил милиционер.- Ну?
- Вот этот,- ткнул в меня пальцем тот, что пониже.- Вишь, как смотрит гордо. Точно - этот.
- Сержант Степанов, двадцать четвертое отделение милиции, прошу пройти со мной,- козырнул милиционер.
Я удивился. Вот уж чего-чего, а с милицией никогда у меня проблем не было. Тем более по утрам перед работой. И не просто перед работой: сегодня был последний день испытательного срока, надо было написать отчет, появиться с общительной улыбкой у начальства, показать себя во всей красе, чтобы завтра уже идти в офис, твердо будучи уверенным в своей непотопляемости.
- Пройдемте, пройдемте, гражданин!
- Мне на работу...
- Всем на работу. И я на работе, времени еще - видите? Так что не будем тут демагогию... Пройдемте.
- Вы меня арестовываете, что ли?- вспомнил я, что надо говорить.
Он подумал, сдвинув форменную фуражку на лоб и почесывая затылок.
- Э-э-э... Нет, пожалуй. Пока задерживаю. Для выяснения.
- Я могу позвонить хотя бы?
- Да хоть обзвонитесь, только пошли уже, а? Я с шести утра сегодня на смене...
Пока шли, я позвонил другу-адвокату, который не мог приехать сразу, но просил держать в курсе, а также на работу, предупредив, что задержусь не по своей вине.
- Вот, товарищ капитан,- махнул левой рукой в мою сторону сержант, правую прикладывая к головному убору.- С остановки взял.
- Ага!- радостно воскликнул капитан.- Ну, наконец-то! Свободен! С тебя еще два дела и отпущу сегодня.
Сержант выскользнул за дверь, аккуратно притворив ее за собой, а капитан с довольной улыбкой обратился уже ко мне.
- Ну, здравствуйте, дорогой вы наш! Документы на стол, пожалуйста, присаживайтесь, разговор будет долгим. Ах, да... Капитан Иванов, дознаватель.
- Ага,- хмуро ухмыльнулся я.- Иванов... И вся Россия на вас держится...
- На фамилии, не на мне лично!- широко улыбнулся он, быстро перелистывая мой паспорт и занося данные в компьютерную базу.- Так... Еще минутку. Ну, вот. Итак?
Капитан отодвинул мой паспорт на угол стола и выжидающе уставился на меня.
- Что?
- Рассказывайте, рассказывайте!
- А что рассказывать-то?
- Ну, вас же не просто так привели ко мне, так? Что-то же было? Вот и рассказывайте.
- Да ничего не было. Подошли контролеры, ткнули пальцем, сержант привел...
- А! Контролеры! Ну, начнем с этого,- он начал опять стучать по клавишам компьютера.- Так, так, так... Контролеры... Это у нас вот здесь - административное, значит...
- А что я нарушил-то?
- Билет предъявите, пожалуйста. Ну, или что там у вас - талончик, проездной, карточка...
- У меня закончился...
- Вот! Вот же!
- Но я бы купил!
- А на что?
Я порылся в карманах и достал деньги:
- Вот.
- Так-так-так... Тысяча, еще тысяча. Раннее утро. Первые автобусы. Сдачи нет. Хитро, хитро... Хотели на водителя свою вину свалить?
- Послушайте, товарищ капитан, меня притащили к вам ни за что, теперь вы мне говорите, что я что-то нарушил, хотя никакого нарушения не было, а мне сегодня надо не опаздывать...
- Кстати, а почему? Почему сегодня, именно сегодня, вам нельзя опаздывать?- его пальцы привычно почти вслепую бегали по клавишам.
- Это к делу не относится...
- Вот видите, вы уже сами понимаете, что дело есть. Но вот что относится, а что нет - это надо еще разбираться. Так почему вам опаздывать нельзя?
- Срок у меня испытательный сегодня заканчивается.
- А на вид вы не молоды. А срок - испытательный. Новая работа?
- Кризис... Нашел вот...
- О-о-о...,- он пощелкал мышкой, посмотрел на экран.- А это уже больше. Везет мне сегодня на такие дела.
Он поднял трубку телефона и приказал привести пару понятых.
Я сидел, ничего не понимая.
- Можно, я позвоню?
- Один звонок, договорились?
Один звонок я сделал другу, сказав, что тут что-то странное и уже понятых вызвали. Друг сказал, что будет через полчаса. Я немного успокоился. И сам не заметил, как в полной растерянности оказался в камере - без документов, без содержимого карманов, пересчитанного и описанного при понятых - двух седых старичках, сидевших перед тем на скамейке у крыльца. Им было интересно и весело. Они толкались локтями, вытягивали шеи, рассматривая все, что я выгреб из карманов...
