Реликт

   

Полуденный лес клонил в сон. Илья с трудом подавил желание растянуться во весь рост где-нибудь в тенечке и всхрапнуть в свое удовольствие часика два, отер платком вспотевший лоб и зашагал дальше. По понедельникам обход давался ему труднее всего, но, с другой стороны, именно в понедельник он совершал его особенно тщательно...
- Браконьерствуете?! - Илья, лихо заломив форменную фуражку, шагнул из кустов на поляну. Два мужика, курившие у только
что поваленного кедра, вздрогнули.
- А ну, собирай струмент и пошли со мной...
- Шуткуешь, дядь Илья,- опомнился один, невысокий, коренастый, дочерна загорелый. - Ты что,н е узнал меня? Тракторист я Веснянский, Петро, а это - брательник мой двоюродный... Вот понимаешь, забор чинить надумали...
Илья опустил ружье.
- Садись-от рядом, потолкуем.
- Не-е,- неуверенно возразил он,- Нельзя. Кедрач-то, слышь,
государственный.  Пропади хоть один - с меня же стребуют.  Слышь,
из академии приезжали, мол, говорят, порода ценная.
- Н-да... - сочувственно протянул Петро. - Ишь ты ведь! Ну
дак ты ведь мужик серьезный, кому ж как не тебе беречь...
- То-то серьезный, ужо за вами уследишь, как вы браконьерствуете!  Ить ведь до чего ж дошли? курятник чинить,- и то кедрач валят!..
- Н-да... - задумчиво произнес Петро. - Курятник - это безобразие.- Потом добавил, как бы раздумывая: - Не, мы с Василием забор чинить задумали.  И, поникаешь, дядь Илья, вот какая, понимаешь, незадача-от вышла: весь материал-от есть, а слеги над воротами, ну нет, вот хоть убейся...
 
- Ты что ж, слегу-то из этого бревна делать собрался? -
кивнул Илья на почти метровый ствол.
Двоюродный брат, до этого не проронивший ни слова, уверенно заметил:
- Стешется.
- Вот-вот,- подхватил Петро- Ты уж уважь, дядь Илья...
- Так уважить - отчего ж не уважить, ребята, кабы он мой был, кедрач-от. А то он, слышь, на балансе. Денег стоит.
- Денег? - притворно удивился Петро. - Ну это мы заплатим.
- Не положено...
- Знаем мы, что не положено. Но ты уж, дядь Илья, по-соседски. А?
Через пять минут дело было слажено. Мужики подцепили трактором ствол и утащили его, ломая подлесок, к дороге, а Илья, опустив в карман своей синей куртки пятерку, зашагал в деревню, позади остались лишь обрубленные ветки, поломанные кусты, да кособокий пенек с выступившими слезами смолы, источавший в разогретый солнцем воздух густой, терпкий, ни с чем не сравнимый аромат.
...От деревни до кордона, где жил Петька с отцом, было семь с лишний километров - это если идти по дороге. Петька  же добирался до дома меньше чем за час:  не станет же он, словно отпускник, приехавший на неделю из города, крутить и петлять вслед за дорогой,- Петька всегда ходил напрямик, и если бы кто-нибудь ему сказал, что так не стоит делать, потому что можно заблудиться,- Петька не стал бы дальше и разговаривать с этим человеком: тот, кто считал, что в лесу можно заблудиться, переставал для него существовать, становясь одним из "них".
Петька вообще делил людей на "их" я "нас". Они - и их было много - жили и в Веснянке, и в райцентре, в других больших городах, городах,о которых он имел слабое представление, но считал такими же пыльными и грязными, как райцентр, только, может быть, размером побольше. Они - это те, кто мог жить в этих городах, те, кто и в деревне старался сделать все как в городе, чтобы был асфальт и кирпичные дома, чтобы не было коров и овец, те, кого лес интересовал только как дрова.
Мы - это был ,во-первых, он сам, во-вторых, Катькина Юлька, в-третьих, дед Кондрат, в-четвертых, Павел Потапыч - учитель биологии... Хотя... был еще отец, но Петька пока никак не мог решить, можно ли его безоговорочно считать своим. Раньше-то, когда была жива мать, он в этом не сомневался. Но теперь...
