Среди баранов

Сидят  в полынном поле два пастуха: один серый, другой белый. Белый – старый пастух, серый – молодой.
Каждый из своей котомки еду достаёт, сидят хрумкают.

- Ну, давай по одной, что ли? – спрашивает дядя Фёдор своего стажёра Ваньку.
- Давай! – говорит Ванька, и берут они по одной картофелине в мундире и приступают к очистке.

Дядя Фёдор, жуя передними зубами,  оглядывает стадо баранов, пересчитывает у всех ноги.
- Так, восемьсот ног разделить на четыре – получается двести баранов. Все на месте!

- Неправильно! – возражает Ванька. – Ног не восемьсот, а  семьсот  девяносто восемь:  два же барана треногие.
- Ну и что, что нет двух ног! Бараны-то целые! Догляд за ними нужон строгий. Вдруг бомжи какие-нибудь уволокут! Волки-то сюда побоятся прийти: они давно уже знают, что дядя Фёдор шутить не любит. Берданка-то, вот она! Как жахну по наглой волчарской морде – сразу лапы откинут. Вон кости кругом валяются. Я за сорок пять лет столько волков изничтожил, что  на Куликовом поле трупов меньше было.

Ванька макает в соль картофелину и целиком отправляет в рот. Жуёт усердно: заработал себе перекус, как-никак, с утра с дядей Фёдором по степи мотается.

- Какие же это волчьи кости?! Это кости от баранов. У волков, у них экстерьер другой!
- Какой стерьер? – не понимает дядя Фёдор. -  И там четыре ноги, и тут, и там одна башка, и тут.
- Не скажите! – Ванька поднимается и идёт на поиски.

Через минуту он бросает два черепа на клеёнку, где разложена еда.
- Вот этот череп бараний: зубы-то, смотрите, какие – для жевания, а не  грызения, без страшных клыков. А этот череп тоже бараний. Волчьего черепа я не нашёл.

Дядя Фёдор в полной задумчивости смотрит за спины баранов на бесконечность территории. Воспоминание о прошлых трапезах вызывают мясную отрыжку.

- Да, - вздыхает дядя Фёдор, - немало наших полегло!
После перекуса пастухи откидываются на спину, подставляя солнцу пропечённые деревенские лица.

- Жить – хорошо! – говорит Ванька в сторону неба.
- А помирать неохота! – отзывается дядя Фёдор. – Вот смотрю я всё время на небо и ищу Бога. За каким он таким облачком притулился? Один раз только видел, как он вынырнул из облаков и прошуршал надо мной. Потом оказалось, что это самолёт полетел поля опылять.

У Ваньки  прищурены глаза, он блаженствует на воле – не то что дома, в трёхметровой спальне.
- А Бога на небе и нет. Бог, он у нас в душе.
- Как в душе? – привстаёт дядя Фёдор и хлопает ладонями по груди, будто ищет  справку о нормальном психическом состоянии.

- То есть его нет материально, но он существует духовно. Что первично, что вторично, знаете?

Дядя Фёдор по старой привычке укладывается лицом в горькую траву и  говорит в землю:
-  Как не знать… Первач… девяносто градусов… а дальше слабже…

Старый пастух засыпает безмятежным сном. Ванька тоже погружается в приятную дрёму.
Бараны, блея, обтекают своих надсмотрщиков.

Вдруг раздаётся визгливый голос:
- Беээ, дядя Фёдор, беээ, дай, беээ, таблетку, беээ, от поноса, беээ!

Ванька вскакивает и видит, как его наставник из пачки «Левомицетина»  достаёт таблетку и подбрасывает. Баран подскакивает и ловко хватает её на лету.

- Беээ, спасибо, дядя Фёдор, беээ! – говорит баран и исчезает в стаде.
Ванька с выпученными глазами шепчет  бывалому овцеводу:
- Говорящий баран? Разве это бывает?!

- Всё, мой мальчик, бывает. А особенно среди баранов. Ты ещё тут не такое увидишь!