Моя Мертвая Любовь

               

   Я люблю ночные дежурства. Тихо, лишь жужжат лампы дневного света, да доносится звук капающей воды из неплотно затянутого крана. Можно включить телевизор, но мне вот уже где лживые заверения чиновников и все эти репортажи ушлых репортеров с мест катастроф и аварий с непременной демонстрацией обезображенных трупов. На дежурстве я предпочитаю читать. Если забываю принести книгу из дома, читаю специальную литературу, стоящую на полке в кабинете.


   Ночью на работе я один. Если не принимать во внимание моих подопечных, которые, впрочем, не доставляют никаких хлопот. Они часто меняются и мне доставляет удовольствие знакомиться с вновь прибывшими. Подопечные неразговорчивы и их ответные реплики я проговариваю сам. В зале, где они находятся, всегда холодно, несмотря на то, что они обнажены и укрыты лишь простынями. Я забыл сказать, что работаю, или как раньше говорили, служу, санитаром в морге. Не буду уверять, что люблю свою работу, но она мне нравится. По крайней мере – лучше многих. Принять новенького, раздеть, помыть, прибрать после того, как патологоанатом закончит свое дело. Зарплата, как и везде в медицине, невысока, но всегда есть возможность левого дохода.


   Я уже говорил, что среди подопечных большая текучка. Обычно они не задерживаются дольше 2-3 дней. Потом их разбирают родственники. В основной своей массе подопечные поступают к нам с именами и фамилиями, но порой бывают и неизвестные. Эти задерживаются подольше, пока не обретут паспортные данные. Те, кого так и не востребовали, а такие случаются, задерживаются у нас надолго, а потом тоже исчезают. Понятия не имею куда.
   Подопечных, которых мы выдаем, родственники получают, понятно, не в голом, первозданном  виде. Близкие приносят одежду и я одеваю тело.


   Принято считать, что у подопечных продолжают расти ногти и волосы. Это заблуждение. Мнимый рост происходит вследствие обезвоживания и, как следствие, усадки тканей, создается впечатление роста ногтей и щетины на лице. В парикмахерскую подопечного не повезешь, самостоятельно побрить не всякий родственник решится. Вот и приработок. Ногти на ногах стричь не приходилось, а вот на руках и побрить – это пожалуйста. Не знаю, смог бы я работать парикмахером, но брить наловчился быстро. Случаются, конечно, и порезы, не без этого, но тут что хорошо – крови нет. Оттого порезы и малозаметны. А если еще и припудрить, то хоть в магазинную витрину выставляй, манекеном работать.


   И все равно, даже с учетом того, что днем неучтенный приработок выше, люблю я ночные дежурства. Нет начальства, всей этой дневной суеты, слёз. Левак реже, но существенно весомее. Кроме того как раз по ночам и происходят всякие интересные случаи. То женщина, таясь, попросится в последний раз взглянуть на любимого. На похороны ей из-за законной вдовы хода нет, вот и поплачет над милым в одиночестве. То наоборот неверный муж прокрадется склонить скорбно голову. Хотя последнее случается куда как реже.


   Однажды, было уже почти два часа ночи, в дверь раздался  звонок. Открываю, дверь на ночь я запираю на замок, на пороге стоит подвыпившая компания. Два парня и две девушки.  Девицы хихикают, парни, перебивая друг друга, принялись объяснять мне суть своего визита. Не сразу, но становится понятно: они веселились на квартире одной из девушек, и хозяйка с пьяной бравадой заявила, что с ее способностями она и у мертвого поднимет. Все тут же ухватились за это самоуверенное заявление, заключили пари и всей компанией явились убедиться в правоте сказанного.