Время тянулось медленно. Часы тоже остались в кабинете дознавателя. Как и телефон, как и все-все-все, что было при мне. Я то садился, то вставал и начинал ходить по камере, пытаясь рассчитывать минуты и часы от количества пройденных шагов.
...
Через невообразимо долгое время лязгнул засов толстой, не пропускающей звуков, двери. На пороге стоял хмурый друг-адвокат.
- Пошли...
Той же дорогой поднялись на второй этаж в кабинет капитана. Он ждал нас, стоя у окна и смотря на улицу, где начинал накрапывать серый осенний дождь.
- Привели? Вон, пусть почитает свое дело, а потом забирает свои вещи.
Присев к столу, я пролистал свое "дело". Там уже было подшито несколько страниц убористого шрифта.
- Фантастика!- только и смог вымолвить, просмотрев быстро.
Там говорилось, что меня должны были оштрафовать контролеры, но для этого пришлось бы проехать до конца, до последнего остановочного пункта. Таким образом, я опаздывал на работу и меня увольняли, как не прошедшего испытаний. В злобе я бил стекла в автобусе, и меня пытались задержать уже за хулиганство. Я убегал и оказывал всяческое сопротивление. В общем, выходило, что мое «дело» уже можно было передавать в суд.
- Но ничего же этого не было!
- Не было, не было... Потому и не было, что мы, милиция, сработали быстро! Мы идем теперь не на шаг, а на пять шагов впереди преступников. И вот вы - как раз и есть наш объект. Вы - преступник по всем расчетам. Вот проценты соответствия ваших возможных действий. Вот статьи, которые могли быть нарушены... Ну?
- Что?
- Как ребенок просто. В камеру и в суд или все же договоримся?
Я удивленно переводил взгляд с него на своего друга. Это как же? Он вот так, в открытую, при свидетелях, предлагал мне дать ему взятку, что ли?
- Э-э-э… Сколько?
- Десять тысяч. По совокупности, сами понимаете.
Друг молча вытащил из бумажника две купюры, положил их на стол.
- Дело забираем?
- А нафиг оно мне теперь?- хохотнул капитан, бережно укладывая деньги в карман кителя.- Забирайте, забирайте. И не попадайтесь мне больше! Я же мог и на всю катушку, знаете!
Ничего не понимая, совершенно ошарашенный, я вывалился на крыльцо.
- Слушай, ты же адвокат! Мы же могли его за коррупцию! Это же статья верная!
- Отстаешь от жизни,- хмуро ответил друг.- С коррупцией они покончили в позапрошлом месяце. Так и объявил их министр по телевидению. Все, понял? Нет у нас больше коррупции. И жаловаться больше не на что. Зато они теперь идут на пять шагов впереди преступников... Черт! И нафиг я учился-то на адвоката? Пора уходить в милицию...

Председатель Правительства одержал победу на татами над членами Олимпийской сборной по дзюдо. Члены сборной сказали в своих интервью, что нисколько не поддавались

Непобедимый

Принц Аджах был непобедимым борцом на поясах. Весь год до обязательной ежегодной очередной войны с очередным врагом он только и делал, что разъезжал по стране, выискивал в каждом городе силача и обязательно боролся с ним на поясах. И всегда выигрывал, укладывая огромного местного силача аккуратно плашмя на спину. После этого всенародного действа под громкую музыку и возбужденные вопли толпы был пир на весь мир - это тоже была традиция. Поэтому во всех городах и селах ждали с нетерпением, когда же принц Аджах приедет к ним. Побороть его никто и не мечтал, но вот пир... Пир - это да! И еще - разве просто побыть рядом с великим силачом, то есть, с величайшим силачом и непобедимым борцом, да еще и принцем - разве одно это не счастье?
Ваньо был простым пастухом в своем селе. Но он тоже мечтал о приезде принца. Для этого Ваньо каждый день делал зарядку, а потом бегал по холмам и лесам за баранами и овцами, иногда специально пугая их, чтобы бежали резвее. Еще он поднимал тяжести. Целыми днями он поднимал встречающиеся валуны, или таскал на спине молодого барашка. А иногда, поднатужась, взваливал на плечи опоясанную ремнем тушу старого барана-вожака и тащил его на себе под неумолчное баранье "бэ-э-э". Отара слышала голос вожака и бежала, куда вел их Ваньо.