Определяя понятие "мы", Петька относил сюда людей, которые думали так же, как он сам. А сам он, несмотря на свои пятнадцать лет, уже имел четкую философскую позицию. Он не понимал, как это можно торчать среди каменных коробок, давиться в переполнениях троллейбусах, дышать бензиновой гарью,  часами стоять в очередях за мясом, которое у него и Полкан-то есть не станет,- и все это, когда рядом есть лес; лес, с его грибами и ягодами, чистым воздухом; лес, в котором живет столько всякого зверья и скучать невозможно - потому что лес каждый день разный, каждый день новый...
То есть Петька не знал пока точно, как будет называться его будущая специальность, но зато твердо знал, что жизнь его будет неразрывно связана с лесом. И ... с Юлькой, потому что она думала так же.
Высокие толстые, усыпанные белыми медовыми цветами трубки качались перед глазами, расступались в стороны; недовольно жужжа, пчелы поднимались в воздух, а затем вновь опускались на их раскинувшиеся зонтиками соцветье.
Петька поправил съехавшую на бок сумку. Лишь только он вспомнил о Юльке, как настроение его сразу же ухудшилось. И если бы они просто поссорились - нет, на этот раз дело было гораздо хуже... Оттого-то так погано, муторно было у Петьки на душе.
После уроков он провожал Юльку. Последнее время он это делал всегда, так что все в деревне привыкли и никто у нет не острил по этому поводу. Но с некоторых пор Петька стал замечать, что с Юлькой творится что-то неладное:  вроде бы ей его провожание становилось не очень приятным.Вот и сегодня она шла молча, почему-то стараясь не смотреть на него.
- Да что с тобой последнее время? - наконец не выдержал Петька.
- Ничего. Просто у магазина отца твоего опять видела.
Петька не усмотрел в этом сообщении ничего особенного - Юлькин отец, во всяком случае, появлялся у магазина не реже.
- Да,- Петька покрутил головой.- Зашибает он что-то последнее время. И где только деньги берет, леший его знает...
Юлька  бросила на Петьку быстрый взгляд:
- А ты не знаешь? И не спрашивал?
- Спрашивал. То, говорит, забор починил, лисицу сдал, то, говорит, друзья угостили... А что? Оно, конечно, нехорошо,что пьет,да он не буянит и вообще мужик хороший, только по мамке очень тоскует.
- Хороший? - как-то странно переспросила Юлька. Она остановилась у края оврага.- Ты что, в самом деле не знаешь, на что он пьет?
Петька пожал плечами. Вообще-то он догадывался, что у отца появился какой-то неизвестный источник дохода, но о своих подозрениях Петька пока предпочитал не говорить.
- Ты чего? Если знаешь что такого, то говори,- сказал он.
 - А то, Петь,- ответила она тихо,- что отец твой лесом торгует...
- То есть как торгует? - не понял сначала Петька.
Юлька отвернулась.
- У нас в деревне кедром печи топят. А вчера нам с матерью дядя Петя за десятку три ствола приволок. Кедр.  Я же знаю, те самые...
У Петьки губы сжались в жесткую полоску.
- Ну ты, знаешь, все-таки...- он не договорил,- Так тоже нельзя. И почему знаешь, что мой отец сторговал? Может ,они сами украли? - Петька начал уверенно, но встретившись со взглядом Юльки, споткнулся и замолчал.
- Вот что. Я у него это узнаю. Сам у отца спрошу. Мне он врать не посмеет... Ну если его работа... - Петька зло мотнул головок...
...Веткой больно хлестнуло по лицу. Он остановился на секунду. Чем дольше он думал над Юлькиными словами, тем сильнее им овладевало подозрение, что это правда.
"Вернее, может быть правдой,- подумал Петька.- Была бы мать жива, такого бы не могло случиться..."
Он наткнулся на свежий спил уже совсем недалеко от дома. Вокруг валялись поломанные сучья. Петька обошел поляну кругом, нашел место, где стоял трактор, пару недокуренных "Беломорин", определил, что браконьеров было двое. И тут неожиданно наткнулся на отпечатавшийся на содранной дерновине след третьего человека. След был отцовских сапог. Сомнений быть не могло, потому что на земле отпечаталась железная подковка, совсем новенькая - ее отец привинтил на каблук в прошлый вторник. Петька вспомнил, как отец еще ворчал, что теперь хороших сапог не купить и что каблуки за месяц снашиваются.
Он стоял и смотрел на след, словно надеясь ,что тот исчезнет. В памяти неожиданно всплыл обрывок случайно услышанного разговора:  бабка Матрена, глядя в спину отцу возвращавшемуся: из магазина, сказала:
- ...Нашли ж кого... Поставили козла сторожем при капусте...
