Кошатница

Мороз ударил впервые за эту осень. До середины октября было странно тепло, настолько тепло, что, казалось, зима перепутала что-то, ошиблась в сроках, где-то задержалась, а потом решила и вовсе не приходить. Но с вечера задул резкий и холодный порывистый ветер, настойчиво застучался в закрытые окна, завыл резко и страшно между каменных утесов домов, забился испуганным зверем в их тесных ущельях. Но вот он вновь вырвался на свободу, поднялся к свинцовому небу и попросил у него подмоги... Закружилось в воздухе несчетное белое воинство и, предшествуемое холодом, десантом осело на землю, принеся ей вместе с красотою жестокость...
...Холод жалил сквозь истертый ватин пальто. Сыпавшийся с черного неба снежок расстилался на асфальте двора тонкой кисейной скатерью. Мягкие теплые комочки грелись за пазухой, прижимались к груди, туда, где старое больное сердце с трудом перекачивало кровь, и его силы не хватало, и оттого мерзли руки и ноги. Но она сидела, лишь изредка шевелясь, и испытывала странное спокойствие и умиротворение. Ни на секунду не покидала ее уверенность в правильности того, что она делала.


Одна нога ее была значительно короче другой, поэтому ходила она сильно хромая, припадая на левую сторону. Спина казалась горбатой, лицо - отталкивающе безобразным; рябинки расползались в стороны от крючковатого кривого носа.
- Идет, идет, вон она, - крикнул мальчик. Дети бросились врассыпную; Она прохромала мимо забора. Руки, в которых она крепко сжимала рваную черную сумку, заложены за спину. "Проклятые дети, - она со злостью посмотрела им вслед, -
опять, наверное, охотились за котятами... Ну так и есть -опять банка с водой перевернута!"
Она поставила на землю сумку, странно изогнулась, отставив в сторону больную ногу, и принялась исправлять разрушения. Миску поставила на место - у самого забора, чтобы кошки могли в случае опасности быстро пролезть под него; в банку налила молока из пакета.Все это она делала быстро и вместе с тем так, что было заметно удовольствие, которое она испытывала от своего труда. Из-под забора, из кустов, разросшихся у подвальных окон на  месте бывшего цветника, из открытых дверей парадного появились кошки.Серые, черные, белые, рыжие, - разных мастей и размеров, они доверчиво спешили к старухе, тыкались влажными носами в ее руки, терлись выгнутыми спинами о ее больную ногу. Черты лица, казавшегося злым, вдруг как-то переменились, пропали морщины, шрамами обрамвлявшие рот; чудесное превращение произошло и с ее глазами, - в них неожиданно засветились ласка и доброта, - и уже другой человек, вовсе не похожий на только что вошедшего во двор, гладил морщинистой, иссохшей рукой кошек.
- Кисюшечка, милая, ну вот вам, вот... Проголодались, бедные. - Трудно поверить, что это та самая Баба-яга, которую боялись и ненавидели дети. Она встала на некотором расстоянии от стаи кошек, дружно уписывавших мясной фарш, чуть распрямилась, обвела взглядом двор. Лицо ее вновь стало суровым и настороженным. Она готова была к действию, готова была отразить опасность, нависшую над кошачьим миром, она готова была воевать с целым светом, чтобы добыть у него право на жизнь десятку кошек.
 
