Сердце

             Посвящается: Ю, Ю, Л, Л, А, А.

                *

             Вкус (название стихотворения, безупречно передающее его смысл)

Тот ветер, что берёз ласкал листы,
И дождь, что платьем мокрым, это – ты…
Зной, соскользнувший каплей ниже бус,
И нежностью сверкающий Эльбрус…
Туман седеющий, под утро, у  реки,
Малины вкус и линии руки…

А ночью звездной - тонкая луна,
Горячий шепот, что лишает сна,
С полынным запахом льняная простыня,
Всё это … непременно,  буду я…

                Лена Кузнецова, она же Люлько

                *      

             Мне, вот эта капля, соскользнувшая ниже бус, покоя не дает.

                *      
    
             Живешь и ничего не хочешь, потому что все уже произошло. А до этого было решено и спланировано. И уйти от этого невозможно, как невозможно уйти от. Например, от оргазма, третьего по счету за сегодняшнюю ночь, не бесконечней обычной. Просто, время любви течет по-другому, чем время нелюбви. А ты замерзла и, прижимая к себе недорогую купленную в церковной лавке икону Николая Чудотворца, пытаешься согреться на улице.
             А до этого, мне было не до этого.
             Как и тебе.
             Как и всем нам.
             Патетика слов оборачивается невнимательностью чтения.
             Но есть чтение этикеток. Женщины любят косметические штучки – всяческие пузырьки и коробочки, крышечки и кисточки, баночки и сосуды.  Перебирать их часами, зная, что все это можно на себя намазать (наложить?) – счастье. Смотри, это не сложно, люди любят счастье, как бы оно не выглядело.
             Перебирая сокровища.
             Копя чувства.
             Обкрадывая воздух. Клянусь, ее отсутствие, оскопляет время, уходя с улицы, она делает ее несчастной.
             Тонкая талия и широкие бедра, моника белуччи нервно курит, бедра для рожания детей и талия для любви, дети же должны делаться в любви.
             Как плод любви. Как плот спасения. Зачем ты отворачиваешься, не надо прятать слезы. Я не знал, но меня это не оправдывает, это никогда никого не оправдывало.
             Слезы капали, это слова.
             И за эти ледяные слезы, мы теперь лежим в кровати под теплым одеялом и любим друг друга. Награда.
             У тебя нет наград и у меня нет. У меня, похоже на – умнея. Умнее меня любовь. И от тебя так приятно пахнет, вкусно.
             У женщины должно быть много сумок и обуви, и менять их надо каждый день. И о чем тут говорить, если она даже целоваться умеет (умнея) лучше меня.
             Но и я целовал твою кожу, и знаю ее вкус, и не расскажу никому. А лепестки?
             Не зря сравнивают с цветком.
             В том числе.
             Хотя у меня есть и другие сравнения.

                *

             Она прекрасна.
             А мое сердце легкое – оно вырезано из пенопласта и не болит. Я же инфантилен как первоклассник. Это ты первоклассников давно не видела. И холод, мне все время холодно. А ты горячая, прижиматься к тебе приятно, скользить губами. Когда я был мальчишкой, я думал что все это по-другому. Не могу сказать, что я разочарован, скорее наоборот – действительность превзошла ожидание. Ожидаешь откровения, получаешь чудо, разница существенная. Как между полетом и полетом. То есть, сколько бы раз ты не обманулся, отдавая свои чувства в плохие (недостойные?) руки, ты отдаешь их в достойные. Любая любовь счастливая, я уже это говорил. И счастливая она не оттого, что раскрывает в тебе качества, а оттого, что не закрывает.
             Из пенопласта, потому что легкое и не тонет и поддается обработке. Берешь ножик, типа скальпель, и режешь – хорошо выходят желудочки, предсердие и другие детали, в которых я не силен. 
             А потом она говорит – я не хотела, чтобы из-за робости, стыда или глупости, пропало мое чувство к тебе.
             И поэтому я не буду скрывать. И я не буду.
             А еще она говорит – и, конечно, минет, куда ж без него.
             А чего нас минет или не минет, известно только Господу (каламбур мной украден не помню у кого).
             И ей.

