213

Рисунок 96г: Домик

__

Она поэт до мозга костей, а у меня проза…
Два последних года читала одну фантастику…
Иногда пронзительные стихи, а хочет быть как все; сама себя называет «паяцем»…

Хотя в тот раз, когда А. впервые пела Щербакова, я был поражен почти так же…

Настрой у нее сначала был пофигистский, жвачку жевала, но как расчиталась, так и преобразилась – и глаза появились человечьи, и на меня те глаза пару раз глянули…

Пришел, рассказываю Вовке «ситуацию», а он почти в носу ковыряет – ложкой по столу чиркает. «Ты можешь не чиркать ложкой?» Перестал, но непроизвольно стал делать то же пальцем. Я выразительно посмотрел на него. Перестал, но через минуту у него задрыгался  носок ноги… (Никак не может человеком стать!)

Если бы она твердо решила со мной покончить, то неужели она стала бы избегать откровенного разговора – видя мои мучения и недоумения?

Ее стихи напоминают стихи Копытовой из Риги. Копытову я безуспешно комментировал… А, кстати, не случайно я тогда взялся за это – тоже очень сильно поразила меня (по сути, был влюблен!)

Жизнь заставляет меня прыгать с парашютом, а сам-то я, наверное, ограничился бы своей спокойной ездой по лесу… Кстати, рассказала она собравшимся поподробнее про тот прыжок с парашютом: дали ей шлем на четыре размера больший, чем нужно – и она ничего не видела –  навесили груз, чтобы летела к земле, а не в небо, а когда приземлилась, то здорово этот парашют ее повозил по земле… - всё это грустная притча…

Она – взрыв, бегун на короткие дистанции, а я – стайер и универсал,  эдакий Гете…

Вчера  в программе ТВ  значились две знаменательные передачи: фильм «Грозовой перевал» и публицистика под названием «Моя семья: развод» – телевизор продолжает успешно пророчить.

А Р., Ж. и Н. внутри себя знают, что они уже определились и поблекли, определенно поблекли – и им уже очень трудно поверить в какие-то перемены. Нет, надо получше устроиться, где уж есть и жить потихоньку, думают они.

У П. дела не ладятся и он, видимо, настолько пал духом, что уже и успокоился – ходит бодрый, как машина и пустой, как пробка, усиленно газеты читает, трещит о пустом…

Моя суперсерьезность всех бы отпугивала, если бы не сопровождалась супердетскостью («у тебя всё на лице написано»). Я настолько силен, что могу играть в открытую; могу быть и беспечен, как мальчишка. (Хотя для слишком многих «реалистов» все эти суперы – минусы, минусы, никогда не плюсы даже в сумме…)

Такого еще со мной никогда не было, чтобы я сутки напролет  думал об одном и том же человеке, об одной и той же ситуации… Погода пасмурная и думается очень хорошо, если не считать перенапряга (т.е. словно бы идешь не по ровной дороге, а всё время в гору). «Погода сырая, под цвет моих мозгов – не небо, а мозги. А черные деревья на фоне неба –  извилины…»

То полы покрашу, то какой-нибудь темный угол разгребу – всё верю, что войдет сюда А2!  Опасаюсь же, что не понравится ей у нас – грязи и старья всё равно много. «Особенно, конечно, мистер Жендос не понравится; и моя искусственная челюсть. Ну и в деньгах острая нужда. И скука, собственно». Она же думает, что такой видный парень, как я, живет интересно и имел, кстати, у женщин успех. «Не женат он, видите ли – а любовниц сколько было не сказал. Я вот только случайно про А. знаю» - «Никаких любовниц, А2, все интересы до сих пор были либо внутри меня самого, либо внутри мне интересных книг» (так, грешки по мелочи!)

Слишком много времени проходит от одного свидания до другого – всё снова превращается в миф.

У меня сильнейший разум, а у нее сильнейшая душа – что и нужно. Когда она начинает рассуждать, то сразу выдает свою беспомощность и несамостоятельность. А я душу свою могу возбудить, только откликаясь на что-то, кого-то…

Ноги в яме, а голова за облаками.…

Как бы не заболеть – мама болеет, Вовка заболевает, у себя тоже чувствую некий жар. И ей как бы не заболеть. Ох, боюсь, не будет просвета в эти дни пасмурно-гнилые…

Легко мне стало общаться с людьми. Всех вижу насквозь, никого не боюсь, ни перед кем не заискиваю; веду себя просто и естественно, без стеснительности, но и без наглости…

Иногда готов себя успокоить и такой примитивной мыслью: «она такая маленькая и видел я ее так редко, к тому же специфика ее реального облика так трудноуловима, что забудется всё, как сон – особенно, когда появятся новые девушки»!

«А2, ты ведешь себя как скала, а я – как скалолаз. Хотя скала отвесная, но всё же есть на ней уступки и послабления, зацепки и неровности – надежда моя чутко выискивает их, а любовь моя накрепко за них хватается…»

«Я не спрашиваю, А2, веришь ли ты в Бога – насколько человек хорош, настолько он в Него верит, если даже сам и не понимает того; ведь Бог – это всё хорошее и не может быть ничего хорошего в человеке помимо Бога».