   Следовало бы выпроводить их сию же минуту и запереть дверь, но кто устоит перед просьбой, подкрепленной веером из десяти 100 долларовых бумажек? Криминала в этом не было, деньги хорошие, да и мне самому, по правде, стало интересно, как девица будет выпутываться из положения. Короче говоря, провожу всю компанию в большой зал, где на столах расположились мои подопечные. Накануне в какой-то разборке погиб от огнестрела рослый парень лет 25. Даже учитывая нынешнее незавидное положение хозяина, мужское его достоинство выглядело внушительно. Ни минуты не мешкая, спорщица приступила к доказательству заявленного. Тем временем оставшаяся троица раскупорила бутылку шампанского и принялась пить, подбадривая и комментируя усердную работу подруги. Ей шампанское не предложили, поскольку рот у той был занят. Минут 15 девица добросовестно пыталась придать стойкое вертикальное положение бывшему предмету гордости хозяина, но, понятное дело, желаемого не достигла. Наконец оторвавшись, словно не насытившаяся пиявка, она перевела дух и заявила, мол клиент попался какой-то неадекватный и, кивнув головой в мою сторону, добавила, что уж этого она возбудит в шесть секунд. А поскольку я работаю здесь, то меня можно считать почти мертвым. Я отказался. Во-первых, полученная «штука» зеленью меня вполне удовлетворила. А во-вторых, из опасения, что в присутствии комментирующих зрителей я вряд ли буду выгодно отличаться от предыдущего клиента девушки. Хмельные друзья поспешили напомнить проигравшей, что теперь с нее причитается бутылка коньяка (на нее они и спорили) и веселая компания с шутками и смехом удалилась. Этот случай стал жемчужиной моей коллекции.


   Придя на очередное ночное дежурство я отпустил сменщика, запер за ним дверь и пошел поприветствовать старожилов и познакомиться с новичками. Первые трое были знакомы и я просто перебросился с ними парой фраз. Что-то вроде приветствия, о погоде на улице. Но приподняв угол простыни с лица четвертого, я замер. На столе лежала девушка. Взгляд фиксировал детали, как вспышка фотоаппарата. Светлая шатенка. Длинные прямые волосы. Спокойное выражение лица. Гладкая, матовая, слегка бледная кожа. Четко очерченные губы. Брови, которых не касался пинцет. Длинные, пушистые ресницы…


   Я медленно стянул с нее простынь и задохнулся. Подобной совершенной красоты  я не встречал никогда в жизни. Идеальная, гладкая, как и на лице, кожа, не запятнанная ни единой родинкой. Нет, под соском левой груди виднелась одна, небольшая, с ягоду черноплодной рябины. И эта ее одинокость придавала девушке дополнительное очарование. Плоский живот без единой складки. Аккуратный неглубокий пупок. Стройные длинные ноги и между ними подушечка светлых же, но кудрявых, волос.


   Никогда прежде мне не встречалась столь восхитительная, ошеломляющая красота. Я знаю, что повторяюсь, но это так. Я опустил руку на грудь девушки, накрыв ладонью и сосок, и родинку. Грудь была очень упругой и холодной. Внезапное осознание того, что ее принимал и раздевал пьяный сменщик Митроха, и лапал эту красоту своими вечно потными и липкими руками, заставило меня содрогнуться от омерзения и ненависти. Налив в таз теплую воду я бережно вымыл красавицу мягкой губкой и лишь после этого пошел и раскрыл журнал поступлений. В графе Ф.И.О. значилось «Неизвестная».


   Торопливо выкурив сигарету, я вернулся к незнакомке. Стоя над ней, холодной и прекрасной, словно статуя, я гладил это тело руками. Я расчесал ей волосы и подложил под голову свернутый конвертом теплый халат из синей байки. На безукоризненном теле не было видно ни единого повреждения. Что случилось с нею?


   Я бережно касался ее тела и непрестанно разговаривал с ней. Так прошла ночь. Остальные подопечные так и остались без моего внимания.


   Наутро я сказал пришедшему на смену Митрохе, что у меня залило квартиру, требуется срочный ремонт и поэтому несколько дней я поживу здесь. Митроха, вдвойне обрадованный и нежданно свалившимися на него отгулами, и деньгами на бутылку, которые я дал ему, боясь, что я передумаю, быстро исчез. Я же расспросив, узнал, что нашли ее в сквере на скамейке. Причину смерти предстояло выяснить патологоанатому. Не желая присутствовать при вскрытии, под предлогом похода на строительный рынок, я отпросился и два часа томительно слонялся по прилежащим улицам. По возвращении, стараясь не упускать из поля зрения холмик ее тела, прикрытый простыней и мысленно потея от усилий, я подталкивал стрелки часов все ближе к концу рабочего дня. Доктор сказал, что причиной ее ухода из жизни оказался разрыв аневризмы аорты. Смерть мгновенная и безболезненная. Оттого и лицо ее оставалось спокойным.


