ЖЕСТ

Проходит жизнь моя,
Как мало сделал я!..

Ария Христа. Рок-опера
«Иисус Христос – суперзвезда».


Никогда не забуду – в воцарившейся тишине я стою в самом центре банкетного зала. Правая рука моя поднята вверх, и сотни глаз заворожённо смотрят на неё. Господи, какое разнообразие взглядов! Взгляд-недоумение и взгляд-восхищение, взгляд-порицание и взгляд-недоверие, взгляд-жалость и взгляд-возмущение. Сколько это длилось? «Секунду. Или две», - говорит Женя. «Вечность. Или две», - вспоминаю я. Никогда не забуду…


- 1 -

Только моя жена (увы, бывшая) могла пригласить меня  на свою собственную свадьбу. И только её муж (увы, бывший), т.е. я, мог принять подобное приглашение. Примерно так выразился Женя.
- Женя, это комплимент? Или отнюдь?
- Комплимент, - ответил он. И добавил: - Или отнюдь.

Я пришёл к нему с известием, что и он в числе приглашённых. Катька не питала к нему симпатии настолько, что желала видеть его на своей свадьбе. Она сделала это ради меня. «Тебе будет грустно, а Женя твой друг. Только – пожалуйста! – не напивайся до той стадии, когда ты начинаешь вызывать отвращение!».

- Так ты едешь со мной?
- Я-то, разумеется, еду. И это легко объяснить – я еду, потому что ты едешь. А вот почему едешь ты?
- Хочешь сказать, что ты даже не догадываешься?
- Нет, почему же, догадываюсь. Но я могу ошибаться.
- Не помню, когда это было в последний раз. Относительно меня, я имею ввиду.
- Польщён.

Я молчу и жду. За годы нашей дружбы у нас как-то сама собой сложилась традиция – сообщая друг другу о своих поступках, мыслях, решениях, поведении, настроении, состоянии – мы не спешили тут же их объяснить сами, а предоставляли сделать это друг другу. Что учило нас взаимопониманию.

Выглядело это примерно так. Я говорил Жене: «Я поступил таким вот образом». Он не спрашивал «зачем» и «почему», он обдумывал мой поступок, а затем объяснял его. Объяснение было в форме предположений, я же, соглашаясь или отрицая, кивал головой, давая направление его мысли. Напоминает игру «тепло-холодно», с той лишь разницей, что у нас не игра, мы не делаем отгадку самоцелью. И когда мы не можем объяснить поведение друг друга, или объясняем неверно, мы не огорчаемся, просто мы в очередной раз понимаем, насколько мы ещё не изучены.

Я молчу и жду. С чего бы это Жене вздумалось ломать традицию? Правда, она не была официальной, а дружба наша не оговаривала обязательств и не терпела претензий. Да и о существовании этой традиции я догадался только сейчас, когда она оказалась под угрозой. И всё же его прямой вопрос кажется мне странным. Впрочем, что тут странного, просто Женя растерялся. Я всегда значительно чаще удивлял его, чем он меня. Оттого, когда он потрясал меня новостью, для меня это было праздником. Он никогда не знал, какой именно фортель я выкину в следующий раз, но всегда говорил, что это будет в моём стиле. А разве побывать на свадьбе женщины, которая была в течение пяти лет твоей женой, причём любимой женой, не в моём стиле?! Разумеется, на этот раз я его слишком уж ошарашил, оттого он и повёл себя не как всегда. Впрочем, он уже давно оправился, и свидетельство тому – наступившая тишина. Женя вертит в руках авторучку, сидя за письменным столом, и думает. А я молчу и жду.

- Та-ак, - произносит он наконец. Ручка падает на стол, Женя тянется за папироской. Стало быть, на свой вопрос он нашёл мой ответ. Я весь внимание. Я знаю, что в такие моменты глаза у меня смеющиеся и лукавые. Женя глубоко затягивается, не торопясь выпускает дым, потом чуть кашляет, что-то вроде проверки голоса, устремляет свой взор на меня и начинает:
- Ты счастливчик, Митрий, хотя, быть может, и несчастный. Далеко не каждому в жизни предоставляется возможность погулять на свадьбе своей бывшей жены, и упустить такую возможность было бы в высшей степени неразумно.
(Я склоняю голову в знак согласия).
- Я бы не упустил, но мне не суждено.
- Не загадывай! Давай дальше.
- Дальше. Комплекс вины. Жажда наказания. Мазохистские тенденции. Ты сознательно желаешь присутствовать на мероприятии, уже сам факт которого несёт тебе мучения.
(Я опять склоняю голову).
- Что же доминирует – первое или второе? – в глазах моих сейчас прыгают чёртики. Женя вздыхает, деланно, конечно.
- Первое, - с напускным сожалением торжествует он. Я обречённо соглашаюсь. Чёртики ненадолго исчезают.
- Дальше, - прошу я, закуривая.
- Тебе чрезвычайно интересно взглянуть на её избранника. Ты ведь был уверен, что рано или поздно, но Катерина вернётся, что у неё никого, кроме тебя, не будет. Достаточно?
- Да, пожалуй. Даже более чем.
- Слушай, а ты не собираешься убить её на свадьбе, или похитить из-под венца? – Женя улыбается. Я тоже.
- Нет. Ты слишком высокого мнения обо мне. Хотя я думал об этом.
- Устроить дебош, закатить пьяную истерику или ещё что-нибудь в этом роде?
- Нет, успокойся!
- А твои чёртики в глазах?! Всё равно какую-то авантюру ты задумал!
Я смеюсь – разве его проведёшь?!
- Вынужден признаться – да. Но ничего страшного, поверь. Что именно – не скажу, это сюрприз.
- Как всегда небезобидный, надеюсь?
- Не знаю, но в моём стиле.
- Ясно, - качает головой Женя.
- Я зайду за тобой, будь готов. Ехать четыре часа на автобусе.
Закрывая за мной дверь, Женя произносит:
- Авантюрист.
- Это комплимент? Или отнюдь?
- Комплимент. Или отнюдь…

На улице льёт дождь. Поэтому я решаю идти пешком. Что может быть лучше ночного моросящего дождя! Он разговаривает со мной, но – шёпотом, и я не всё понимаю. Оттого и не перестану вслушиваться в него, любить его.

Я восстанавливаю утренний телефонный разговор с женой, т.е., с экс-женой. «Это немножко дико, но ведь тебя здесь никто не знает. Ну, разве что две-три подруги. На Эдика посмотришь» «Зачем?! Чтобы увидеть в нём ту кучу достоинств, которой не обладаю я?» «Перестань! Для нас это мучительно, но я хочу, чтобы ты был! Не хочу объяснять – почему, или не могу. Ты приедешь?» «Слушай, зачем эта свадьба? Вы не могли бы просто зарегистрироваться? Играть свадьбу во второй раз!» «Это у меня во второй, а у него в первый. На свадьбе настояли он и его родители, мне же просто всё равно. Ты приедешь?» «И ты что же – напялишь на себя белое платье?» «Нет, розовое. Я  в нём прелестна!» «Без него ещё прелестнее» «О, ты научился делать комплименты!» «Спасибо за комплимент» «Ты приедешь? Что ты молчишь как истукан?! Вот всегда так! Прежде, чем ответить человеку, тебе нужно довести его до истерики! Долго мне ещё вымаливать?! Приедешь?!» «А если нет?» «Я всё равно буду ждать» «Дай подумать» «Ты можешь надумать «нет», говори бездумно!» «Да!» «Спасибо, Митенька!.. Не вздыхай» «Ладно» «Целую тебя» «Ещё не расписалась, уже изменяешь?» «Потому и изменяю, что ещё не расписалась!» «Катька, кончай валять дурака, я люблю тебя, выходи за меня замуж!» Молчание. «Не нужно так, Митя. Успокойся, всё будет хорошо» «Да, конечно, извини» «Возьми с собой Женю, тебе будет грустно…» «Гнусно» «а Женя твой друг. Только, пожалуйста, на напивайся…».