Петька тогда не понял, о чем она.
"Козла при капусте... Козел чертов",- подумал Петька, чувствуя, что им овладевает злость и обида за отца. Теперь-то он все понял: и откуда водка, и откуда друзья.
...Полкан,  взвизгнув, рванул цепь. Петька, не приласкав его как обычно, поднялся на крыльцо и толкнул дверь.
Полутемная комната с большой печью, занимавшей ее добрую половину, встретила его крепким табачным перегаром.  Отец и Панкрат-лесник с соседнего кордона - сидели у прикрытого беленькими занавесочками окошка.  Отец хрустел огурцом.  На столе стояла наполовину опорожненная бутылка.
- Здорово, Петька, сынок,  чего-то ты поздно стал с уроков приходить... А? - засмеялся отец, наливая водку в стакан.- От женим тебя вскорости на Юльке...
Щеки Петьки побелели.- Это не твоего ума дело,- резко и зло сказал он. Улыбка, пьяно блуждавшая на лице Ильи, пропала. Он поставил, так и не допив, стакан на стол.
- Я тебя хочу спросить... Ты что ж, батька, кедрачом торгуешь?!
- Этто тебе кто ж такое насвистел? А? - попытался разыграть праведное возмущение Илья, но получилось оно у него до того ненатуральным, что, несмотря на хмель, он почувствовал это сам. Петька продолжал, словно и не  слышал слов отца:
- А ты знаешь, что это реликт?
- Хто? - на этот раз непритворно удивился Илья.
- Вид такой. Ну дерево или что... От прежних времен остался, а теперь вымирает, потому что условия другие стали. Его ж люди специально охраняют...
- Скажешь тоже, реликт,- Илья будто успокоился.- Кедрач он и есть кедрач. Дерево. Растет без всякой какой ни есть пользы.А охраняют его для того, чтобы потом получили те ,кому положено, а те, кому неположено, значит, не получили. Вот я малость справедливость и подправил - уважил хороших людей.В разговор вмешался Панкрат. Он строго спросил Петьку:
- Что на свете дороже:  дерево али люда? 3наешь, поди, люди...А что, вишь, кто жуликом назвал - так это завидуют:  самим на месте твоего батьки быть хочется. Нынче как? Кто где успел присесть - тем и кормится: кто, вишь, кедрачом, кто рыбкой, кто дичинкой - тем и живем... - Петька, набычившись, молчал.
Илья с пьяной лаской в голосе вдруг произнес:
- Сам ты у меня, Петька,реликт.
- Гады вы,- тихо и внятно сказал Петька. Панкрат крякнул.Илья рванулся было к Петьке, но видя, что тот и не собирается убегать, снова опустился на стул.Петька, больше не обращая на них внимания, прошел в комнату и вытащил из-под своей кровати рюкзак. Разложив его на полу, он принялся собирать продукты.Илья некоторое время с тревогой наблюдал за его действия¬ми. Когда Петька сунул внутрь выходную рубашку, он нерешительно спросил:
- Ты чего этто... Ты этто, не дури...
Петька, продолжая собираться, угрюмо молчал. Илья испугался.
- Петьк, а Петьк, ты куда?
Петька между тем завязал рюкзак, вскинул его на плечо, снял со стены свое ружье и все так же молчком пошел к двери. И лишь у самого порога, не глядя на отца, наконец сказал:
- Живи один. Мне с тобой под одной крышей... - и, не договорив,  вышел.
Он шел широкими шагами прочь. Не выбирая дороги, напрямик. Прочь. Нет, он никогда не вернется. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за рюкзак, но он не обращал внимания на них и шел напролом, в чащу.
Сначала он шел без цели, но постепенно успокаиваясь, он уже определенно направлялся к большим камням.  Как всегда, когда ему становилось тяжело.
Он против воли вспомнил осень.  Ту осень.
Он не зажигал огня. Так и сидел в непривычно пустой комнате, не снимая отяжелевших кладбищенской глиной сапог. Просто сидел и ни о чем решительно ни о чем не думал: не было больше ни школы с ее уроками, ни хозяйства, которое отнимало у него прежде столько времени.
Кто-то споткнулся о порог. Вошел отец, долго шарил по столу в поисках спичек. Наконец нашел, чиркнул, сломал спичку, снова чиркнул. Руки не слушались.