Она впустила кошек в подъезд - открыла дверь в парадное и держала ее открытой до тех пор, пока все кошачье семейство не проскользнуло в теплое пространство под лестницей,
- Ты что это делаешь? - услышала она над ухом чей-то требовательный голос. Отпустив с испугом дверь,старуха увидела дворничиху Валентину. - Развела тут черте знает кого...
- Ну чего ты ругаешься, - миролюбимо проговорила старуха, - мешают они тебе, что ли? Живые, чего им не погреться...
- Погреться? Мне подъезд мыть, а им гадить? А ну, гони их отсюда ко всем чертям, - круглое лицо Валентины пылало праведным гневом.
- Я помою.
- Ты помоешь... Гляди, заявлю в ЖЭК, что ты тут устраиваешь.. . Развела кошатник!
Видя, что бабка не трогается с места, Валентина широко распахнула дверь в подвал, зажгла тусклую лампочку и пошла по узкому деревянному трапу вниз, туда, где среди переплетенья труб прятались кошки.
- Брысь, проклятые, брысь, - она замахала на них тряпкой. - Пошли вон. Ну, - она брыкнула ногой и чуть не потеряла равновесие, но, схватившись за стенку, удержалась. Кошки выскочили из подвала и расположились на лестнице, выжидая.
Валентина поднялась наверх, закрыла дверь, достала из кармана большой замок, заперла ее. Проделав эту операцию, она пошла вверх по лестнице. Кошки поняли, что  путь к отступлению отрезан и бросились вниз, к двери парадного, к щели, сквозь которую они попадали на улицу. Щель эта существовала не без помощи старухи - она ухитрялась так закрывать дверь, что между створками ее оставался просвет по меньшей мере в ладонь.
Старуха молчала. Она вообще, с детских лет, боялась всех людей, облеченных властью, сколь бы мала и призрачна эта власть ни была. Дворничиха была несомненной властью, и страх сковал старуху: в этот момент она не сомневалась, что та может выполнить свою угрозу и выселить ее из дома.
- Пошли прочь, проклятые.  Смотри, если еще раз пустишь. Будут у тебя неприятности...
Еe комната находилась на четвертом этаже. Не очень-то это легкое дело - взбираться туда старому   больному человеку. Особенно тяжело становилось осенью, когда сырость болью впивалась в ревматические суставы. Сегодня ей было особенно трудно подниматься - сердце предчувствовало какую-то опасность, нависшую над ее питомца¬ми. Сегодня особенно сильно болели суставы - они только что не скрипели, казалось, - в них чей-то злою рукой был насыпан песок.
"Не иначе погода будет меняться, - думала она, остановившись на площадке между вторым и третьим этажом, чтобы перевести дух. - Не иначе, непогода завернет".
Соседи со старухой особенно не враждовали, но и не дружили. Считали ее немного тронутой, нелюдимой и жадной. Проживала старуха в двенадцатиметровой комнате, где наиболее ценным предметом обстановки был огромный красного дерева платяной шкаф. Шкаф этот грозно возвышался над всей убогой обстановкой и казался, видимо, старухе чем-то необыкновенно роскошным. Она искренне не понимала своей племянницы, которая как-то сказала ей: да выбросили бы вы этот гроб, от него пользы никакой - только место занимает. Старуха заподозрила, что племянница непрочь прибрать шкаф, и с тех пор больше не звала ее в гости. Да, впрочем, и племянница, которая жила на окраине не больно-то набивалась.
Внутри шкафа хранились необыкновенно ценные вещи. Например, там было довоенное пальто с меховым воротником из песца. Песец, к сожалению, изрядно состарился и потому облез почти до лысого состояния, но в воображении старухи он по-прежнему оставался роскошью. Ну, еще там была бостоновая парадная  юбка. Та самая, в которой она в двадцать седьмом году... Ну да было - ох и вспомнить... Чего там, было да прошло.
Старуха никогда не задумывалась над тем, когда она стала старухой, куда подевалась молодость, да и была ли она вообще, - за долгие годы она настолько свыклась с мыслью, что она безобразна, что это безобразие наложило невидимый отпечаток на ее внутренний облик: и душа ее, открываясь людям, оказывалась тоже как бы хромой и рябой.
