Злобное отношение к человечеству

Умри сегодня…
Или никогда..
(Наблюдения и выводы Бога, который всегда с вами)

Предисловие №1
Всегда какие-то слова адресуются людям, оставившим след в нашей жизни. Или тем, с которыми нам бы хотелось вместе оставлять следы. Это не всегда получается, но мы не прекращаем попыток. Блажен тот, кого нашли! Учтите, сволочи, что к религии моя история не имеет никакого отношения! Моя религия - это моя любимая женщина. Аминь! 


Предисловие №2
Вы когда нибудь видели цвет тоски или ностальгии? Когда нибудь вы сидели на белом, скрипящем песке выгнувшейся в экстазе лагуны? Да нет... Не было у вас, унылых и скучных деятелей, таких ощущений. Не способны вы на это... Но я хочу вам поведать кусок истории, который, может быть, разбудит в ваших очерствевших душах хотя бы одну струну. Не злитесь, не плюйте мне в загорелую, славянскую морду. Я скучаю по вам, мои глупые, неграмотные, мало чем интересующиеся соотечественники. Но когда я вас вижу - мне хочется блевать!

I

Орион висел на том же самом месте, как и два года назад. Да и как три сотни лет назад. Как биллионы лет назад. Как всегда. А вот Луны не было там, где я видел ее вчера. Такая она, эта Луна. Носится по кругу, как молодая собака, выпущенная под конец дня из бетонной квартиры уставшим хозяином.
Джинсы были порваны в самых непристойных местах. Я оглядел это убранство и понял, что даже со своим лицензированным цинизмом, не смогу в этом выйти на улицу. Ну не прилично, господа! Это вам не Полинезия. Ах, как замечательно было передвигаться по Острову в тонких, истерзанных джинсах. По теплому, скрипящему песку. Еще тогда на мне была светлая рубашка с оторванными рукавами и ожерелье из мелких ракушек. Это ожерелье, пожалуй, было самой главной деталью моего туалета. Понятной, по крайней мере, местным жителям. Вот татуировки мои им не внушали никакого доверия. Это факт. Что я делал в Полинезии? Обжирался цветами лотоса. Сначала на Huahine Nui, потом перебрался на соседний, на Huahine Iti, затем на еще более маленький Maiao Iti. Искал максимального уединения. Понятно, что чем ближе к атоллу Bora Bora, тем больше галдящей публики со всего света и тем меньше уединения и забытья. Но при этом, уж буду искренним, мне не хотелось обрастать мхом в полном одиночестве. Человек – существо общественное. Порою небольшое количество людей, к тому же плохо понимающих твою речь, замечательно дополняют пейзаж и напоминают, что ты еще жив. Наверное, именно это и необходимо было мне осенью 2009 года. Впрочем, это у нас, в северном полушарии золотились тогда листья на каштанах, сыпались шуршащим, обожаемым со школьных лет, ковром под ноги и манили бродить по старым дорожкам городского парка, еще сухим, теплым и уютным в последней прелести уходящей ранней осени. Вот эти самые прелести и добивали меня. Жизнь была разрушена. Внутри меня тлели и дымились развалины счастья. Развалины четырехлетнего абсолютного счастья. Я даже не успел заметить, как пролетели эти четыре года, которые мы провели вместе с Ней под одной крышей. Казалось, будто это был один яркий, наполненный Ею и Её сияющей, молниеносной улыбкой день. Я видел, знал, что и ей так же хорошо со мной, как мне с Ней. Мы говорили и говорили обо всем на свете: о кино, о поэзии, о людях и зверях. Мы любили одну и ту же музыку, и открывали друг другу что-то новое, известное только нам двоим. Мы катались вместе на велосипедах по набережной и по острову на реке. Мы купили рюкзаки, палатку и прочее походное снаряжение и несколько раз уезжали к Морю. И жили там, «дикарями», на скалах, возле прибоя. И любили там друг друга, на этих скалах. Под шум прибоя. Как Адам и Ева. Змей-искуситель нам был не интересен. Абсолютное счастье… И вдруг, все кончилось. Просто вот так, в один день. Необъяснимо, непонятно для меня. Фатально. Она просто ушла. Мы не были мужем и женой, в понимании закона и социальных устоев. Хотя, какие там устои! Можно подумать, будто штамп в паспорте и банальное словоблудие гостей во время брачной церемонии – гарантия счастливой семейной жизни. Нет. Мы не были женаты. Но для меня, женщина, живущая со мной под одним кровом, делящая со мной эти дни на двоих – и есть жена. Как во времена Иисуса. Помните такого? Был, такой,  умный парень. Только не путайте его с институтом церкви. Ну, вы поняли. Не связывайте этого чувака и его идеи с лживым и жадным совместным предприятием.