- Давай зажгу.- Петька зажег лампу, поставил стекло и вывинтил фитиль. В желтом свете, залившем комнату, лицо отца показалось Петьке странным и тоже как бы неживым. Потом отец пошел к кровати и вновь споткнулся о стул, и тогда Петька понял, что отец совершенно пьян, пьян так,как не бывал верно никогда.
Илья остановился посреди комнаты и шепотом произнес:
- Петь, а Петь, подь-ка сюда...
Петька подошел. Отец пристально смотрел на несмятую, застеленную еще матерью кровать.
- Глянь-ка, Петь,- произнес отец каким-то странным голосом.- Будто Татьяна лежит...
Петька вздрогнул, но глаз не отвел и продолжал смотреть на кровать.
Не, бать, это тебе с водки. Нет там никого. А мать мы уже четыре дня как схоронили.
- Верно,- тряхнул головой Илья.- От померещилось.- Он пошел к столу, плюхнулся на стул, несколько минут сидел, ничего не говоря и не двигаясь, а затем вдруг, резко обернулся. Петька снова вздрогнул.
- Блазнит,- пожаловался Илья,- Совсем я заболел. Петь, а Петь...
- Ну?
- Сходи к Павлихе, налей хоть маленькую.
Петька мотнул головой, но встал:  дом был тягостен ему, и он был рад тому, что появилась причина уйти.
- Деньги-то?
- Нет, Петь. Скажи ей, что, мол, на помин-от. Пусть в долг даст, а я отдам, ну отдам... Нешто я когда не отдавал...
Вспомнив эти слова, Петька усмехнулся. Зло. Ишь,  ведь честный какой! И верно - нашел чем отдавать... Была бы мать жива...
"И что тебя, мать, понесло этот завал разбирать,- спрашивал он.- Вот ты теперь в земле лежишь, а батька лес пропивает... И чтобы наоборот,- думал он, нисколько не страшась своих мыслей.- Ты бы, небось, не пропила, утони он хоть двадцать раз..."
Так Петька прошагал с час.  Большие камни были уже совсем близко, как вдруг что-то в лесу изменилось. Он остановился и прислушался.
В привычный шум полуденного леса, шум, который и шумом-то назвать неудобно, настолько он слитен, неразделим с коричнево-зеленым царством леса, с его мхами и травами, нерешительно пробивающиеся сквозь толстую хвойную подстилку у коричневых, уходящих высоко вверх колонн вековых кедров и лиственниц, с его особым воздухом, наполненным их дыханием; в шум ветра в кронах, прерываемый лишь щебетаньем птиц, вдруг ворвалось что-то постороннее, что-то тревожное. Петька попытался сориентироваться, несколько минут прикидывал так и сяк и наконец решил, что шум моторов доносится с Больших камней.
Еще неделю назад там ничего не было, и шуметь там ничто не могло. Ничто, абсолютно ничто! Там не было ни дорог, ни вырубок, ни рудников, ни лодочных пристаней. Там, у Больших камней, был такой же лес, как на десятки, сот ни километров вверх и вниз по течению Листвянки.

Пахло свежесрубленным кедром. По развороченной, распоротой гусеницами трелевочных тракторов просеке, мимо сваленных как попало, еще сочившихся янтарной смолой деревьев Петька вышел к берегу реки.Он, словно споткнувшись, остановился на краю внезапно, бог весть откуда взявшейся у Больших камней пустоши,  Все,вплоть до берега реки было взрыто гусеницами, разворочанная земля уже местами высохла и превратилась в серую пыль, которой были присыпаны валявшиеся тут и там, вдавленные в землю, размолотые в белую щепу ветки деревьев. Петьке показалось,  что он стоит на краю огромного кладбища,где сквозь землю торчат незакопанные, обнаженные, кости.
Кладбище пахло соляркой. На земле тут и там попадались ржавые бочки, доски, куски канатов, масляные пятна.
Петька шел вперед, туда, где рядом с досчатыми домиками и палатками в беспорядке сгрудились трактора и бульдозеры. Он перешагнул через валявшуюся автомобильную покрышку и увидел людей. Они сидели сразу же за большой палаткой вокруг стола, на котором стояли алюминиевые миски. Рядом на походной плите стояло ведро, и девушка в энцефалитке что-то мешала в нем.
- Сережа,- вдруг сказала,- надо еще дровишек подбросить.
Невысокий, заросший курчавой светлой бородкой Сережа подошел к груде напиленных чурбаков, выбрал один, ловко взмахнул топором, и в стороны брызнули осколки поленьев.
Девушка заметила Петьку, который, окаменев, не имея сил сдвинуться с места, смотрел на парня в драной ковбойке.