   Наконец все разошлись и я остался один. Заперев дверь, я устремился к своей возлюбленной. Мысленно я уже называл ее так. Грудь и живот до лона рассекал свежий разрез, стянутый грубыми, редкими стежками толстой белой нити. Слезы навернулись мне на глаза. Я пробежал кончиками пальцев по ушитой ране в неосознанном стремлении унять ее боль. Затем поднял мою любовь на руки и принялся баюкать, как ребенка. Когда руки устали и готовы были выпустить ее, я отнес и уложил ее на кушетку, которая несмотря на свою жесткость была мягче секционного стола.


   Время шло. Я не отходил от любимой ни на шаг. Она же оставалась неподвижно холодной. В какой-то момент, повинуясь неясному импульсу, я сбросил с себя всю одежду и лег на кушетку рядом с нею, обняв и прижавшись всем телом. В стремлении передать ей свое тепло я прижимался все крепче, не переставая гладить и целовать ее, шепча какие-то ласковые слова. Я чувствовал, как где-то в глубине ее прекрасного тела затеплился маленький огонек. Пока еще не разгораясь, но и не угасая. Поцелуи мои становились страстными, меня охватило возбуждение, которое проявилось и внешне. Не чувствуя неприятия с ее стороны я переместился вверх и вошел в нее. Хотя любимая не противилась, проникновение было трудным. Крови не было, но я не сомневался в том, что был ее первым мужчиной, ее возлюбленным. Ритм моих движений нарастал и в конце концов я изверг в нее поток раскаленной лавы. И явственно услышал легкий, на грани различимого, вздох.


   Остаток ночи я провел рядом с нею. Я ласкал ее и рассказывал о своей жизни, вспоминал разные забавные случаи и веселые истории, говорил о нашей будущей совместной жизни. Утром я перенес любимую назад на стол и заботливо укрыл простыней.


   Весь рабочий день я рассчитывал свое перемещение по залу так, чтобы оказаться рядом. Поправить простынь, словно невзначай коснуться и непрестанно молить Бога о том, чтобы моя Любовь как можно дольше оставалась неизвестной. Знаю, с моей стороны это было эгоистично и жестоко по отношению к ее родным, но я думал только о нашем счастье.


   Томительно долгий день подошел к концу и мы снова остались одни. Вселенная была у наших ног. И этой ночью мы тоже жили, как муж и жена. Хотя, что значит «как»? Она и была моей женою, моей Любовью, вверенной мне Провидением. Не угасший за день робкий огонек внутри ее тела разгорался все ярче. И хотя она пока не обнимала меня, я чувствовал, что любимая всем своим естеством подается навстречу. И снова мы обсуждали дальнейшую совместную жизнь, планировали перестановку мебели в моей, оставшейся от родителей, квартире, составляли меню с учетом предпочтений в еде друг друга. Меня поражало, насколько совпадают наши вкусы и взгляды на все, чего бы мы ни коснулись в разговоре.


   А утром приехали ее родители. Из соседнего города. Моя Любовь училась здесь в институте и звали ее Любой, Любовью. Я знал это с самого начала. Глядя, как заботливо и чутко они относятся друг к другу, пытаясь переложить большую часть горькой ноши на свои плечи я представлял на их месте нас с Любой.


   С тех пор прошло больше месяца. Я продолжаю ходить на службу, но стараюсь избегать ночных дежурств. С подопечными больше не здороваюсь и не разговариваю.


   И все это время меня не оставляет чувство. Нет, глубокая убежденность! Будь в нашем распоряжении еще несколько ночей, и я вернул свою любимую к жизни.