Не знаю, может быть, я слишком большой идеалист. Хотя всегда считал себя исключительным циником. Но тут, наверное, переборщил. Не успел с предложением и симпатичным обручальным кольцом. Нужно было официально жениться. Ну, черт меня возьми, со всеми церемониями, кортежами, поздравлениями и бросанием букета! Да знаю я! Нужно, просто необходимо девушке однажды ощутить на своей прелестной головке белоснежное облако. И я уже готов был совершить это заклание во имя своей богини, как вдруг, повторюсь, она оставила меня. Чтобы добавить в повествование долю юмора, скажу, что оставила она меня в некотором недоумении. Внятных объяснений я так и не услышал. Но мне тогда не хотелось жить. Мне совсем не хотелось жить без Неё. Нет, конечно, я не собирался резать вены и заниматься прочей подобной пошлятиной. Это не в моей тональности. Но жить не хотелось. А существовать в окружении предметов, которых касалась Её рука, ловить слабеющие запахи и возвращаться в дом, где Она не ждет меня, было выше моих сил. И тогда меня надоумил старина О’Генри. Да нет, конечно не он сам, но его рассказы, которые я любил с детства и перечитывал раз за разом. Я вспомнил о теории поедания цветов лотоса. Это старая история, когда в конце XIX, начале XX века многие молодые и не очень молодые мужчины, дабы забыться и, как это ни банально, вылечиться от несчастной любви, отправлялись в заокеанские колонии. Буквально, на край Света. В надежде, что сомнамбулическое раскачивание кокосовых пальм  на берегу лагун, потрясающие сознание своей красотой тихоокеанские закаты и невероятные, более уже никогда непреодолимые расстояния, сотрут болезненные воспоминания, умаслят, успокоят душевные раны. Это и называлось – наесться цветов лотоса.
Все это так. В теории. На самом деле, жизнь опять дает отрезвляющую пощечину. Самое не убиенное, что есть в человеке – это его память. И ничего сделать не могут ни галлоны виски, в совокупности с жаркими смуглыми и доверчивыми местными красотками, ни фантастические океанские закаты. После этого наступает период чудачеств, который часто заканчивается плачевно. А затем – отшельничество. Вот и тогда, европейской осенью, но полинезийской весной, я начал объедаться всеми видами лотоса. Облегчение не пришло. Я жаждал испить полного одиночества, одновременно боясь его. Нашел что-то среднее в маленьком селении на островке Maiao Iti, в россыпи атоллов и островов Французской Полинезии. В невероятных просторах Тихого океана. Местные жители довольно приветливы и ничего не имели против моего появления. Вполне сносно изъясняясь на французском, они узнали обо мне все то малое, что им было нужно, а видя, что угрозы от моего присутствия никакого – стали общаться, и относиться ко мне совсем по-дружески. Помогли возвести подобие бунгало, вполне меня устраивающее, и всячески проявляли свое расположение. Вскоре я научился нехитрому ремеслу изготовления копры из кокосов. Это давало мне достаточно средств для существования в тех нехитрых условиях. Тем более, что до этого я какое-то время жил на более крупных и оживленных островах – Huahine Nui и Huahine Iti. Работая там, сначала, мойщиком посуды, затем в бригаде рыбаков, а далее и матросом на катере, обслуживавшем туристов, я заработал некую сумму денег. Благодаря своим скромным запросам, часть из этих средств мне удалось сохранить и в случае необходимости, я имел некие финансовые возможности. Но память… Эта проклятая человеческая память… Внутри меня по прежнему тлели угли. Пепелище. Смрад умершего счастья. Может быть, стоило вернуться в Иностранный легион? Там быстро вправляются мозги. Но я больше не мог воевать и не хотел становиться частью чего-то, пусть и прекрасно работающего, и идеально слаженного. Я хотел быть только собой и принадлежать только себе. Теперь уже, только себе.

