СиРОТЫ

Он сдернул пальто с вешалки, оборвав петлю у воротника, сунул руки в рукава и бросился за дверь, сжимая в левоЙ руке шапку. Из комнаты в коридор долетали громкие голоса. Он не разбирал и не вслушивался в то, что там говорили: он знал - там ругаются, как ж в прошлую пятницу, и в позапрошлую... С надрывом звучал голос матери. Она кричала что-то, упрекала или просила.
Хлопнула английским замком дверь на лестницу, но ее щелчка никто не заметил. Никита не бежал, а летел вниз по ступенькам, не имея терпения подождать лифт; ноги перескакивали через две ступеньки сразу, влекли его вниз. Щеки Никиты горели. Скорее, скорее выбраться из этого дома, убежать подальше, чтобы его уже не смогли вернуть обратно, не смогли втащить в комнату и требовать чего-то от него, упрашивать и винить в непонятных ему проступках.
Он не мыслил четко предложениями, не определял своего отношения к родителям, пожалуй, даже не осуждал их, - но в душе порою ненавидел: ну почему, почему они не могут жить мирно? Почему из-за них в его жизнь врывается нечто жестокое, плохое, ранящее душу, и он не может оставаться дома, в своей комнатке с ярким шерстяным ковром на полу?.. Где желтый верблюд везет принцессу по еще более желтой пустыне... Он очень любил играть раньше... Любил играть на ковре. Мама садилась рядом. Самое доброе, самое прекрасное существо на свете, и какая была радость, когда они строили башню из полиэтиленовых кубиков. Как, куда, почему все пропало? Как превращается это чудесное и доброе существо в ту странную женщину, с искаженным злобой лицом, женщину, которая кричит и плачет, и все чего-то требует, и Никита никак не может понять, чего, и при чем тут папа.
Топ-топ-топ, - несется Никита вниз с одиннадцатого этажа.Щеки пылают. Он не хочет, не желает понимать, что «он завел другую». Никите нет никакого дела до этой другой. «0н хочет нас бросить". Пусть, пусть, - Никита на все согласен.
Если они не могут поделить лапу. Только пусть не ругаются,   зачем, зачем они ругаются целыми днями...
На улице было белым-бело от выпавшего час назад снега. Фонари бросали на его белую спину фиолетовые блики, заставляли сверкать алмазной россыпью. Настроение у Никиты тут же несколько улучшилось: снег вообще, открывал массу возможностей для игры: во-первых, можно налепить снежков и стрелять ими - ну хоть бы в мусорный бак, воображая его немецким танком; во-вторых, можно слепить снежную бабу, в-третьих... в-третьих, наконец, можно просто ползать но нему, или разбрасывать в разные стороны...
Поначалу Никита совсем уж собрался лепить снежную бабу и даже принялся катать комок, но тут он вспомнил, что раньше они лепили бабу вместе с мамой, и ему расхотелось; тогда он понаделал снежков и некоторое время играл сам с собой, но затем и это занятие ему наскучило. Попытался завязать дружбу с кошкой, но та не поняла его побуждений и убежала, выгнув дугой хвост.
Никите стало грустно. Он почувствовал себя одиноким, забытым. Мириады светящихся окон, призывные огоньки квартир, где светло и тепло, где много людей и есть множество интересных книжек и игрушек, где можно посмотреть интересную передачу по телевизору и где, главное, не ругаются, - обступали его со всех сторон. И странное дело, - Никите совсем не становилось спокойнее и окружении этих огней, а наоборот - именно они-то и заставляли его особенно остро ощущать свое одиночество.
Он сел на лавочку у подъезда. Отчаянно захотелось плакать.
- Эй, ты чего? - услышал он вдруг. Обернулся: сбоку стояла девочка примерно его лет, в темном пальто с меховым воротником и белой пушистой шапочке.
- Ничего. Гуляю, - ответил Никита как можно более независимо. - А ты? И я. Я всегда гуляю, когда мама уходит.
- А... - понимающе протянул Никита. - А куда она уходит? – Так, - неопределенно ответила девочка. - Уходит.