Дождь перестал. Изредка встречаются пары влюблённых. Мне становится очень жалко себя. Меня подбирает запоздалый трамвай и, не спрашивая, везёт в одиночество. «А знаешь – всё ещё будет…» Дома прошу у матери нозепам. «Пристрастишься», - говорит она, но таблетки даёт. Здравствуй, пустота!


- 2 -

Я проснулся от шума дождя;
Зачарованный лепетом капель,
Словно сжался в комок – я боюсь,
Что спугну этот дождь, это чудо.

Нет, стихов я не пишу. Но ко мне часто приходят строки, когда я слушаю дождь. Иногда я просыпаюсь среди ночи, просыпаюсь с ощущением доброй тайны. В мире случилось что-то хорошее! Я встаю, иду к окну – и предчувствие меня не обманывает. Идёт дождь!..

Женя встречает меня несколько сумбурно.
- Понял! – говорит он безо всяких вступлений.
- Что понял?!
- Почему она пригласила тебя.
- Почему же?
- Ради собственного спокойствия – она боится, что ты что-нибудь с собой сделаешь. Ведь она не писала тебе, что собирается замуж, а сообщила о браке в предпоследний день. Она хочет видеть, в каком ты состоянии, и определить по нему, на что ты можешь решиться. Конечно, ты мог бы сделать это и вчера после звонка. Тогда бы сегодня по твоему отсутствию она поняла, что с тобой что-то случилось. Ты можешь откинуть копыта и на свадьбе. Эффект - ……….! Но она сразу же узнает об этом. Ей хочется ясности, неизвестность, как известно, изматывает. Ей хочется покоя. Её «приезжай хоть на часок!» подразумевает «оставь меня навеки!». Ты согласен?
- Но когда мы решили расстаться, мы дали друг другу клятвенные заверения ничего такого с собой не делать.
- Она не верит тебе. Сколько раз ты давал клятвенные заверения бросить пить? Ты до стольки и считать-то не умеешь. И, однако, пил, пьёшь и будешь. И потом – разве можно ручаться за себя в такой ситуации?
- Может, и так. Но тогда и она обо мне слишком высокого мнения. Жванецкий, как всегда, прав – «любовь потеряла угрожающую силу середины ХУШ – конца ХIХ века, смертельные случаи крайне редки». Но, я надеюсь, не эти раздумья – причина твоих мешков под глазами?
- Ещё бы! Конечно, нет. Слишком много чести чете Шелестовых. Хотя, признаться, после распада этой четы мир сразу в два раза стал скучнее.
- Всего лишь в два? – набиваю я цену.
- Ты не знаешь чувства меры, Митрий. Сие может иметь губительные последствия.
- Уже имеет, - уточняю я, чувствуя себя позёром.

За разговором мы выходим из дома и направляемся на автовокзал.
- Так что ж ты делал ночью? – вспоминаю я спросить, реагируя на его затяжной зевок.
- Да всё то же.

«Всё то же» означает, что он переводил «Христа». Он уже третий год делает рифмованный перевод рок-оперы, чтобы её можно было петь по-русски. «Ты не современен, переводи «Оттован»!» Это наш обычный юмор, не мне говорить о современности, ибо я подражаю Дега, а диско мы оба терпеть не можем. Женя мне подыгрывает: «Ты, стало быть, начал подражать Нурмухаметову?» «Нет, не дорос ещё!» «И уже нет надежды, что дорастёшь, как это ни грустно!» - патетически восклицает Женя. И дальше, со скорбной миной: «А мне вот «Оттован» не по зубам!» «Не по ногам, ты хотел сказать!» Мы перемежаем подобными перепалками свои беседы, и это не даёт нам выглядеть слишком уж грустными.
- Слушай, ты говорил, при разводе Катерина оставила твою фамилию.
- Ну. – Мы на минуту останавливаемся, чтобы закурить. Я раздумываю, к чему это он про фамилию. Выдвигаю гипотезу:
- Ты хочешь сказать, моя фамилия не умрёт вместе со мной? Если, конечно, Катькин Эдик возьмёт фамилию жены!
- Именно! Правда, это будут уже не те Шелестовы.
- На половину не те.
- На полностью!
- Согласен, на полностью. Но эдак я на него и вовсе рассержусь – жену забрал, фамилию забрал, семейные ссоры – и те забрал! Экая ненасытность!
- Что ты возмущаешься, может, у него своей фамилии нет! У меня братишка читает сейчас роман «Человек Без Лица». Почему бы не быть Человеку Без Фамилии?
- Пусть лучше он будет и с лицом, и с фамилией, но без …!

Женя становится серьёзным. Юмор мной убит. Он осторожно, впрочем, он всегда осторожно, спрашивает:
- Тебя это очень огорчает?
- Свихуться боюсь, как подумаю, что она будет ложиться с ним в постель.
- А ты не думай, - даёт он дурацкий совет.
- Ладно, - даю я дурацкое обещание.
- Всё-таки ты счастливый. Мне вот абсолютно наплевать, есть у Розки кто-нибудь кроме меня или нет. И она отвечает мне тем же.
- У вас проще, у вас партнёрство.
- Глядя на тебя, я голосую за партнёрство.
- Ты противоречишь себе.
- Природа человека противоречива. Да и не вижу я никакого противоречия.
- Ты сказал, что я счастливый.
- Но ведь я не сказал, что быть счастливым – хорошо!
- Неужели я так плохо выгляжу?
- Ну, других-то ты обманешь, нет сомнений. Но не меня. И, тем более, не Катерину.
- Обидно. Как раз её мне бы хотелось обмануть. Точнее, ну…
- Не доставлять ей беспокойства?
- Да. Довольно я её мучил. Слушай, отчего я всем приношу одни несчастья?
- Мне нет.
- Спасибо.
- Пожалуйста! Билеты-то брать будете?! – оказывается, мы стоим против кассы, и кассирша почему-то смеётся. Конечно, будем! Она выписывает билеты.
- На! До посадки десять минут.
- Спасибо, - говорю я.
- Так ведь сказал уже! – у неё определённо хорошее настроение. Сейчас его Женя испортит.
- А ему не жалко, - вступает он. – У него их целый карман.
- Кого?! – улыбка сходит с её лица.
- Спасиб. Митрий, дай ей ещё пару!
- Спасибо, - говорю я. – Спасибо.

Женщина быстро находит чисто женское объяснение.
- С утра шары залили! Алкаши несчастные!

Мы выходим на посадочную площадку, и пред очами нашими предстаёт кучка весёлых девушек, это те две-три подруги, о которых говорила по телефону Катька. Правда, по моим предварительным подсчётам их не менее пяти, но этого и следовало ожидать – моя жена никогда не ошибалась только в сущности. Они испуганно приветствуют нас. Я слышу своё имя, неоднократно произнесённое с вопросительной интонацией. Они подходят к нам. Первой развеять невозможную и дикую догадку пытается Вика:
- А вы… куда-то едете, да? Куда?
Сейчас я её сражу:
- Туда же, куда и вы.

Девушки переглядываются и отказываются верить. Спокойна только Венера.
- Но… то есть… А, в командировку?
- В субботу – в командировку?! Мы что – на больных похожи? – это Женя.

На помощь Вике приходит суперминиатюрная Наташа:
- А вы свободно билеты купили? А мы в предварительной позавчера очередь выстояли.
- Мы тоже не свободно, - говорю я. – Мы за четыре спасиба.
- Одно из которых принадлежало мне! – угрожающе восклицает Женя. – Из-под носа увела!