Старуха приготовила себе на кухне картошку, поела. Вымыла тарелку, вернулась с нею в комнату и поставила в буфет. После этого она уселась в древнее плетеное кресло, на теплую подушечку, лежавшую на сиденье, и включила черное ухо репродуктора.
Передавали последние известия. В этой передаче она слушала в основном погоду - старуха, впрочем, весьма эмоционально реагировала на международные события - например, переворот где-нибудь в Африке, или засуху во Франции, но тут: же забывала, что и где происходит; ей вполне хватало заключения, что и везде в мире что-то не в порядке, - она вполне утешалась этим, рассуждая примерно так: ну вот, там тайфун, а у нас нет - вот и хорошо; в Бразилии цены поднялись - хорошо, что я не в Бразилии. Погода же непосредственно касалась ее.
"В Москве и области ожидается переменная облачность, местами снег, ветер слабый до умеренного. Температура днем... ночью до десяти градусов мороза, по области до пятнадцати. При прояснениях - пятнадцать-семнадцать».
"Вот это да, - подумала старуха, - не даром кости так ныли сегодня» И тут она вспомнила про кошек, оставшихся этой ночью без крова. Она почувствовала беспокойство. Она встала и прошла несколько раз по комнате. Беспокойство ее все усиливалось. Неожиданно ей показалось, что жалобное мяуканье доносится из-под ее окна.
Раздвинулись обклеенные желтыми обоями стены комнаты....Она вновь на черной, растоптанной тысячами ног дороге. И вновь метет поземка. Слева и справа бредут женщины и дети. Изредка хрипло лают собаки. Рядом с нею идет мальчик. Идет ее сын, с которым так некстати поехала она летом к матери в деревню. По краям колонны идут солдаты с черными, направленными на женские спины автоматами.
И вот холодная станция. Пахнущие скотом и холодом вагоны. Толстый немец вырвал у нее теплую руку сына и впихнул его в другой вагон.
Никогда ей не забыть этой ночи. Ночи в ледяных вагонах. Сквозь щели несло мертвым холодом. Никогда раньше она не подозревала, что может быть так холодно. В вагоне битком. В вагоне нельзя повернуться, и люди, притиснутые к щелям, замерзали возле них, закрывая своими телами холодные потоки и своею смертью сохраняли жизнь тем, кто оказался в середине...
Поехала в сторону дверь, и на землю посыпались закоченевшие трупы, словно срубленные лесины. Затем вышли, пошатываясь на обмороженных ногах те, кто случайно уцелел. И тогда она увидела: на том месте, где должен был находиться вагон с ее сыном, теперь была прицеплена открытая платформа. Там была открытая платформа с решетчатыми бортами и сквозь эти борта было видно, что вся она завалена чем-то серым. В стальной прут ледяным пожатием вцепилась белая, сжатая в кулак рука.
...Метель, белая холодная метель заметает рельсы прошедшей войны, заметает теплую руку сына.Ей кажется, что не кошачий крик слышится из-за окна - кажется ей, будто плачут дети. Стучится в виски одна мысль. Стучится, бьется в клетке памяти. Конечно, это зовет ее замерзающий сын...
Старуха открыла свой шкаф, надела на себя еще две кофты. На ноги - валенки; надела пальто, потеплее обвязалась платком и вышла из комнаты...
Холод пробирался сквозь истертый ватин пальто. Она сидела на ящике, и кошки расположились вокруг нее. Самые маленькие забрались за пазуху и устроились там теплыми мягкими комочками...


Забрезжил серый рассвет. Хлопают двери подъезда - люди идут на работу. Они не замечают старуху, которая продолжает   обогревать своим теплом бездомных кошек. У нее коченеют ноги, но она боится пошевелиться, не хочет тревожить кошек.
Вышла Валентина. Широкими взмахами метлы сметает она выпавший за ночь снежок. Валентина плохо спала этой ночью - больной сынишка то и дело просыпался, просил пить. Очень хочется спать Валентине. Раз-раз - сгребает метла снег.
- Ты что тут делаешь? - она остановилась перед сидящей старухой. - Эй, ты что?
На лице у старухи счастливая, спокойная улыбка. Никто раньше не видел такой у нее.
- Вот те раз...
Валентина прислонила к забору метлу и побежала куда-то. Она торопилась. Старуха сидела все так же нахохлившись в своем пальто с изъеденным молью воротником, и кошки продолжали греться у ее коченеющего тела.
 
Ноябрь 77 г.