Вечером, сдав скот владельцам, Ваньо обливался холодной колодезной водой, надевал праздничную рубашку, вышитую красными крестиками по вороту и рукавам, и шел  к месту сбора всех селян, к харчевне, стоящей на выезде из села. В ней всегда останавливались проезжающие через село купцы, потому что пиво у них тут варилось вкусное - это из-за воды, наверное - и еще потому что это была самая последняя "сельская" харчевня. Дальше начинались места, которые относились к городу, и там почему-то такая же еда и такая же постель стоили уже гораздо дороже.
У харчевни Ваньо снимал рубаху и похаживал по вытоптанному до каменной твердости двору, пошевеливая плечами, напрягая руки и покрикивая, что готов сразиться на поясах с любым желающим, обещая напоить пивом того, кто победит. Пиво в селе любили. И развлечение такое - тоже. Потому каждый вечер Ваньо боролся. Он уже не раз кидал через себя или аккуратно укладывал перед собой всех сельских силачей. И даже кузнец признал, что хотя на руках он бы Ваньо быстро обставил, но вот спина у Ваньо крепче, потому на поясах он и выигрывает.
Долго ли, коротко, близко ли, далеко, но заехал в село по своим королевским делам и какой-то гвардеец. Он пил пиво, сдувая пену с длинных черных усов, касающихся его мощной груди, если он чуть наклонял голову, смотрел рассеянно в окно на закат, думал о чем-то своем. А Ваньо опять похаживал по двору и звал селян сразиться с ним на поясах. И клал одного за другим всех, кто выходил против него.
Заинтересовался гвардеец, потом подозвал хозяина, переговорил с ним негромко, узнал имя борца, а утром, молча и неспешно собравшись, легкой рысью ускакал на своем невысоком коньке дальше. Наверное, в столицу.
А через месяц староста получил извещение, что принц Аджах заедет в село на пути из столицы к границе.
После письма сразу наехали столичные. Они бродили везде, все трогали, все измеряли и все что-то морщились. Потом потянулись подводы. На них везли разобранный по бревнышку походный дворец принца. На каждом бревнышке был свой номер, поэтому молчаливые опытные рабочие быстро собрали на луговине, где всегда пасли коров, высокий с острой крышей, похожей на наконечник гигантского копья, дворец.
Подводы приходили и уходили.
Были заполнены все кладовые дворца - вино, еда для будущего пира, как поняли селяне, наблюдающие всю эту суету.
Наводнившие село и окрестности рабочие быстро вырубили лес на сто шагов в каждую сторону, чтобы подлый враг не подполз и не ужалил принца.
Потом рабочих увели, а вместо них пришел полк солдат, быстро раскинувший походные шатры на тех местах, где раньше был лес. Часовые встали цепочкой, перекрикиваясь днем и вечером и сменяясь каждые четыре часа. С этого дня сельский скот остался взаперти. Даже накосить травы, чтобы покормить скотину, не удавалось. Сначала скармливали старое сено, потом даже солому давали, тягая по пучку с крыш, а потом уже начали резать жалобно блеющую и мычащую скотину.
На дворе стояло лето, было жарко, а соли, как обычно, не было. Чтобы не пропало мясо, его ели, давясь и уже ругаясь. Отец старосты помер от переедания. Еще несколько селян были при смерти от того же.
Наконец, дошло дело и до Ваньо.
Он проснулся от того, что на него кто-то внимательно смотрел. Попытался вскочить, но крепкие умелые руки тут же бросили его обратно на жесткий травяной матрац, прижали, полезли под подушку, приподняли лоскутное одеяло, потом прижали за плечи и за ноги. Люди в черном - Тайная стража королевства - стояли вокруг Ваньо и смотрели на него холодными змеиными глазами.
- Ты будешь Ваньо-пастух?
- Я,- кивнул Ваньо.
- Не дергайся, а слушай внимательно и исполняй в точности. Завтра приедет принц Аджах. Он будет бороться с тобой. Времени у него мало. Значит, сначала ты встанешь на колени на счет раз-два-три, а потом он положит тебя, не кидая через голову. На счет раз-два-три-четыре. Понял?
- Нет,- честно сказал Ваньо.- Я сильный, я хочу побороть принца Аджаха.
- Запомни, пастух: принц Аджах есть непобедимый борец на поясах и символ нашей армии, непобедимой в боях. Никто и никогда не может его побороть...