Девушки обиженно молчат. Только Венера смотрит на меня со снисходительной улыбкой. Она хорошо меня знает. И хорошо ко мне относится. Единственная умная подруга Кати и единственная из её подруг, влюблённая в меня. Я узнал об этом от Кати. «Если между вами что-нибудь будет, убью обоих!» - говорила она, подставляя свой кулачок мне под нос. Я верил, что убьёт, смеялся и был счастлив. Я решаюсь прервать неуклюжее молчание и предоставить девушкам возможность обсудить наше хамство.
- Пардон в натуре, но я хочу в туалет, а уже автобус подали.
- Ты по маленькому или как? – спрашивает Женя чрезвычайно серьёзно.
- Или как, - в тон ему отвечаю я.

Наташа прыснула, Вика оскорбилась, Люда растерялась, Лира покраснела. Венера рассмеялась. Однако, средство эффективное – нас оставляют в покое.

- Да-а-а, - тянет Женя. – Теперь я тебе гарантирую – центром внимания на свадьбе будут не жених с невестой, а Митрий Шелестов, Советский Союз. Может, тебе даже медаль выдадут – «Достопримечательность свадьбы». Деревянную, из другого материала не успеют.
- Катя попросит их молчать.
- Это всё равно что просить сейчас рожающую женщину не рожать, а отложить это дело до будущей весны.
- Плевать! – кричу я. – Идём, пора!
Бычки отправляются в урну, и мы залезаем в автобус.


- 3 -

Женя садится возле окна, тотчас откидывает спинку кресла.
- Автобус останавливается на перекур?
- Да, где-то посередине.
- Если я буду спать, не буди меня. Ладно?
- Ладно. А если не будешь, то непременно разбужу, - и в продолжении всего пути мы более не говорим друг другу ни слова.

«Мария-Магдалина: Усни, и я успокою тебя,
Утешу и возложу
Миро на твою горячую голову и ноги,
И ты почувствуешь, что всё хорошо,
О, да, всё прекрасно!
Эта прохлада и масло
Угасят огонь в голове и ногах.
Закрой глаза, закрой глаза и отринь все мысли.
Закрой глаза, закрой глаза и отринь все мысли…»

Женя засыпает раньше, чем автобус успевает выехать из города. «Христос» его замучил. Я устраиваюсь поудобней и закрываю глаза. Я закрываю глаза, но мне не заснуть. Я вспоминаю Катины письма. Мы писали письма не только в разлуках, мы часто прибегали к ним, когда не могли понять друг друга в разговоре, не давали друг другу высказаться, привязывались к словам, беспричинно ревновали, больно кололи друг друга и, мучаясь, мучили. Особенно в этом преуспевал я. «Почему вы разошлись?» «Потому что любим друг друга» «?!!» «Впрочем, причина – моё пьянство» «Перестань, Митя, я никогда не говорила, что причина в этом» «Митрий, не выдавай следствие за причину» «Когда ж они перебесятся?! Чего им нужно?!».
Я закрываю глаза. Я вспоминаю Катины письма…

«Митя!
Всё, что я тебе пишу – пишу только потому, что ты меня не слушаешь. А письмо прочитай, пожалуйста, до конца, вдумчиво.

Мне не хотелось бы тратить на тебя только чёрную краску, а на себя – белую. Ещё меньше хочется наоборот (помазохистничать). Ты – целый мир красок. Пытаясь подвести тебя под какое-то правило, рубрику, как-то однозначно определить, я, конечно, упрощаю тебя, что-то упускаю. Прости, прости, прости!..

Милый, я  в с е г д а  стараюсь изо всех сил понять тебя. Часто это не получается. Но сохранить к тебе уважение мне удаётся почти всегда (исключение – «пьяный Шелестов», мне даже не хочется называть тебя Митей, когда ты такое препротивное существо). Ты же меня не уважаешь! Да, да, любишь – может быть, бережёшь – это уж точно, заботишься и ласкаешь – тут уж претензий и вовсе нет. Но – не уважаешь! Либо это неверие в женский интеллект (но, по-моему, это игра, в которую ты любишь играть просто так), либо неверие в меня конкретно. Ты думаешь, я не вижу себя со стороны? Особа без определённых занятий, не напрягается ни физически, ни (будем честны) умственно. Чёрт возьми, да что в ней может нравиться! Неряха – книги вперемежку с лифчиками, необязательна, ревнива и занудлива – перепилила мужу шею его майским флиртом. Болтливая, злая завистница. И как она смеет ещё на что-то надеяться! Как иначе её можно расценивать после трёхлетнего тесного знакомства! В том-то и дело, что она и сама не знает! Ты умный и чуткий, видишь, что мне плохо. Я запуталась.
 
Муху сердца моего
Затянула тоски паутина…

Эти глупые строчки я написала в юности, не имея понятия о настоящей тоске. Любовь к тебе – как яркое пятно на тёмном и грязном полотне жизни, это окно – окно в светлый и чудный мир, в который я непременно попаду. Только полюбив тебя, я поняла, как прекрасна жизнь, точнее – прекрасна и ужасна одновременно. Это любовь помогает мне жить, в то же самое время усложняя эту самую жизнь в миллион алых раз. Не воспринимай меня как что-то одноцветное, однотонное. Не наклеивай ярлыков, я не бутылка. Я – человек, поверь в меня, помоги мне своей верой! Полюби по-настоящему! Любая женщина станет Джульеттой, если её полюбить всем сердцем.

Жалкая предательница, я бросила свои творенья – ради тебя! – а ведь это мои плоды, я в ответе за них.

Каждый вечер я собираюсь начать новую жизнь. А ведь, может быть, большую часть жизни я уже прожила!

Митя, мне кажется, тебе хорошо со мной, но ты вдруг при малейшей ссоре начинаешь угрожать, что уйдёшь от меня. почему?..

Здравствуй, Митенька!

Вчера получила твоё злое и даже немного истеричное письмо. Откуда столько злости? Я ведь тоже могла бы написать, что твоё предложение развестись одобряю, т.к. мой последний любовник очень хочет жениться на мне. Мы любим друг друга, и я с ним счастлива, как была когда-то с тобой, Митя. Но я не напишу этого, это неправда.

Или можно было описать, как я упорно трансформируюсь в superwoman – существо вне времени, пола, общества. Мне прекрасно одной, в общении совершенно не нуждаюсь, занимаюсь спортом, изучаю науку, наслаждаюсь искусством. Испытываю оргазм лишь от Леже, а в экстаз меня может привести только Бетховен. Но я не пишу этого, потому что это тоже неправда.

Правда то, что днём мне ещё как-то удаётся обманывать других, а отчасти и себя, что всё О.К. А вечерами мне безумно хочется немедленно ехать к тебе, либо повеситься в туалете, потом самым удачным вариантом кажется совмещение этих двух желаний.

Правда то, что ты мне сейчас дороже, чем это было два года назад, когда я только собиралась стать Шелестовой. Я слушаю по ночам плёнку с твоим голосом и стараюсь не думать о будущем, потому что не знаю, будет ли оно нашим, или только моим. Я оставляю за тобой право выбора, любимый, решай сам, как тебе быть, с кем тебе быть.

Постарайся как можно скорее устроить свои дела, жду тебя очень-очень. И не пиши мне злых писем, когда у тебя что-то не получается, лучше уж вовсе не пиши. Нет! Пиши, хоть какие, какие хочешь! Я жду!..

Митенька, дурачок ты мой ненаглядный!

Я уже всех довела до маразма, ожидаючи твой ответ, даже бабуля на меня обиделась! Тебе там трудно сразу ответить?
 
Конечно, мне страшно хочется к тебе приехать, тем более, что со стройотрядом пока ничего не получается. Денег у меня нет, живу за счёт Венеры, она сейчас мне одна поддержка и награда. Я прихожу к выводу, что лишь женщина достойна пылкой любви и верной дружбы. Ты, возможно, исключение…

…Глупый ты, глупый, ну как можно тебя не любить, радость моя?!

…Всё равно тебя не брошу, потому что ты хороший!..