Сегодня ночью думал про продажи, а не про А2! По-моему, думаю я об этом без лихорадки, очень по-деловому, беспокоясь только о потере подлинников лучших работ.

У П. пока никак не проклюнется его крупная удача, вспотел уже весь, стараясь заколотить, наконец, бабки, казавшиеся столь легкими – и он бодрится, выпив водочки, на языческий манер  и исповедует ветхозаветные ценности…

Получается, что при встречах я стесняюсь своих нежных чувств к ней и не даю им проявиться. Да и она запрещает… Вот и выходит, что словно бы любви и нет…

Продажа подлинников – это нечто вроде продажи своего тела людоедам. Такая продажа прельщает многих бездарей и такая покупка прельщает многих скрытых людоедов.
…Да, пишут и качественно, и традиционно, а всё при дверях или в сенях. Вожделеют попасть в комнаты – а там, может, притон.

Вера в существование Бога –  ветхозаветное требование; Новый Завет требует гораздо большего: веры в преображение, воскресение мира, в победу истины над ложью, жизни над смертью.

А2 сообщил: «люблю гонять на велосипеде по лесу» – и с помощью изобретенного мной метода-велосипеда по лесам духа...

Чудо Израиля: расступились воды и пошли они по суше, а я опасаюсь, что расступится лодка и окажусь я в воде!

Вовка оказался прав: Р. забыла принести  тексты А2. И вовсе это не Р., а обычная обнаглевшая конторская крыса. Вместо извинений и сожалений, на меня же поперла – я же и виноват кругом вышел! Любительница лучшей защиты – нападения. А у меня слишком нервы шалили; хорошо ещё, что не обругал её никак. Через час уже остыл.

Они не прочь быть хорошими (Н. опять старалась быть такой), вот только привыкли жить халявно, теплично и совково.

Могу любить, если даже меня не любят - но уважают.

Нет, хорошо бы получить её стихи до четверга – настроился бы на её волну. А то опять всё прохлопаю ушами.

Если есть любовь, то всё оправдано, а если нет любви, то ничто не оправдано. Но нужно уважать и чужую любовь. Не любить, но хотя бы уважать – не больше и не меньше. …Муж не должен разводиться с женою, если жена против, но жена может развестись с мужем, если он против – не должен человек отдаваться без любви.

Раз я человек несовершенный, то  должен продолжить род – пытаясь детей толкнуть на поиск большего совершенства. И все так делают, потому что все несовершенные для этого достаточно похотливы.

Вспомнил первую прогулку с А2  - я тогда сам мучительно колебался и не верил и это вылилось, например, в такой фразе: «если что-то и начинается неплохо, то в итоге всё равно ничего не выходит».

Невозможно всю жизнь безнаказанно употреблять высокие слова – только в молодости прощается.

В критической ситуации взял её тогда за руку и перевел через улицу. Ещё и Бог помог – одна машина в потоке вдруг свернула к обочине и образовалась дырка…

Вот она, душа её, со мною на одной кровати – и в белых листах, и в лишенных света и цвета видениях…

Как  живущему в первом детстве понять живущего в детстве втором? «Лети ко мне, ангел мой, над этими черными городами, лишенными смысла». Она же и физик и лирик в чистом, буквальном смысле одновременно! Опыты ставит, а потом идет и отыскивает свою душу…  Она – подросток: переходный, «ломающийся» возраст – отсюда этот ее голос и всё остальное… Когда учишься, то это еще лирические годы, если даже учишь ты физику…

Главный довод у них: «это очень современно». Но в итоге: «к старости ее раздуло, а его скрючило».

По настоящему большую, уникальную силу имеют только две фразы в этой ее подборке:
1. «Бесшумней, чем урановый распад
        торопятся и гибнут невпопад
        привязанности в мартовские дни,
        но разве мы останемся одни
        среди имен, так странно дорогих,
        украденных и скрытых от других».
2. «Иди скорей к беспомощной реке,
        где время в белоснежном парике
        пытается кого-то обмануть
        и посылает в бесконечный путь».

Я мог бы поучить ее избегать всего, что пахнет общими местами.

…Но, с другой стороны, я бы постоянно смотрел на нее свысока (!), давал бы понять, что ей только 20 и впору ей читать, разве что, то, что я писал в 21.

«А2, ты стала для меня таким светом в окошке – светом, надо сказать, теплым и нежным – что я уже стал забывать, что душа может выражать себя в чем угодно, не только в стихах!»

Перечел слегка свою писанину – всё-таки это гораздо лучше: веселее и легче написано о гораздо более тяжелом.

«Март без ласк обойдется» – видимо, февраль без ласк не обошелся – вспомнил ее сытый вид на 3-ей «Корове»…

Настоящее знамение случилось: вышел на радостях – наконец, хорошая погода – воздуха попить, глаза освежить и уши птичьим пением прочистить, как вдруг из-за соседнего каменного дома вылетает в синее-синее небо белое-белое облачко. Совсем маленькое, но вот, стремительно надвигаясь, оно стало расти в размерах… - и так надвинулось, что, клянусь, находилось примерно на высоте десятиэтажного дома, не выше.  И всё время клубилось, что-то говорило, показывало. Пролетело прямо надо мной, не сбоку. А совсем и не было на небе никаких облаков. …Я всю жизнь в этом дворике сижу и такого не припомню.