- А если я смогу?
- А если ты сможешь, то все жители села будут убиты, дома сожжены, дорога перенесена в сторону, и принц все равно останется непобедимым. Ты понял? Ты борешься не за победу, а за жизнь всего села. И жизнь село получит только в том случае, если ты, пастух Ваньо, на счет раз-два-три упадешь на колени, а на счет раз-два-три-четыре ляжешь под ноги принца.
Сказали и исчезли, как будто и не было черных воинов Тайной стражи королевства. Но они были, потому что Ваньо очень хорошо запомнил этот серый и сухой голос, монотонно заученно твердящий ему "раз-два-три" и "раз-два-три-четыре".
На другой день к обеду приехал с небольшой свитой принц Аджах.
На вытоптанную луговину перед походным дворцом принца вывели умытого и обрызганного цветочными водами Ваньо и поставили напротив принца. За принцем стояли двое в черном, внимательно смотря на Ваньо.
Принц и пастух сошлись, взялись крепко за пояса друг друга.
Ваньо посмотрел в глаза принца и увидел там скуку и лень. И ему тоже стало скучно.
На счет раз-два-три он рухнул на колени. А на счет раз-два-три-четыре - упал на спину.
- А говорили, силач,- лениво процедил принц.- В пехоту его, рядовым.
Подскочившие тут же сержанты с цветными нашивками на кожаных шапках дубинками подняли на ноги Ваньо и погнали бегом к шатрам охранного полка.
- Все парень, ты свое дело сделал. Теперь будешь в армии служить!
Сзади уже скрипели подводы, на которые клали бревна от разбираемого дворца. На бывшую луговину выставили столы. Еды было по счету - ровно по числу живущих в селе. Только никто не толкался и не рвался к дармовому угощению: все и так объелись мяса. Потому сидели тихо, пили пиво и покачивали головами в неспешном разговоре:
- А силен наш принц-то! Как он Ваньо грянул о землю... А ведь мог и через себя кинуть, поломал бы парня. Силен и добр наш принц.
...
В армии Ваньо научили ходить строем, держать тяжелое копье и тяжелый щит, колоть мечом, бить двуручной секирой. Бойцы вокруг него все были крепкие, как на подбор, перевитые сухими жесткими мышцами, как канатами. По вечерам они боролись на поясах. А по ночам переговаривались неслышно у своих костров.
Ваньо с ужасом узнал, что все его товарищи тоже легли на счет раз-два-три-четыре...
- Но как же так? Тогда принц, выходит, не самый сильный? Но тогда перед сражением его победит любой принц со стороны, и мы проиграем войну?
- Ну, ты даешь, паря... Точно, пастух. Думаешь, их принцы по-другому борются? И потом, есть же еще мы, армия. И чужому-то принцу объяснили, небось, что если на счет раз-два-три-четыре не ляжет под нашего, то мы, армия, сожжем и сотрем с лица земли его королевство, и убьем всех жителей, и перенесем границы... А так, все же – по мирному почти. Ну, посчитает - раз-два-три-четыре - ляжет под нашего. И мирно-спокойно вольется в наше королевство. Будет в друзьях у принца. И будет всем рассказывать, какой наш принц непобедимый. Так что спи, деревня! Спи и славь даже во сне непобедимого принца Аджаха!

Штампик

- Сержант Васильев,- козырнул неловко худой длинный пацан в сером.- Предъявите документы, пожалуйста.
- А что случилось?
- Плановая проверка. Просто предъявите паспорт, покажите регистрацию. Можете не давать мне в руки, если опасаетесь,- он так говорил, как будто сам стеснялся чего-то.
- Ну, вот...
- Спасибо. Еще минуту. Ладошку вашу,- он ловко перехватил мою левую руку, посветил фонариком, нахмурился.
- Ну? Еще один?- подплыл сбоку толстый капитан.
Интересно, подумал я, как он надевает сапоги? И как вообще можно так раскормиться?
- Э-эй, гражданин, вы меня слышите?
- А?
- На выборы, значит, опять наплевали? Свой гражданский долг не исполнили? Или думаете, раз регистрация в паспорте есть - у вас все в порядке? Что?
- Что?
- Дразнитесь? Законов не знаете?
- Да о чем вы, в конце концов? Мне домой надо!
- Вот сейчас штраф с вас возьмем, тогда домой и отправитесь. Согласно кодексу, в случае отказа от исполнения гражданского долга, взимается штраф в размере - сколько, сержант?