…Сплю я сейчас на большой лоджии с двумя велосипедами. Надо бы написать цикл стихов на тему: «Мой любовник – велосипед», но без тебя вдохновения нет.

Я стараюсь занять свой день Венерой, психологией, физкультурой и лечением от тоски по тебе. Марат советует мне изучить приёмы медитации и применять их в кризисном состоянии. К сожалению, такое состояние бывает несколько раз в день.

Митя, мы столько слов тратим впустую, а поступки (в частности твои) иногда противоречат всему сказанному… Я очень надеюсь, что ты простил мне эту сволочную пощёчину на вокзале. К сожалению, у меня нет твоей уверенности, что всё будет хорошо, но, может быть, она появится завтра утром, когда я понесу это письмо на почту. Митя, говоря словами любимого поэта, я – вечная твоя поэтесса, я – вечная твоя любовница. А тебе нужна матьжена или женамать в одном лице. Господибожемой, почему я не могу ею быть, ну почему?..

Я получила ответ из редакции. Конечно, отрицательный, и в моей «шедевре» эти умники не нашли рационального зерна. Какого чёрта они занимаются литературой, им только могилы рыть!..

Ты просил меня никогда не употреблять имени Марата. Но мне очень хочется высказаться по этому поводу. Во-первых, он мой друг, а не муж и не любовник, и «этот козёл» (позвольте Вас процитировать!) никак не сможет, даже если захочет, вытеснить тебя из меня. Это чушь, и ты это прекрасно понимаешь. Во-вторых, при всём моём уважении к нему я не провожу с ним ночей. А ты себе позволяешь это с первой попавшейся голландской коровой (в образе студентки филфака), стоит ей повесить тебе спагетти на уши: «Ах, художник! Ах, художник!». Я прекрасно понимаю, что тебе где-то надо потешать своё тщеславие, но почему именно в общаге? И ведь, наверное, веришь, наивщина моя, что нашёл, наконец-то, женщину, понявшую тебя. Глупенький, да ведь Лушка Нагульнова так же заканифолила мозги С.Давыдову. (см. М.Шолохов. Поднятая целина. Т.1, стр. 124). Так что это – способ старый, но верный. Мужчины с той поры не поумнели…

Милый Митенька!
Как я по тебе соскучилась, если б ты знал! Взяла сейчас Шекспира и наслаждаюсь «Ромео и Джульеттой». Это в мои-то года! Но я чувствую себя 14-летней, и сейчас мне часто не верится, что я – женщина (вот уже четыре года как!). Жизнь моя вполне интересна и содержательна, но ни наука, ни искусство не заменят мне тебя и твоей любви. Не верится, что мы будем снова ругаться. Иногда накатывает такое Одиночество, что просто тошно, и сложно тошно, и одной плохо, и с друзьями плохо. Начинаю себя уговаривать: «Катя, ты же не женщина, а чудо, сокровище, можно разве так убиваться, а вдруг он тебя бросит (фу, какое мерзкое слово!), не умирать же!» Но уговоры не помогают… Вот видишь, ты меня всерьёз не воспринимаешь, и тебе не нравится, когда я общаюсь на стороне. Себе же ты в этом не отказываешь, вопреки моей ревности.

Митя, не сердись на моё нуденье, я так устала быть без тебя, что заранее ревную ко всем будущим твоим поклонницам-любовницам (это-то тебе понятно, чудо моё чудное?!). Митя, я пишу тебе каждый день, а посылаю, когда есть конверт, так что не жалуйся, по-моему, на три моих письма приходится одно твоё.

Приезжала Валя Жукова, её последний поклонник – режиссёр, хотел всунуть мою азиатскую мордашку в свой фильм, но мне он не нравится, дешёвый какой-то (он, фильма не видела), хотя весьма не глуп. Я сказала, что без разрешения мужа в кино не снимаюсь! Он обалдел. Но можешь и не разрешать, я всё равно не хочу.

Кажется, все новости и старости. Окуджава так правильно поёт: «Любовь – такая штука, в ней так легко пропасть…»…

Шекспир написал обо мне сонет 28-й:
Когда я не могу усталость превозмочь,
Когда лишён я благости покоя,
Тревоги дня не облегчает ночь,
А ночь, как день, томит меня тоскою…

…И если у тебя есть хоть капля ума (а она у тебя есть, и не одна), ты не променяешь меня даже на принцессу Анну. Я лучше, понял?!!

Нам надо маленьких Шелестунчиков, мне всегда будет весело с ними (особенно, если они будут проказливые в папашку), эту проблему надо срочно решить по твоему приезду, пока ты ещё не совсем алкоголик, а я не совсем свихнулась от любви к тебе.

Митя, мне хочется видеть тебя и чувствовать каждую минуту. Разговаривать с тобой, есть, пить, спать, ходить в кино – это подлинное счастье, я только теперь поняла это до конца. Мне теперь и не верится, что ты способен говорить и делать гадости, и я очень благодарна тебе за эти три года, счастливых и таких полных, по-настоящему восхитительных. Целую тебя крепко и нежно с головы до пят, а потом обратно. Твоя глупая жёнушка.

…Я лежала и читала «Антония и Клеопатру», когда сестра принесла мне твоё письмо, а я, согласная с Клеопатрой (она говорит:
«Пусть в бедности умрёт рождённый в день,
Когда Антоний не получит писем…»),
решила сразу ответить. Я сейчас в угнетённом состоянии, из дома не выхожу, не разговариваю (!!!), читаю и принимаю душ (нехолодный). Заботливая сестрёнка старается меня опекать, говорит о тебе и говорит, из её разговоров у меня появляется уверенность, что ты существуешь в реальном мире, а не являешься фруктом моей неуёмной фантазии. Тебе ещё не надоел плач Ярославны в моей интерпретации? Вчера наугад открыла Элюара:
 
«ХХУI Я закрыл глаза чтобы больше не видеть
Я закрыл глаза чтобы плакать
Оттого что не вижу тебя
Где твои руки где руки ласки
Где глаза твои прихоти дня
Всё потеряно нет тебя здесь
Память ночей увядает
Всё потеряно я живой».

Это из стихотворения «В начале начал». Правда, захватывающе, или мне кажется?

Жалко, что это лето кризисно в отношении твоего творчества, дай Бог, чтобы спад сменился подъёмом.

Я млею от жары и ничего не пишу, только письма тебе.

…Я плакала, а Анька мне говорит: «Дура ты, хоть у тебя и муж художник». Я и плакать перестала…

Митя, ну зачем я тебя так люблю?! Из-за постоянного желания видеть тебя общение с другими людьми лишено смысла и прелести, они ведь не ты… Хочется прижаться к тебе, погрузить тебя в пучину своей истосковавшейся по мужней ласке плоти…

…Вчера вылила свою тоску в цикл из 12 катренов. Подлая Венера назвала его менструальным (ты назвал бы так же, будь ты здесь). Но прощу ей это, как и всё остальное…

…Мне очень сомнительно, что меня никто терпеть не будет (слишком много желающих на твоё место в последнее время). Разумеется, как женщина замужняя и положительная, я не могу и, что важнее, не хочу наставлять тебе рога, хотя, мне кажется, ты очень этого заслуживаешь. Просто подло – предавать человека, когда он в отъезде, или, там, в больнице. И давай больше вопросов о супружеской верности в письмах не поднимать. Ни мне, ни тебе не дано право ограничивать другого в общении с людьми противоположного пола. Мне только не совсем приятно, что вкус твой, как всегда, оставляет желать лучшего. На мне ты женился, видимо, случайно. По твоему приезду я поменяюсь: не буду надоедать тебе своими объяснениями в любви и всё такое прочее. Видишь, какое чувство собственного достоинства я взрастила в себе и теперь лелею его безмерно…

…Милый, ты необходим, как воздух, но почему я иногда им задыхаюсь, этим воздухом?!