- А у меня дома опять ругаются, - доверчиво поведал Никита. - Я совсем не могу слушать, когда это у них начинается.
- У меня тоже сначала ругались, но я плохо помню - маленькая была, - сказала девочка. Наступила пауза. Каждый вспоминал что-то свое, ушел куда-то далеко вслед за своими мыслями.Никита неожиданно предложил:
- Давай играть вместе?
- Давай, - ответила девочка. - А во что?
- Крепость будем строить.
Они строили крепость. Никита, весь мокрый от таявшего  на нем снега, пыхтя катал комки, а Лена ему помогала. Потом Никита посадил Лену в крепость, а сам принялся наступать, обстреливая снежками.
Один снежок попал Лене по шапочке, сбил ее. Волосы Лены, подстриженные до плеч, рассыпались. На них белели кусочки снега. Никита, увлеченный атакой, ворвался в крепость. Лена стояла, опустив руки и смотрела на него удивленными, широко
открытыми глазами. Никита увидел, что она без шапочки и вся засыпана снегом.
- Сдавайся, - крикнул он, подняв руку со снежком, Лена, ничего ему не ответив, нагнулась, подняла свою шапочку и пошла к дому.
"Ну, сейчас заревет, - с какой-то тоской подумал Никита. - Разве с девчонкой можно играть как следует?" Он бросился следом за ней, вновь пронзительно ощутив свое одиночество. Ему показалось, что Лена хочет уйти.
- Не плачь. Я нечаянно.
Лена, не отвечая ему, продолжала идти. Она подошла к лавочке и остановилась.
- Ну хочешь, ударь меня тоже, - решился на крайнюю меру Никита.
- Я не плачу вовсе, - наконец ответила Лена. - Я никогда не плачу. Вот. И ударять тебя не хочу.
Никита, конечно, поверил, что она никогда не плачет, но голос ее показался ему немного странным.
- Дай пальто почищу, - предложил он свою помощь.
- Я сама. - Лена стряхнула со щеки капли воды, потом почему-то провела тыльной стороной руки по глазам и одела шапочку. На лоб лишь выползла светлая прядь мокрых волос.
- Я не сержусь, - великодушно сказала она наконец. - Все мальчишки любят играть в войну.
Они посидели немного на лавочке. Потом покачались на качелях. Никите захотелось спать, есть и, что самое главное, промокший, он начал замерзать,
- Наверное, сейчас двенадцать часов, - сказал Никита. -
Уже очень поздно.
- Нет, гораздо меньше. А ты что, уже спать хочешь?
- Нет, я всегда в двенадцать ложусь, - неизвестно зачем соврал Никита.
- А я бывает и позже, - сказала Лена.
- Врешь, - воскликнул задетый за живое Никита. - Позже не бывает.
- Бывает. Вот и бывает. Я всегда жду маму.
- Зачем?
- Так.
- А где твой папа?
- У меня его нет. Вообще-то он есть, - пояснила Лена, - но он с нами не живет. Он в другом месте живет. Нам он не нужен. Захотим, у нас других будет хоть десять. Только мы не хотим. Нам это надоело.
- А мой папа себе лахудру нашел, - неожиданно поведал Никита. Тут он вспомнил свою комнатку, теплую, мягкую кроватку, которая уже давно ожидала его, и ему так захотелось домой... Он всхлипнул.
- Ты что ревешь?
- Я замерз, я есть хочу, - громко прорыдал Никита, которому до того стало жалко себя, что и словами не выразишь...
- Не плачь. Ты плакса.
- Сама плакса.
- Я не плакса. Ну не  плачь. А то я тоже заплачу. - Лена подошла к Никите, обняла его за плечи. Но от этого он зарыдал еще громче.
- Прекрати. Прекрати немедленно, - сердито сказала Лена и встала. - У, какой ты. А еще мальчишка. Если ты не прекратишь, я уйду.
Никита испуганно замолчал.
- Ну вот. Не надо, пожалуйста. Хочешь, я тебе сказку расскажу?
- Угу, - всхлипнул Никита.
- Вот, слушай, - начала Лена, - у одного дровосека была
дочка Элеонора, и была она очень хорошенькая. Кроме того,она была послушная, все время помогала отцу. Когда он рубил дрова в лесу, она готовила обед и носила его к нему в лес.