- Пять тысяч, товарищ капитан!
- Молодец, выучил. С вас пять тысяч. По протоколу.
- За что?
- А вы выборы воскресные игнорировали? Вам на город свой, на страну свою - наплевать? Ну, вот за это с вас пять тысяч. По протоколу.
Я обратил внимание на этот повтор и тут же вполголоса спросил:
- Товарищ капитан, а как бы без протокола-то?
- Ну, это не положено, вы же понимаете? Но - две с половиной. Это - минимум.
- У меня нет с собой столько...
- Значит, пишем протокол,- вздохнул капитан.- Пройдемте в сторонку, не будем мешать народу. Сержант, выписывай пока, а я еще погляжу на народ.
- Товарищ сержант, ну что вы, в самом деле, какой протокол? И с чего вы взяли, что я на выборах не был? Очень даже был. И проголосовал, как надо.
- Вы мне сказки не рассказывайте. Всем, кто голосовал, штампик ставят несмываемый на руку. Специальная краска, только в ультрафиолете видна. Краска импортная - месяц держится. Вот у вас штампика-то нет. А еще пытаетесь обмануть... А я - при исполнении... Вот вам протокол, распишитесь. И постарайтесь поскорее оплатить. Эти дела будут рассматриваться в первую очередь.
Опять подплыл капитан.
- Все? Счастливой дороги. Будьте внимательны в толпе. Берегите свои вещи. Бойтесь террористов.
И тем же тоном:
- Да, протокол-то прочитайте!
Я развернул свернутую бумажку и прочитал ярко-красные слова: "Улыбайтесь! Вас снимает скрытая камера!".
- Вот черти! А я ведь поверил!
- Это хорошо. Хорошо, что поверили. Потому что на следующих выборах будет именно так. Ну, улыбайтесь, улыбайтесь же! И - до свидания!

Открытие

- Помогите! Помогите мне!
Дежурный скучно смотрел через толстое пуленепробиваемое стекло на вбежавшего растрепанного гражданина.
- Мне угрожают! Меня могут убить!
- Угрожают? Хм... Это личное или связанное с бизнесом?
- О! Я ученый! Я не бизнесмен! Мне угрожают, за мной следят...
- Тогда это не к нам,- дежурный зевнул, аккуратно прикрыв ладошкой рот.- Это вам с торца нужно, с той стороны. Там отдел по борьбе с организованной преступностью. Вот когда угрожают или там требуют чего - это к ним.
- Я же не могу отсюда выйти! Меня сразу убьют! Я совершил великое открытие...
- А-а-а... Великое открытие - это в нобелевский комитет. Или, если все совсем запущено и уже мания преследования - могу помочь, позвонить. Вас вылечат, вы не волнуйтесь так.
- Вы издеваетесь?
- Да не дай бог! Меня тогда уволят, а до пенсии еще пять лет! Я просто объясняю вам, что и как.
- Но меня же преследуют!
- Пока мы с вами беседуем, вам ничто не угрожает. Вот, смотрите, я нажимаю большую красную кнопку - видите, да? Смотрите же, смотрите!- он нажал ладонью большую красную кнопку, занимающую значительную часть стола.- И все. Вы теперь в полной безопасности. Ну, по крайней мере, пока не выйдете отсюда. Итак, повторите, что у вас случилось. Медленно и спокойно. Идет запись на видео: камеры вон там и там.
- Я ученый,- приосанился посетитель, поглядывая над очками в углы с камерами.- Я совершил открытие!
- Повторяю: открытия - это не к нам,- дежурный подпер щеку ладонью, рисуя одновременно что-то карандашом в раскрытом перед ним блокноте.- Вы по делу, по делу.
- О моем открытии узнали враги!
- Так всегда и бывает. А вы хотели скрыть его от всего мира? Тогда в чем смысл делать открытия?
- Но они не просто украли результаты моего труда! Они теперь стремятся убить меня!
- Стремятся - это красивое слово. Вы его употребили правильно, да? Понимаете, стремления и убеждения у нас не наказываются по закону.
- Но мне угрожают!
- И это я вам уже говорил: по поводу угроз - в отдел по борьбе с организованной преступностью. Это как выйдете, сразу налево и вокруг здания.
- Но они пытались меня убить!
- Ах, уже пытались? Промахнулись?
- Вы издеваетесь?
- Нет, мне для записи.
- За мной гнались. Я еле успел вбежать к вам!