…Вчера мы пили «Тамянку», и я ныла – «мужика своего хочу», бабы меня ругали, завидуя. Надо отметить, что женское общество – одна из тех редких радостей, которыми нас радует «жисть». Митя, ты – единственный мужчина на земле, ради которого я не вступаю в общество амазонок на брегах Уфимки…

…Ты тщеславен, как павлин в брачный период…

…Пишу тебе злая и одинокая, жирная, вся в пятнах (на нервной почве). У тебя не жена, а нейтронная бомба (не тронь, я бомба!). Словом – на твой здоровый, вульгарный вкус. Забыла знаки препинания, отупела вконец, денег – ни копейки, муж – чёрт знает где, любовника нет и быть не может, друзей – за одно место и в музей. И вот в таком настроении я люблю тебя, это единственное, что ещё удерживает меня на этом противном белом (?!!) свете. Я недавно поняла, что, если даже тебя не будет в моей жизни – ты всё равно будешь. Эта простая мысль утешает меня и поддерживает в такие отвратительные моменты, как теперешний…

…Сегодня утром бегала в лес и почувствовала, что мне нужен ребёнок. Ни искусство, ни наука, ни творчество не заменят мне его. Митя, дико хочу ребёнка (мальчика или девочку – разница небольшая). Мне ведь уже много лет, существует, в конце-то концов, материнский инстинкт! Жена я – никудышная, студентка – ленивая, прозаик – бездарный, женщина – далеко не sex appeal. А мать из меня будет хорошая, уверена. Митя, у меня постоянная потребность в нежности и ласке (это первая потребность по К.Хорни), ты устаёшь от водопада моей нежности, который низвергается на тебя. А детей будет не меньше трёх, так что эгоистами (как их папка) они не будут. Я решила родить, даже если мы не будем жить вместе…

…Так, оказывается, трудно ждать мужа! Надо сказать, ты устраивал мне несколько предварительных тренировок (полночи, сутки, двое, пять дней), но я так и не привыкла. Ты, хотя бы примерно, не знаешь, когда приедешь?

У меня огромное желание видеть тебя, физической потребности почти нет (я регулярно употребляю реланиум).

Наташка с Викой уехали на юга, у Людки головокружительный (как всегда) роман, Венера – моя любимочка – где-то шастает, я одна, как дикий хрен в огороде!

Я в восторге от языка твоих писем. Вот возьму и опубликую их, и стану богатой женщиной. Darling, пиши мне, что тебе ещё там делать?!

Как медленно идёт время. «В минуте каждой очень много дней», - Джульетта права.

Целую так, что ты уже задохнулся, и я делаю тебе искусственное дыхание способом изо рта в рот. Твоя и только твоя Катя…

…Помнишь, у Жени в переводе – «Я не знаю, как любить его»? Я не знаю, как любить тебя!..».
 
- 4 -

Приезжаем в полдень. Жара неимоверная, градусов 30. Город пыльный, уставший. Люди попрятались от солнца, и оттого разговоры изредка встречающихся прохожих слышатся далеко и отчётливо; наши, наверное, тоже.

Мы видим, как Катины подружки неистово ловят такси.

- Вот у кого денег навалом, - говорит Женя.
- И глупости. Пешком идти 15 минут, на такси – 40. Движение одностороннее, дадут хороший круг. Таксисты, понятно, этим пользуются.
- Митрий, а куда это они так спешат? Если за цветами, то они у них за спиной, т.е., пардон, за спинами.
- Вероятно, решили, что уехали в такую даль, что где-то рядом Москва и, стало быть, время здесь московское. А в этом случае регистрация начинается через две минуты.
- Эх, не успеют, бедняжки.
- Скорей всего, им не терпится обрушить на Катьку новость, что и я здесь.
- И я.
- Ах, простите!..

- Митрий, так, стало быть, регистрация в два?
- В два. Вопрос понял. Спрашиваешь, как убить это время. Экскурсию по городу предложить не могу. Ничего интересного тут нет, одни заводы. А по такой погоде и интересное будет неинтересным. Про памятные места слыхал, но где они – понятия не имею.
- Мы в своём-то городе о них только смутно догадываемся.
- А вот гидом по пивточкам меня бы тут взяли без экзаменов и с двойным окладом.
- И где же ближайшая?
- Сто метров вперёд, двадцать направо.
- Одолеем. Что там?
- Пивбар. Грабиловка, конечно, но, во-первых, рядом; во-вторых, там прохладно; в-третьих, мы ведь всё-таки на свадьбу приехали, не солидно нам нынче по киряльням ошиваться.
- Куда так много! Я знаю, тебе не жалко, но я не хапуга, мне достаточно и во-первых. Курить там можно? Только не усложняй!
Я демонстративно чешу затылок, принимаю задумчивый вид.
- Если в двух словах, то – да, нет.
- Та-ак, - тянет Женя, - начинается, - и глубоко вздыхает. Всего этого я ожидал, но всё равно смеюсь, здорово у него получается.
- Официально – нет, но все курят.
- Разумеется, за такие деньги, да ещё курить нельзя.

Мы входим в бар. Господи, какая благодать, как здесь прохладно! Не верится, но все вентиляторы работают. Народ есть, но немного, свободных столиков уйма. Берём пока по паре, усаживаемся. Окна, точнее стеклянные стены, зашторены, свет приглушён, впечатление вечера, уюта, почти материальное ощущение, что всё ещё устроится, что впереди столько побед и подвигов, столько достижений, что сегодня можно позволить себе расслабиться, забыться, посидеть в баре и вкусить терпкого напитка. По первой выпиваем залпом. Это для утоления жажды. Вторую можно и посмаковать. Мы неторопливо закуриваем.

- Как думаешь с роднёй?
- А мне какое дело? Пусть они думают. Меня пригласила невеста, а они так перепугаются, что во избежание скандала дружно сделают вид, что видят меня впервые… Да плевать мне на то, кто что обо мне подумает!
- Митрий, ты суровеешь. Это не к добру. Обещай быть умницей, иначе я с тобой не пойду.
- Куда ты денешься?! Ладно, обещаю. Допивай, возьму ещё.

Я беру четыре кружки и возвращаюсь. Глядя на меня, Женя цитирует свой перевод:
- «Кто зрит исход печальный, Тот знает, что свершить…»
- Ни черта я не зрю и не знаю!
- А я не о тебе, у тебя, должно быть, мания величия открылась.
- Она у меня и не закрывалась.

Мы вновь закуриваем.
- Митрий, нехорошо как-то без подарка.
- Но ведь она пригласила нас не из-за подарков, как ты думаешь?

Женя смеётся.
- Цветы купим по пути, а что до подарка – не беспокойся, подарок есть.
- Подарок или подарочек? Где он? Покажи и не пугай меня.
- Всему своё время. Сейчас меня беспокоит другое. Как я выгляжу?
- Неважно. Я бы даже сказал – ни к чёрту, но не скажу.
- Ну уж и ни к чёрту. Наведу марафет, подтянусь, причешусь, постучу по щекам, чтоб румянцем горели. Мне очень нужно её обмануть, сделать вид, что мне всё нипочём.
- И не пытайся. Глаза, твои глаза. Она не увидит чёртиков, каким бы непринуждённо весёлым ты ни выглядел. Куда ты задевал своих чёртиков? Отправил на побывку на родину – в ад?
- Нарежешься на свадьбе – будут тебе чёртики, и не только у меня в глазах!
- Митрий, нам не пора?
- Пожалуй. Нужно ещё за цветами зайти. Допивай и двинули.

Мы выходим на улицу, окунаемся в зной. Скорей бы вечер, духота невозможная. По дороге молчим – говорить тяжело, не хватает воздуха, пот льёт ручьями. Найдут же время, когда жениться!