- Смотри, у нас гости.
Сережа подмигнул Петьке и, вновь взмахнув топором, расколол чурбак. Петька посмотрел в сторону и увидел груду стволов, сваленных у деревянного вагончика: груду  измазанных грязью, пораненных при трелевке кедров, которым предстояло превратиться в осколки поленьев и исчезнуть в костре.
- Стойте, что же вы делаете! - крикнул он, бросившись вперед.Неизвестно как в его руке очутилось ружье. Грохнул выстрел.
- Да у него не все дома,- объяснял Сережа собравшимся товарищам.- Параноик, как пить дать:  дуплетом с пяти шагов...Дрова пожалел! Хорошо, промазал, а попал бы?!
Петьку трясло. Девушка в энцефалитке принесла воды.
- Ты чего это, парень? - спросил его мужичок в телогрейке.- Просто так на людей бросаться - за это и по шее получить можно.
Петька молчал,затравленно озираясь.
- Ну чего злишься,- сказал Сережа.- Мы ж не браконьеры какие, мы для тебя же здесь электростанцию строим, понял?
- Врете вы,- вдруг ответил Петька,- Не может тут никакой электростанции быть. Заповедник здесь. А за такие дела, что вы делаете, под суд у нас отдают, поняли?
Он ожидал, что они испугаются или рассердятся,но трактористы засмеялись.
- Тю,- хлопнул его по плечу высокий в телогрейке.- Да ты,парень, никак прокурором будешь? Ну, брат, ну напугал... Как, гражданин начальник,прикажешь:  может уж и вещички собирать?
В этот момент рабочие раздвинулись и к Петьке подошел мужчина в пиджаке.
- Стойте, ребята. Кончай базар. Парень правильно говорит:
был здесь заповедник.- Ну, пошли со мной,- обратился он к Петьке.- Сейчас все
поймешь.- И он взял у Сережи Петькино ружье.Они вошли в вагончик. Мужчина вытащил карту и положил ее перед Петькой.
- Видишь, вот, красная линия вокруг речки?
Петька кивнул, еще не понимая в чем дело, но уже чувствуя, что за картой кроется что-то недоброе.
- Вот,- обрадовался начальник,- значит видишь? Это линия затопления,
- Чего?
- Водохранилище здесь будет. А где мы сейчас...
- У Больших камней?
- У Больших камней,- кивнул начальник.- Здесь будет плоти¬на и ГЭС. Ток будем давать, понял? Для тебя, для деревни...
Петька замотал головой и попятился.
- Не нужно нам тока. Ну его к лешему.
Сзади засмеялись. Петька оглянулся - смеялась девушка.
- Стратег. Ему не нужно. Мало ли что тебе не нужно, другим нужно.
- Нет,- крикнул Петька,- в нашей деревне никому не нужно!
- Ишь ты, за всех расписываешься.  А ты спрашивал людей-то?
Петька опустил голову,  затем буркнул:  - Кому охота, пусть в города едут, чего ж всю землю-то поганить...
- Не в одной твоей деревне дело,- сказал, видимо решив закончить спор, начальник.- Электричество нужно городам и заводам.Технический прогресс, братец, заповедниками не остановишь!  Надо и баста. А ты, кедры, кедры...  Что же, людям теперь при лучинах сидеть из-за них, что ли?
Петька, насупившись, молчал.
- Да и ружьишко-то твое, между прочим, на заводе оделено,а не в лесу выросло...
- Ну и забирай его себе! - Петька шагнул через порожек и быстро зашагал к лесу.
- Стой!- крикнули ему вдогонку.- Куда ты? Возьми ружье-то свое, не боись, в милицию не пойдем...
Петька обернулся, смерил стоявших на крыльце начальника, девушку и Сережу в рваной ковбойке ненавидящим взглядом и сказал негромко:
- Забирай его себе. Оно тебе больше-от с руки будет. А я в город,- сорвался он вдруг на крик.- Я там все расскажу! Нет таких законов, чтобы лес сводить. Нет! - Петька замолчал, зло плюнул и, уже больше не оборачиваясь, пошел к лесу.
- Паскудная работа... - прервал общее тягостное молчание белобрысый Сережа. Он покрутил в руках топор, размахнулся и с силой всадил его сверкающее жало в комель бревна. Потом повернулся и медленно, как бы нехотя, раздумывая, направился к тракторам. За ним, недообедав, потянулись остальные.
г.Москва     1980г.