- Ага,- теперь дежурный заштриховывал свой рисунок, часто-часто водя карандашом по листу.- Все?
- Ну... Да, все.
- Тогда давайте ваши документы, я зафиксирую обращение - и можете идти спокойно домой. Ваше дело будет расследовано.
- Как домой? Вы мне не выделите охрану?
- Ах, вам охрану? Ну, так это же как выйдете от нас – уже направо сразу и буквально десять метров - отдел охраны. Они вам помогут.
- Да что же это творится? Вы же должны помогать мне! Охранять и спасать! Меня же на улице ждут убийцы!
- Да кто вам сказал, что кто-то вас ждет? Откуда вы взяли, что вы кому-то нужны? Что вы там изобрели такого интересного?
- Я совершил открытие, которое поможет всему человечеству! Я изобрел лекарство для роста зубов! Выпил таблетку, лег спать, а к утру у вас здоровый зуб. Вы понимаете? Вот заболел или раскололся, или просто кариес только начинается. Вы пьете таблетку, ложитесь спать... А утром у вас - здоровые зубы!
- Вон оно как,- насторожился дежурный.- А стоить такая таблетка будет миллион долларов?
- Что вы, сущие пустяки - любой бомж будет сиять белоснежной улыбкой!
Дежурный захлопнул блокнот, надел фуражку, поправил портупею, открыл дверь и вышел к посетителю.
- Руки покажите,- попросил он вежливо.
- Что?
- Руки, говорю, покажите. Ап!- на запястьях неизвестного ученого защелкнулись наручники.- Так-то лучше будет. А теперь,- ткнул в бок стволом откуда-то взявшегося в руке большого пистолета,- Двигай ногами, ты, мерзость!
- Что вы делаете? Идет запись!
- Да нет у нас тут никакой записи! Кризис у нас, понимаешь? А тут еще и ты... Вперед!
Он вывел ученого на крыльцо и оглянулся вокруг.
- Ну, где тут твои убийцы? Что ты мне тут трепался?
- Они есть, есть! Они ждут меня дома!
- Не дождутся, думаю. Вот туда шагай, к стеночке, на траву, быстро-быстро, пока народ не собрался!
- Что вы делаете? Я ученый!
- Был ученый, станешь труп. Подумать только: я прекращу жизнь такого врага нации! Ты не понял? А подумай головой своей глупой, ученый... Ты изобрел таблетку. Стоит она копейки. И что мы имеем?
- Здоровые зубы у всех!
- Зачем? В каждом доме, практически в каждом доме внизу - зубоврачебный кабинет. Это как минимум четыре врача посменно и восемь медсестер. И еще пара офис-менеджеров. И еще производство медицинское - те, кто делает все эти шпатели, буры, дорогущие кресла, обезболивающие средства, цементы, вкладки, коронки... Тысячи человек задействовано, понимаешь? В каждом доме - клиника. А ты - таблетку. И куда пойдут эти люди? На улицу? А еще - твои копейки вместо тысяч и тысяч рублей на лечение зубов. Прекращается денежный оборот. Народу не на что купить товар. Останавливается спрос. Нет спроса - нет производства. Твоя таблетка может погубить весь мир похуже мирового кризиса и мировой войны! Но ничего, я спасу этот мир.
- Но ведь зубы! И вам надо делать зубы, и вашим детям...
- А вот за то, что я сегодня сделаю, меня и моих детей, и моих внуков будут лечить совершенно бесплатно. И как раз это экономику не подорвет ни в коем случае. Ну, становись уже к стенке, вот туда, на травку.

Титаник

На самом-то деле "Титаник" не затонул. Он успел спуститься еще южнее, дрейфовал несколько дней, пока не уткнулся носом в небольшой островок, не отмеченный ни на одной карте. Климат там был не очень, чтобы очень. Вот и айсберги кружили вокруг, навевая мороз и дождь со снегом. Склады огромного теплохода, поставленные под охрану вооруженных револьверами матросов, скоро оказались захваченными наиболее активными и ничего не боящимися слоями нового населения островка. Сопротивляющихся перестреляли сами матросы. Из выданных им прошлой властью револьверов. А тех, кто не поддержал новую власть и введенную строгую карточную систему, посадили на быстро сколоченные плоты и отправили по течению, огибающему остров. Мол, убивать вас мы не убиваем, но и позволить есть нашу еду не можем. Авось, ваш бог вам поможет. Паек же получали только те, кто признал новую власть. Признал и активно участвовал в ее укреплении.