- 5 -

Народу возле загса скопилось порядком. Не все, разумеется, имеют отношение к Кате и Эдику. Поточный метод. Тут можно увидеть по пять-шесть невест зараз. Женихов, понятно, тоже. Ждут дольше, чем регистрируются. Только выходит одна пара, не успевают приглашённые допить шампанское, а следом за ней уже появляется другая, и обе свиты сконфуженно стоят, не зная, что делать, а служащая загса торопит: «Быстрее, товарищи, быстрее! Дома выпьете, а у нас ещё восемь пар».

На регистрацию мы не успели. Решили не вламываться в зал, а подождать у дверей. Да и с шампанского у нас с Женей пищеварение плохое. Не успели мы выкурить по папиросе, как в дверях появились наши молодожёны. Крики, смех, улыбки, поздравления, вспышки фотоаппаратов. Катя выглядит весёлой и счастливой. Когда натиск поздравляющих ослаб, подошли мы. Мы внесли в её охапку цветов свою лепту. Я поцеловал Катю в щёчку и произнёс:
- Поздравляю. Вас, Эдуард, конечно, тоже, - я пожал ему руку.
- Спасибо! – расплылся он в идиотской улыбке (я решительно не объективен – у меня, вероятно, была такая же).
- Спасибо, Митя. Рада, что ты приехал. Познакомься, Эдик, это мои школьные товарищи – Дима и Женя.

Чёрт, меня так и подмывает ляпнуть что-нибудь вроде «Школьные товарищи?! Да Бог с тобой, Катя, я и в школе-то не учился!», но я опять жму ему руку и молчу. Женя тоже трясёт руку новоявленного мужа, но, в отличие от меня, он находит в своих поэтических анналах фразу, на его взгляд, оригинальную и незатёртую:

- Желаем счастья!
- Спасибо! Спасибо! Катенька говорила мне о вас. Мы с Катенькой очень рады, вы будете желанными гостями.

Слава Богу, его кто-то отзывает. Он извиняется и отходит. Женя тоже моментально исчезает.
- Между прочим, - говорю я, - в школе я бы и внимания на тебя не обратил. В школе мне такие не нравились.
- А таких больше нет. И ты бы мне в школе не понравился – я терпеть не могла отличников, тем более – комсоргов.

Боковым зрением я наблюдаю переполох в её семействе. Отец, мать и Анька с мужем держат семейный совет.

- А ты всё тот же – пахнешь пивом и своим вонючим белым мором.
- Зато от него дезодорантом разит.
- Было б лучше, если потом?
- Тебе нравился запах моего пота.
- Да. И теперь нравится. А его нет. Понял?
- Понял-понял, - бурчу я. В голове чёрт-те что, перед глазами цветные круги.
- Меня ждут. Держись, ладно? Будь умницей!

Будь умницей. А что мне ещё остаётся делать?
- Скажи, Катя, это ты мне мстишь?

Катя хмурится.
- Ты о чём? О замужестве?
- О моём присутствии на свадьбе. Хочешь поистязать меня?

Она стала какой-то болезненно-серьёзной.
- Нет, Митенька, никогда! Ты не раз делал мне больно, но я не мщу. Я прощаюсь с тобой. С тобой вся эта процедура в тысячу раз гнуснее, с тобой всё это так невыносимо больно, что ослабни боль хоть чуть-чуть, и это покажется благодатью. Ты уедешь, и боль ослабнет. Я знаю, тебе трудно. Но ты выдержи, ладно? Это моя последняя просьба.
- Хорошо, - говорю я.

Катю зовут, она вновь надевает маску весёлой непринуждённости. Я тоже изображаю, на мой взгляд, весьма обаятельную улыбку.

Ага, сейчас поедут по памятным местам, рассаживаются по машинам. В этот момент я оборачиваюсь, надеясь обнаружить Женю, но оказываюсь лицом к лицу с отцом Кати. Пришёл выяснить мои намерения.

- Ты что ж это, сукин сын, делаешь! – это вместо приветствия.
- Здорово, папашка, - я улыбаюсь, мне всё нипочём.
- Я тебе не папашка. Проваливай, проходимец. Не сумел жизню наладить – дай другим жить.
- Я приглашён на свадьбу, и я там буду.
- Это кто ж тебя пригласил?! Я вроде не приглашал!
- А ты что ж, батя, замуж, что ли, выходишь?!
- Стало быть, у Катьки ум за разум зашёл. Ясно. Я ей, мать-перемать!..

Я достаю пачку папирос. Предлагаю ему. Он мнётся поначалу, потом берёт. А куда ж денется – папиросы здесь редкость, возят кто откуда может, а он без папирос аж тоскует.
- Шёл бы ты, парень, а? – уже мирно просит он.
- Не могу. Меня уже и Эдик пригласил, сказал – желанным гостем буду.
- Хороша папиросочка. Дай-ка ещё парочку. А ну как родня его да он сам про тебя прознают? Ведь полный развал может получиться. Не по-людячи это, сынок.
- А вы не говорите, вот никто и не узнает.
- Ага, - раздумывает он, и чешет свой густой седой загривок. Чуть погодя, продолжает:
- Ладно, чёрт с тобой. С тобой, видать, всё одно не договоришься. А Катьке я, однако, всыплю, - и, уж совсем неожиданно, закончил. – Ну и дурак же ты, Митька, как есть дурак.

Я рассмеялся. Да так, что, не останови меня вовремя Женя, смех перешёл бы в истерику…

Кататься позвали и нас. А, чёрт с ними, пусть катают, раз им так хочется. Уставлюсь в окно, и пусть возят, пока не надоест.

Катание мне не запомнилось. Я глядел, но не видел. Женя был весел, правда, то и дело бросал на меня тревожные взгляды. Впрочем, катание пошло мне на пользу. Меня здорово обдуло из окна, к которому я прижался. Это освежило меня, я, как будто, вошёл в норму и был готов к последней и самой главной процедуре – свадьбе. Впереди – свадьба…


- 6 -

Свадьбу играли в банкетном зале лучшего ресторана города. Именно эта свадьба, а не моя собственная и не свадьбы моих знакомых, объяснила мне выражение «играть свадьбу». Именно играть, ибо на свадьбе все в наименьшей степени являются самими собой, чем где бы то ни было. Именно здесь сконцентрированы фальшь и притворство. Именно здесь забота родителей не столько о молодожёнах, сколько о себе, о том, что скажут люди. Можно лучше, чем у других, но никак не хуже. Причём критерий «лучше-хуже» имеет своей единственной единицей измерения денежные знаки.

На свадьбе собирается кричаще разношёрстная публика. На свадьбу приглашаются родственники, с которыми давно не поддерживаются отношения. В следующий раз их позовут на похороны. На свадьбе много случайных людей. Видеть впервые на свадьбе невесту или жениха – в порядке вещей, но столько же «друзей» ни разу до свадьбы не видели ни жениха, ни невесту. Иные интересуются именами брачующихся, некоторым и это безразлично. Долой качество, даёшь количество. А истраченных денег вполне хватило бы молодым на путешествие, пусть небольшое, но вдвоём. Впрочем, Катька теперь и так напутешествуется, денег у предков Эдика куры не клюют. Если они, конечно, не пускают пыль в глаза широтой и роскошью этой свадьбы. А, к чертям, какое мне дело до чужих денег!.. Да, свадьбу именно играют, и мы с Женей её тоже играем.

Какая-то мордастая крупногабаритная мадам, нечто вроде органа правопорядка на свадьбе, пыталась разъединить нас с Женей, утверждая, что положено сидеть через одного – особь мужского рода, особь женского, дабы кавалеры могли ухаживать за дамами. С чего она взяла, что мы намерены за кем-то ухаживать? Мы не сдаёмся и находим компромисс – она усаживает слева и справа от нас по великолепной болтушке. И моя тут же начинает ухаживать за мной:

- Вам какой салат – «под шубой» или…
- «Под шубой».
Это «вам» было единственным. Сразу перешли на «ты», т.е. она перешла.
- А меня Аллой зовут. А тебя?
- А меня Димой.