II

Только что, под впечатлением прослушанных песен рок-группы, родом из родных просторов, едва не помер… Я летел на маленьком самолёте над синим бархатом того, что принято называть Тихим… Летел… да ладно, я всегда летал. И со мной много народу летало. Правда тогда, когда им было лет по семнадцать-восемнадцать. Что потом стало с вами, летуны мои дорогие? Почему вы устали, перестали мечтать и стремиться? Как смогли вы заменить себя клонами, рабами модных брендов?
Это нормально, спрошу я вас? Нет! Нет!!! - ответит любой, любой читающий, свято берегущий свою жалкую жизнёнку, самого себя и всё окружающее его болотце, человечишко. Вот оно, звено сраной жизни: полудохлый проигрыватель компакт-дисков, который сумел развернуть моё сознание к тропе, но не к обрыву, к которому я приполз по этой тропе. Что это?... мрак моих мозгов, затмение сознания…  я в ужасе отползаю от края, к которому еще так недавно вожделенно и самоотверженно рвался. Нет! Жить! Изо всех сил – жить! В любом виде – в виде ноля или единицы – всё равно, только бы существовать. Самое живучее, что есть в человеческом существе - это желание жизни. Не тешьте себя красивыми картинами, как в фильмах, как будто вы будете погибать за идею или за любимую женщину. Не обманывайте ни себя, ни её, ни окружающих. Всё будет много банальнее: вас будут бить и унижать. Ваш брат, ваш близкий родственник, человек, которого вы считали своим другом, которого вы когда то втащили на борт дракара из ледяного моря, звеня кольчугой, отберет у вас вашу любимую рыжеволосую или ночеволосую женщину, ваши любимые, с детства дорогие замшелые скалы, ваши грёзы, ваши надежды, вашу жизнь. Если вы сами не сделаете это раньше с вашими соседями. Нет веры у человеков друг к другу. Если вы не подготовлены дать отпор - вашу девушку, женщину, любимую жену – изнасилуют на ваших глазах, а вашу мать убьют просто так, походя. Убьют легко, потому что отец ваш, могущий встать на защиту гнезда, был убит уже давно, а вы ничего не сделали, что бы наказать его убийц. Поэтому они пришли теперь к вам. И если вы все еще будете думать о человечности, вас самих, называющих себя мужчинами, овец, унизят и обесчестят  ради грязной забавы так, как вы себе и представить не могли, и никто не придет на помощь! Никто!!! Запомните это!!! И будьте неумолимы, бесчеловечны и жестоки сами, дабы оградить себя и свою стаю.


И будет только ночь рулить луной , как саблей. И звать вас всех на восток, туда, где солнце встаёт. И будет долог путь туда, где спит солнце. И туда будут лететь дирижабли, прижимаясь друг к другу плечом. Не о том ли вы все мечтали? Рваться туда, где можно дождаться прихода зари? И расставшись когда-то, очень давно, снова встретиться на восходе солнца, подымаясь из тьмы, срывая ногти, вырывая себя из темных ущелий. Запрокидывая изможденные лица, истерзанные руки протягивая навстречу пышущему сиянию, взрывам живительной энергии. Навстречу несущимся к тебе дирижаблям света, звукам радости! Пусть эта сила и снесёт всё то, что нагромоздилось вокруг нас, как кучи миазмов, зловонных испражнений! Всё сметай!!! Пусть всё горит ярким огнем! Не жалко этого дерьма, называвшегося жизнью! Наша жизнь была похожа на гондолу дирижабля «Гинденбург» - пафосная, говеная, никому, в сущности, не нужная, бесцельная, опоздавшая технически и морально устаревшая. Вся романтика умерла в нашей жизни так же, как она умерла, сгорев  вместе с «Гинденбургом», потому что она умерла еще до взлёта. Все телеграфные столбы всегда только делали вид, что они жаждут телеграмм. На самом деле, они всегда ждали, когда же, наконец, их срубят диверсионные группы. Чтобы не передавать, что бы не участвовать. Потому что это проще. Это безопаснее. Это и есть сущность человечества. Случайного и ненужного продукта этой планеты. Создавшего прекрасные вещи, потрясающие произведения технической мысли отдельных индивидуумов, великолепнейшие произведения искусства, а на самом деле -- просто отпечатки движений рук людей, неудовлетворенных тем, что создала природа. И, кабы человек на этом остановился! Так нет же!!! Ему не нравится, ему мало того, что вокруг него живет. Он непременно желает это всё изменить, как ему кажется, убогому, изменить в лучшую сторону. Он ведь -- лучшая сторона…но это только его сторона. Человек слеп, глуп и недальновиден. Он эгоистичен. Что уж говорить о какой-то там природе, если соседу своему мы не дадим спуску, если сосед этот, хоть чем-то, нам станет неугоден.


И пусть я трижды проклят, пусть я  трижды не прав, по вашему мнению. Не спите! Всё равно я взываю к вам! Потому что последний из вас, последний, оставшейся в живых, приползет окровавленный к моему старому, покосившемуся кресту и заплачет. Заплачет о тех, кто был на этой земле, кто мог  учить вас и не научил, потому что вы сами этого не хотели. Кто боролся, но был повержен потому, что не было за спиной у нас молодой поросли, сильной, гордой, готовой слышать, учиться, готовой побеждать.  Герои умерли, их прах переродился в навоз. Никому, из нового поколения, не суждено испытать  этого кайфа, этого ощущения полета свободной птицы, этого движения руки, выхватывающей меч из ножен, этого необъяснимого никем ощущения, когда ты спасаешь людей, когда ты, только ты, восходишь на эту вершину не ради денег, а ради простого имени АННА, ЮЛИЯ, ЖАННА, МАРИЯ, ради своего друга.  Ты бросаешься в пропасть, готовый разбиться в дребезги, только чтобы он (она) жили, потому что по-другому не может быть. Вот сейчас, вот в этот момент так должно случиться. Когда ни будь, вы очнетесь?

"Никогда", -- понял я, в один из сраных жарких дней. Я сел в самолет, воткнул в башку наушники, врубил на плейере «Автограф», и простился со своей Родиной. Теперь уже окончательно.