Первые годы были самые трудные. Паек все уменьшался. Дела не было. За банку тушенки разворачивались настоящие боевые действия.
Наконец, к власти пришла наиболее радикальная группировка, не боящаяся никого и ничего. Первым шагом было открытие складов. Идите и берите, что хотите - все ваше! Однако, взять было нечего. Среди пустых полок бродили тенями голодные островитяне, перешептываясь:
- Все взяли до нас! Опоздали мы! Раньше надо было!
Но потом, когда от голода начали умирать прямо на берегу, кто-то первый сказал, что мясо - оно мясо и есть.
Его тут же публично расстреляли, после чего погрузили в котел, сварили, и островитяне получили, наконец, корм, спасший всех от голодной смерти.
Власти рассчитали точно, какова продолжительность жизни человека, сколько детей может родить женщина, сколько корма надо каждому, чтобы прожить и чтобы делать что-то полезное. Все, кто казался не нужным или просто выражали даже не протест, а сомнение в правильности избранного курса, заносились в длинные списки, которые регулярно обновлялись. По спискам матросы отбирали необходимое количество и расстреливали. Остальным еды хватало.
А полезное дело быстро нашлось.
- Вы понимаете,- спрашивали, глядя в глаза островитянам, представители власти,- что сделают, найдя нас? Вот сами подумайте: приходят корабли. Сходят на берег матросы и ученые. Заглядывают в ваши котлы... А? Вот, то-то! Теперь такое уж положение вышло, что все вокруг - враги. И у них у всех будет только одно желание: убить вас всех.
- Но мы же не виноваты,- пытались протестовать отдельные.- Это же все вы! И голод...
- Что значит - мы? Мы спасли вас от голода. Мы накормили вас. А теперь мы защитим вас!
И все взрослое население стало работать на оборону острова.
Строились баррикады вдоль всего берега. Минировались пляжи. А недовольными кормили исполнительных.
Но время шло. Те, первые, самые активные, постарели и умерли. Дети и внуки уже не понимали - а что, собственно такого? Корм - он и есть корм. И когда пришли корабли к неотмеченному на карте острову, то они спокойно вышли встречать моряков, ученых, туристов.
А те...
Они ужасались. Они везли еду, чтобы отучить от страшного. Они открыли свои школы, чтобы учить морали. Они изучали и качали головами...
Прошло еще немного времени.
И уже правнуки тех, первых, кто имел билеты на "Титаник", уплетая жареную картошку со свининой, запивая ее вином, поглощая на десерт ананасы и киви, сыто рыгая, переговаривались между собой:
- Нет, все неплохо, неплохо... Вон, и песок наш белый пригодился, продавать можно... Но все же - тс-с-с - говорили тут мне - тс-с-с - что при прежней-то власти порядка было куда как больше, а то мясо было гораздо слаще... Только - тс-с-с! Мы - за порядок. Не за мясо!
Все-таки они были уже окультурены, и вслух признаваться в каннибализме им не хотелось. Не культурно как-то... Хотя...
- Но ведь с тем-то мясом мы выжили, остров поднялся из дикости, и нас, что главное, все боялись!

В Москву! В Москву!

- Ну, и что мне вам еще рассказать?- к концу уроков учитель расслабился, успокоился, стал улыбчивее и добрее.
- Расскажи нам про Москву, учитель! Да, да, про Москву! Хотим слушать про Москву!
- Это в который уже раз-то? Небось, наизусть уже все знаете?
Классная комната в школе была всего одна. Если поперек, то шагов пять, а вдоль - все десять. На лавках, уставленных по периметру и застеленных цветными яркими половичками, связанными на уроках труда девчонками, сидели школьники. Вся школа большого села. Все пять человек. Это на трудах мальчишек и девчонок учили отдельно, потому что потом у них труд будет другой, разный он будет. В прошлый раз, например, трех девчонок водили на ферму и учили доить коров. А парни в это время помогали резчику колоть барана.
А на обществознание и на историю все собирались вместе. Говорят, раньше тут сидели плотно-плотно, и даже зимой открывали форточки, потому что было душно. Теперь вот – всего пятеро. Но это еще хорошо, потому что у соседей, говорят, в этом году школа вовсе не открылась - некого учить.
- Ну, что ж... О Москве вам, значит...,- учитель подошел к окну, выглянул на улицу зачем-то, посмотрел наверх, на серые осенние тучи, обложившие небосвод. В школе было тепло. Дров заготовили в этом году с запасом, и если что - детей можно было держать здесь, под хорошим присмотром, хоть целый день.