Женя тоже попал под опеку своей соседки. Ладно, мы ничего не имеем против, давайте нам только время от времени возможность сказать друг другу пару слов.

Начались речи. Не тосты, а именно речи. Я стараюсь не слушать, чтоб меня не стошнило. Благо, в этом мне помогает Алла, добродушная, словоохотливая девушка. У таких обычно куча знакомых, у таких нет проблем с коммуникабельностью, они совсем не мнительны и комплексов у них тоже нет. Короче – полная противоположность мне. Мы на достаточном расстоянии от ораторов, так что им наплевать на наше неуважение к ним. Правда, матроны напротив бросают на нас взгляды порицания, но мы стараемся их не замечать. Алла перескакивает с одной темы на другую, вновь возвращается к прежней, но, надо отдать ей должное, как это ни удивительно, если говорю я – она слушает. Я спрашиваю, откуда она знает Эдика, поскольку уверен, что к Катьке она отношения не имеет. Оказывается, она учится вместе с младшей сестрой Эдика в пединституте. О сестре я и не знал. Стало быть, он не единственный у родителей. Очко в его пользу. Правда, Алла учится в другой группе, а свою группу Зина пригласила в полном составе. Но Алла, в чём я и был уверен, своя в любой группе на любом курсе. Эдика она видит в третий раз. До этого видела, когда приходила к Зине за конспектами и когда их возвращала. Зинина группа сдала сегодня английский, им можно погулять, а вот Алла сдаёт его завтра, и это её беспокоит. Я слушаю всю эту чепуху и пытаюсь взглянуть на молодых, чему мешает корпус Жени. Он замечает это, и предоставляет мне такую возможность. Катя прехорошенькая и спокойная, на вид, во всяком случае. На лице улыбка, фальшь которой понятна только мне. Он – не в меру самодоволен, так и излучает на всех свою счастливость. Бабочку нацепил… Магомаев, твою мать!..

Речи завершаются однообразно: «Так давайте же выпьем за то…» или «Так давайте же поднимем свои бокалы за…». Лично у меня рюмка, и я её поднимаю. Ораторы так усердствуют, что то здесь, то там алчущие не выдерживают и, не дожидаясь желанного «так давайте же», в одиночку или на пару с соседом опрокидывают по рюмашке. Здесь другая крайность – тост состоит из одного лишь слова: «Поехали!» или «Будем!». Стопарики они тут же наполняют, дабы не пропустить коллективного принятия.

Я успокаиваю Аллу. Чего ей бояться. Это мы, бедолаги, готовимся к экзамену накануне экзамена, а уж она-то наверняка давно готова. «Так-то оно так, - говорит она, - но неплохо было бы повторить». Я советую ей унести со свадьбы для экзамена большущий букет цветов, всё равно пропадут, а их здесь завались. Точно, говорит она, так и сделаю. Мы пьём, едим, слушаем. И опять пьём, едим, слушаем. Женя бурчит что-то вроде «Перекурить бы». Не могу не согласиться. Но мы пьём, едим, слушаем. Алла неплохой информатор. Она докладывает, что подарят родители и родственники. Здесь и двухкомнатный кооператив, и стенка, и ковры, и хрусталь, и всё прочее. Машина через два-три года. Можно купить и сейчас, но есть опасения насчёт Зинаиды – может выйти замуж.

Наконец-то нам дают передышку. Первый раунд окончен. Мы выходим покурить. Здесь почти вся мужская половина свадьбы. Эдик, конечно, некурящий. Подходит мой бывший тесть – за папиросой. Его тревога несколько поутихла – я здесь инкогнито. Женя молчалив.

- Как тебе? – спрашиваю.
- Свадьба как свадьба, не глупей других.
Чуть погодя допытывается:
- Митрий, что ты затеял?
- Успокойся, мордобоя не будет.
- Я не знаю, что ты там придумал, но откажись, не нужно. Я прошу, никогда не просил, а сейчас прошу.
- Нет. Извини, нет. Я здесь только этим и держусь.
- Не место нам тут. Может, домой махнём?
- Чего ты так перепугался? Пьяного дебоша не будет. Если хочешь – поезжай один.
- Ну уж нет. Тебя всё равно не остановить, и не оставить. Остаюсь на твои гастроли, хотя бы буду знать, в каком морге тебя искать.
- Морг здесь один, но зачем же так мрачно! Я надеюсь уйти отсюда целым и невредимым, и других оставить такими же.
- Физически – да, а морально?
- Терпеть ненавижу это слово!

Послышалось диско – молодёжь настояла на музыкальной паузе. К нам подходит Венера, она участливо смотрит на меня и спрашивает:
- Как настроение?
- Никак, - отвечаю.
- Значит, плохо. Пригласи меня на танец, Дима.

Я изображаю удивление.
- Я не танцую быстрых.
- Сейчас будет медленный, я уже выяснила.
- Приглашаю.

Она берёт меня под руку, и мы входим в зал. В самом деле, стремительные ритмы сменяет медленная, тягучая песня. Мы начинаем танцевать, смотрим в глаза друг другу, иногда наши губы почти соприкасаются. Венера прижимается ко мне, возбуждённо, горячо дышит, глаза её заволакивает пелена. Ни тени кокетства, она предлагает свою любовь, но не вешается, не роняет при этом достоинства. Ну зачем я ей?! Мне льстит внимание такой девушки, но надолго меня не хватает, и я прерываю это опасное, сближающее молчание восклицанием:

- Я не Марс, Венера! (О Господи, и тут я верен себе, ведь можно было как-то иначе).
Венера как будто очнулась ото сна.
- А кто?
- Пояс астероидов, - усмехаюсь я над собой.
- Но, может, ты станешь когда-нибудь опять Фаэтоном? Фаэтон меня вполне устроит. Я подожду. Я буду ждать.

Я собираюсь сказать «Не надо зарекаться», но Венера меня опережает:
- Я говорю это не тебе – себе; а ты всего лишь подслушал мои мысли, нечаянно подслушал.

Протяжный, томительный голос чёрной певицы умолк. Я благодарю Венеру и провожаю её к столу. Мне не по себе от разговора с ней, и я спешу удалиться. Завидев меня, Женя отделяется от группы весёлой молодёжи и направляется ко мне. Он тоже весел, спрашивает:
- Покурим?
- Сначала выпьем. Что там?

Мы подходим к столам, наливаем водки, выпиваем.
- Все желают счастья молодым, традиция такая. Вот и возник диспут на тему «Что такое счастье?».
- Ну и что же это такое?
- Единого мнения, как ни странно, нет. Я как раз хотел поинтересоваться твоей формулировкой.
- Таковой не имеется. Но я знаю, что счастье исчисляется мгновениями. И люди носятся в поисках этих мгновений, неистово ловят их, если повезёт, конечно. Насобирать хотя б минуту, две!
- А ты – ты много насобирал?
- Пожалуй, что много. Час, а то и больше!
- Чего ж тебе ещё, жадина!
- И впрямь – чего ж мне ещё? Ты прав, я не знаю чувства меры.
- И чувства веры. Идём курить, немерный и неверный!..

- 7 -

- Идёмте, идёмте, садитесь, сейчас подарки будут дарить! Подарки будут дарить! Подарки будут дарить!..

Мы идём на свои места. Женя тревожно косится на меня. От этого «подарки будут дарить» меня бросило в жар, хмель из меня моментально вылетел, мозг как будто атрофировался. Я уселся и некоторое время ничего не видел и не слышал, не понимая, где я и что я. Я ощущал огромное напряжение, которое безуспешно пытался преодолеть.