                *

             Откуда? То есть, любой умник может объяснить, но не может понять. Они не встретились, это элементарно. Если бы они встретились, это был бы банальный рассказ о любви, при том, что банальных не бывает. Чего тут банального? Трагедия. Всегда. Особенно – любовь счастливая. И я не вижу здесь противоречия. Счастливая опаснее всего, счастливая любовь изменяет мир, и мир начинает мстить.
             Мой герой, герой моего небольшого рассказа, не любит влюбленных, они раздражают его.
             И я его понимаю. Это же ненормально, ходить за ручку по улице. Вы же взрослые люди, а? Еще бы, такие взрослые, что даже ваши дети, уже и не дети вовсе.
             Но я все равно хожу. Поймаю кого-нибудь и хожу. Видимо из чистой вредности и врожденного романтизма. Или враждебного?
             И меня волнуют вот эти слова, описывающие (лучше, слегка прикасаясь, полунамеком, около, рядом) – любовные действия.
             Мокрое платье, из стихотворения, вынесенного в эпиграф, оно же подчеркивает женскую фигуру, обнажает ее.
             Что может быть откровеннее. Я до сих пор помню платье, облепившее стройные ноги моей школьной подружки.
             Или капля, скользнувшая ниже бус, ведь понятно, что между грудей. Туда, куда и мне охота скользнуть как можно быстрее. Где-то я читал – стать кулоном, медальоном, лежащим между.
             Странности часто говорят о нормальности. Что может быть ненормальнее нормальной любви. Только – удача.
             Это как работа электриком на заводе – чем меньше работаешь, тем лучше. Значит, все горит и крутится. Сиди, пей водку, читай газету. В газетах много чего интересного.
             Если их читать не очень внимательно.
             Вот мой герой и читает, не разбирая ни одной буквы, статью об уклонении от налогов. Он свои налоги давно заплатил, опережая инспектора, требующего свой процент чувств. 

                *

             И чтобы не скатиться в интересные только участникам подробности и не размазывать цветные (любимые мной) сопли, упомянем какие-либо реально существующие объекты.
             Например, музыкальную школу, которую героиня посещала на протяжении семи лет. Или то, что она любит персики. Это важно. Потому что музыкальные инструменты – прообраз любви, их формы диктуют последующие действия. Нежный обхват, поглаживание ложбинок и выпуклостей, извлечение звуков. Гармонии, наконец. Если ты умеешь играть на, скажем, виолончели, разве ты не умеешь любить дальше других?
             А персик? Вот этот дымок вдоль его бока, это же послевкусие любви. Вкус кожи оставшийся на всю жизнь, как сожаление о несбывшемся.
             Определенная терапия. Асоциальная, учитывая, что все любящие – социопаты.
             Звуки улицы гармонизируются с помощью шагов. Цокот ее каблуков или скрип снега под сапожками, ты знаешь эти звуки. И когда они накладываются на сигнализации разбуженных машин или треньканье телефонов вокруг, получается мелодия. 
             Переходя на чистую поэзию чувств, нельзя забывать, что герои так и не встретились. И дело не в социальной или иной разнице. Дело в том, что герои не встречаются никогда. Зачем им встречаться.
             Хорошо же ощущать себя убитым, строить планы, но и писать предсмертные записки. Надеяться – не надеясь. Страдать, как это хорошо – страдать. Быть рассеянным, погруженным в себя. Например, переходя дорогу, замечтаться, и не попасть под машину криминального бизнесмена Приходько В.В.
             Этот Приходько, положим, нашего героя и не заметил, но и герой тоже, не обратил особого внимания на кавалькаду тяжелых иссиня-черных машин. Наш герой спешил на работу, предаваясь мечтам. Что ему тупая (форма) морда монстра, ощетинившаяся никелированной решеткой радиатора. (Герой не обратил внимания, но автор внимательно разглядел – Крайслер 300 С).
             Кстати, в тот самый момент, как решетка разошлась с героем в паре сантиметров, Приходько В.В., отключил мобильный телефон и погасил сигарету в специально возимой с собой пепельнице. Такая маленькая круглая из серебра и инкрустированная стразами. Довольно пошловатая. (Я видел этого Приходько с его пепельницей в ресторане «Бенгальский тигр», куда я попал по недоразумению). 
             Но тем ни менее.
             А герой перешел таки улицу и ввалился в проходную завода.
             На слове «ввалился» я настаиваю. Как на наиболее точно передающем действие персонажа. 

                *

             А механизм их невстречи прост – я, автор, не дам им встретиться, я заставлю их переходить одну и туже улицу, навстречу друг другу. Его спешить на телевизионный завод, а ее бежать к началу учебного дня. Нет, не в ту музыкальную школу, где она училась, а в частную, открытую недавно.
             Я не дам, но они об этом никогда не узнают.

                *

             Так как героиня преподает и будет преподавать. Виолончель и сольфеджио.
             Я с самого начала не сомневался, что она окажется преподавателем музыки. Я сомневался, что она, вообще, окажется. Такие женщины, как известно из поэзии Михаила Кузмина, живут в мечтах и из-за них стреляются наяву. Тут самое время перейти к обладанию.
             Обладание женщиной призрачно. Ты можешь любить ее до умопомрачения, сжимать в объятиях, переживать эти самые три оргазма каждый час, но всегда останется незатронутая суть. Не хочется говорить – тайна, но придется сказать.
             По крайней мере, у меня объяснений нет, и мне их не надо. Я готов, просто смотреть на героя и героиню, на то, как они переходят улицу, ускользая от четырехколесных чудовищ Приходько В.В., и не встречаются. А криминальный бизнесмен гасит сигарету в индивидуальной пепельнице, отключает мобилу и откидывается головой на кожаное сиденье. Мне видно все, оттого что я автор, а не участник, но и участник, оттого что автор. Ведь, все это происходит наяву, в моей отдельно взятой голове и имеет к действительности самое прямое отношение.
             А вот я к ней отношения не имею, и вряд ли буду.