- Москва, говорили те, кто видел ее, очень велика. Если к нашему селу добавить еще пять соседских, то и все равно получилось бы меньше, чем Москва.
- Потому и называли ее всегда - большое село!- выкрикнул с места чернявый Аман, сын местного кузнеца.
- Да, за размеры так и называли,- подтвердил учитель.- Только жили там совсем не так, как мы живем. Не было у них садов и огородов, не было чистой речки, из которой носим мы воду в наши бани, не было колодцев и ключей. А жили они в многоэтажных домах. Вот если дом поставить на дом, а тот еще сверху, и еще, и еще, то и получается такой многоэтажный дом.
- Хи-хи...,- кто-то хихикнул, не сдержавшись, потому что знал, о чем будет речь идти дальше.
- ...И сортиры в таких домах были прямо там, где люди живут. А все то, о чем вы сейчас подумали, стекало по трубам и растекалось толстым слоем по земле на специально выделенных полях около Москвы, пока там не высохнет полностью и не впитается в землю...
- Ой, фу-у-у!- сморщился кто-то из девчонок.
- Да-да, запах в Москве стоит тяжелый. Много народа, очень много. Много машин. Вот у нас в селе есть трактор, и вы нюхали, как пахнет из выхлопной трубы. А представьте, что этих тракторов сто или даже двести, и они стоят возле домов, разъезжают по улицам, из труб вылетают облака вонючего дыма... А в домах люди гадят прямо там, где едят, где живут, и все это ползет по трубам, частично сливаясь в воды реки Москвы, частично на те самые поля орошения...
...
- А еще Москва брала дань. Самую тяжелую дань за все времена, самую позорную. Дань людьми. Она требовала присылать к себе самых умных, сильных, активных. И они никогда не возвращались обратно. Так что мы даже не можем сказать, зачем их туда свозили, что там с ними делали. Но из моего рассказа, надеюсь, вам стало ясно, насколько тяжело жилось нашим предкам, и как страшен город Москва, оставшийся для нас на сегодня просто исторической легендой.
После уроков Аман с Джохаром забежали за общинный амбар.
- Ну? Ты и теперь будешь говорить, что учитель всегда прав? Он рассказывает эту сказку о страшной Москве уже десятый раз, я считаю! И ни разу ни в одном слове не запнулся, слово в слово повторяет. Заучил - и теперь рассказывает из года в год.
- Ну и что? А может, он правду говорит?
- Может и правду. Только как проверить? Вот когда опыты химические показывает - там проверить можно. А про Москву... Уйду я сегодня,- вдруг резко оборвал обсуждение учителя Джохар.
- Куда?
- На Север пойду. В Москву. Дядька мой ушел туда. И дед мой туда ушел...
- Так они же не вернулись...
- А ты не подумал: может, там так хорошо, что и уходить оттуда не надо?
- Если хорошо, они вернулись бы за нами.
- Ага, как же. А если там хорошо, но очень тесно? На всех хорошего-то не хватит. Наоборот, надо всем сказки рассказывать, как страшно в Москве, как плохо, как гадко…
- Так ты не веришь, что там дома, как каменные пещеры, вонючие и тесные? Что на улицах там дышать нечем? Что...
- Да все это сказки. Ты подумай головой. Ну, поставишь ты дом на дом. А там второй и еще. Сколько он говорил? Девять домов? А как входить и выходить? А? Не бывает таких лесенок! А там, в Москве, наверное, чистые реки и ручьи, булыжная гладкая мостовая, большое подворье у каждого дома, арыки к огородам, чтобы не таскать воду ведрами, большие теплые сортиры со стеклянным окном в двери, откуда виден весь огород, огромные поля, чтобы скакать на лошади, леса с грибами, птицей и зверем... Там хорошо, в Москве. Потому никто оттуда и не возвращается. Ну, что им после Москвы у нас может понадобиться.
- А я?
- А ты оставайся. Но помни, если я не вернусь - там очень хорошо. Тогда ты тоже приходи в Москву. Будем там вместе на лошадях скакать, на медведя ходить. Будем, как братья.
- А что сказать в школе?
- Ничего не говори. Не надо. Пусть сами у родителей спрашивают, если хотят. Ну, брат...
Они подняли кулаки, стукнулись ими слегка, и тихим полушепотом проскандировали:
- В Мос-кву. в Мос-кву, в Мос-кву!