- Лен, - прервал ее Никита, - а ты домой не хочешь?
- Хочу.
- Ну а когда пойдешь?
Лена почему-то посмотрела на окна и сказала:
- Скоро. Я сейчас не хочу идти домой. Ну, будешь слушать? Один раз она понесла отцу обед. А он рубил дрова в самой чаще, в таком глухом-преглухом лесе, что туда не было дороги. Она шла-шла и заблудилась...
- Ой, кто это? - вскрикнул Никита и дернул Лену за рукав.
К дому медленно шла женщина. То есть издали она казалась сгорбленной старухой, но когда подошла ближе к фонарю, стало видно, что она не так уж и стара - старушечий вид ей придавал серый платок, завязанный по-деревенски, грязное старое пальто с непомерно длинными полами да мешок, который она тащила за спиной. Связанный ремнем с сумкой, болтавшейся спереди, он заставлял ее горбиться.
- Бежим, - Никита вновь дернул Лену за руку. Они бросились в темноту за угол дома.
Женщина подошла к лавочке, сняла с плеча  свою ношу, поставила рядом. Потом развязала веревочки на сумке, раскрыла ее, достав сверток. Развернула, вынула пакет молока, булку и еще что-то - Никита не разобрал - разложила все это на лавочке, подстелив газету, и принялась не спеша, со вкусом есть.
- Мнe есть хочется, - прошептал Никита,
- Тише, вдруг это колдунья, - сказала Лена. - Она унесет нас и съест.
- Колдуний в Москве не бывает. Они все в другом месте живут, - авторитетно заметил Никита.
- А вдруг какая-нибудь приехала?
Они стояли, замерев, и смотрели, как женщина ест, не   торопясь, со вкусом пережевывая.
- Я больше не могу. У меня внутри все крутится, - жалобно сказал Никита. - Я сейчас пойду и попрошу немножко.
- Стой здесь. Ты не сумеешь, - Лена оттолкнула его. Она вздохнула и вышла из темноты на освещенное место.Женщина вздрогнула, заметив ее, и перестала жевать. Недоеденная булка осталась у нее в левой руке.
- Ты    чего хочешь, девочка?
Лена храбро сказала:
- Бабушка, дайте нам, пожалуйста, хлебушка.
Женщина удивленно посмотрела на детей.
- Голодные, бедняжки? - Ах ты, боже мой, продрогли все. На,деточка, - она отломила большой кусок булки, - и братцу дай.  Ешьте, ешьте, милые. Сироты вы бедные...
- Мы не сироты, - громко произнес Никита, впившись зубами в свой кусок булки. - Мы маленькие.
- Ай да как же не сироты? - всплеснула руками женщина. - Да разве ж кто своего ребеночка ночью голодного на улицу выпустит? Вот я, если бы мне Бог деточек дал, разве бы я отпустила?
- Меня никто не отпускал, - ответил Никита. - Я сам ушел.
- Что ты, что ты... Да как же твои мама с папой, с ума,чай, сошли, да что ж ты такое понаделал! - воскликнула женщина.
- Нет, они и не заметили. Не хочу я слушать, как они ругаются...
Леночка, хотя ее никто и не расспрашивал, по собственному почину сказала:
- А моя мама теперь уехала пожить в свое удовольствие. Раньше нам папа не давал, а теперь она наконец вырвалась. Она приедет теперь поздно и будет очень добрая. Она только утром бывает злая. А иногда с ней разные дяденьки приезжают. И сегодня приедет, а потом уедет, потому что он очень важный начальник.
Женщина молча, не перебивая выслушала ее, покачала головой и произнесла:
- Все-таки правильно: вы и есть сироты...
Никита стоял, держась рукой за руку Лены, шмыгал носом и никак не мог понять, почему эта, в общем-то видимо хорошая женщина, называет его таким странным словом. Он не знал его смысла, но ему почему-то казалось, что в слове этом есть что-то жалостливое, и еще, ему казалось, - обидное.
 
г.Москва ноябрь 1977
 
С. Трехов