Я не знаю, как долго это продолжалось, впрочем, вру – это продолжалось бесконечно долго. Я чувствовал себя словно в гипсе, с ног до головы в гипсе. Откуда-то издалека доносились чьи-то голоса, чей-то смех, чьи-то аплодисменты, я видел перед собой то весёлое лицо Аллы, то тревожное лицо Жени, я видел его шевелящиеся губы, но ничего не понимал, не мог понять, не хотел и не пытался, скованный, как корабль во льдах. И вдруг – фраза, которая так нужна была мне, фраза, которую я загадал, и испуг от того, что загаданное сбылось, испуг и сожаление, и ощущение своего бессилия, ощущение, что я уже не волен что-либо изменить. Я не знал, кто её произнёс, не видел, мне нужна была только фраза, и она прозвучала. «Теперь у вас есть всё для семейного счастья!». Нет, не всё! Господи, да я же сказал это вслух! И даже не сказал, а крикнул. Да так, что тотчас воцарилась тишина, и все взгляды устремились на меня. «Нет, не всё!» - повторил я решительно, удивляясь громкости своего голоса и пугаясь самого себя. И вот я встал, сделал несколько шагов и оказался в центре зала. «Для счастья кое-чего не хватает. Самой малости». Я нагло посмотрел на молодожёнов. На лице жениха светилась всё та же идиотская улыбка. А Катя – Катя смотрела мне прямо в глаза, нехорошо смотрела, с вызовом, точнее – с готовностью принять мой вызов. Я читал в её взгляде – «Ну что же ты, Митенька, отчего замолчал?! Говори, всем интересно узнать, чего ж нам не хватает!». Самые нетерпеливые нарушили эту тишину: «Чего не хватает? Говори! Какой малости?». «Машины!» - отвечаю я и выбрасываю правую руку вверх, в руке – лотерейный билет. Я подхожу к столу жениха и невесты:

- И теперь эта малость у вас есть. Я дарю вам лотерейный билет, выигравший автомашину «Волга», - с этими словами я протянул билет Эдику. Он взял, сказал спасибо, крепко пожал мне руку. Катя ничего не сказала. Потом, как во сне, я вернулся к своему месту, выпил рюмку водки, затем вторую и только после этого сел.

Не берусь описывать, что было дальше. Женя оказался прав – я стал достопримечательностью свадьбы. Я чувствовал жуткую опустошённость. На всё было наплевать. Вокруг шушукались. Кто-то большой подошёл и похлопал меня по плечу: «Ну ты рванул! Я бы так не смог!». Меня поздравляли и несколько раз до меня донеслись слова «дурак», «ненормальный», «вальтанутый». Запомнились глаза Венеры – до боли печальные, горькие, жалеющие.

Родственники суетились. Катя сидела безмолвная, ко всему безучастная. Один Эдик, казалось, ничего не понимал. Улыбка с его лица, наконец-то, сошла, он растерялся и не знал, как ему вести себя. Потом врубили музыку, громкую и пустую, как этот вечер, как эта жизнь. Свет приглушили, включили цветные мигающие плафоны, начались танцы, с трудом, но начались. И стало легче. Я пил и трезвел, пил и трезвел, пока Женька не сказал мне: «Давай уйдём». «Давай», - ответил я. Но уйти не дали. Перехватила родня Эдика, потом родня Кати. Я был в совершенно инертном состоянии, лишь где-то глубоко внутри мелькнула тень удивления – отчего это я их всех выслушиваю, молчу и не защищаюсь. Билет мне вернули. А вообще – в памяти осталось впечатление, что меня пожалели. Я думал о них хуже, чем они были.

Но это ещё не всё. Когда мы наконец вышли, меня окликнула Катя. Мы обернулись и встали как вкопанные. Женя хотел уйти, но не решился.
- Митя, - сказала она. – Спасибо тебе.
- ?!!
- Я не жалею, что пригласила тебя. Конечно, меня ждут неприятные объяснения, но всё обойдётся. Ты не изменил себе. Но я благодарю тебя за то, что ты всё-таки не сказал, чего же нам не хватает. Вот видишь, как ты измучил меня. Я благодарю тебя за то, что ты сделал плохо, благодарю, потому что ты мог сделать ещё хуже. Я ещё люблю тебя, да, люблю. Нас могут услышать, но сейчас мне всё равно. Женя, не уходи! Стой и слушай, тебе тоже полезно… Митя, я люблю тебя, но я свободна от тебя, да, теперь я от тебя освободилась. Я лишний раз убедилась, что ты не изменишься, никогда не изменишься. Ты никогда не дорожил моей любовью, ты принимал её как должное. А достоин ты моей любви? И вообще – достоин ты любви? Что вы собой представляете? Один подражает давно изжившей себя манере, не зная и не желая знать достижений современной живописи, другой переводит старые рок-оперы вместо того, чтобы писать свои. Вы же прошлые люди! Прошлые, потому что вычеркнули себя из настоящего. А раз так – лишили себя и будущего. Вы самоустранились, потому что это легче всего. И вы, вы сами виноваты в том, что наверх лезут люди бесчестные, потому что пустота должна быть заполнена, не вами – так ими. Вы не желаете себя компрометировать, пятнать, не желаете играть в этом затянувшемся спектакле, но он кончится, обязательно кончится. Но вы уже будете запятнаны тем, что вашей заслуги в этом не будет. Вам кажется благородным накачиваться пивом и вести высокоинтеллектуальные беседы о бездарях, которые стоят над вами. Вы сдались на милость времени. Но побеждает не физическая сила, а сила характера, сила духа, сила ума, а вы эту силу пропиваете, растрачиваете в своих шутках. Они остроумны, ваши шутки, но я устала от них, изо дня в день одно и то же. Я устала, Митя! В компании с такими, как вы, хорошо провести вечер – весело, остроумно, интересно. Потом эта однобокость надоедает, потому что жизнь – это не весёлый вечер. Ваш чёрный юмор, ваш бессильный, оскоплённый сарказм, ваше циничное осмеяние всех и вся, ваша бездеятельность, гражданская инертность, безволие, манерность – всё, всё меня раздражает, надоело, обрыдло! Я хочу жить, нормально, как все, по-человечески жить, у меня одна жизнь, и я хочу, чтобы подле меня был человек, который по-настоящему любит меня, уважает, дорожит мной. Эдик на руках меня будет носить. Всё, Митя…

Она повернулась и исчезла в проёме двери…


- 8 -

Мы не сразу пришли в себя после Катькиной отповеди и поначалу не решались взглянуть друг на друга. Потом, не говоря ни слова, побрели вверх по улице.

Мы долго так брели, без цели, каждый думая о своём, пока не началась гроза. Быстро потемнело, налетел ветер и вдруг один за другим загромыхали сильные сухие разряды. В это время мы проходили мимо какого-то завода, он был так красив в отблесках частых молний, что мы остановились и уставились на корпуса, на огромные шарообразные ёмкости, на башни разной высоты, котлы и змеевики, на заводские дымящие трубы. Зрелище было захватывающим. Преобладали яркие сиреневые и синие тона.

- Митрий, это неплохо было бы написать.
- Пиши.
- Картину, я имею ввиду.
- А почему не поэму?
- Что с тобой?
- Я пишу картину, а ты мне мешаешь.

Минут двадцать молчания. Гроза затухает.
- Хорош. Пошли.
- Ты хорошо всё запомнил?
- А на черта мне всё запоминать? Знаешь, что будет на моей картине? Девочка, чудесная девочка. Представь: ярко-зелёная трава, чистая трава, свежая. Присевшая девочка, на ней белое платьице с кружевами и огромный розовый бант. Напротив неё пёс, дремучий, грязный, весь в репьях. Девочка грозит псу пальчиком, она его отчитывает, как её только что отчитала за что-то мама. А пёс умный, дворняги – самая умная порода, он слушает и делает вид, что ему стыдно, и что он исправится, потому что в руке у девочки мороженое, и пёс знает, что после нотации девочка с ним поделится, и девочка это тоже знает, ведь мама всегда так – отругает, а потом чем-нибудь вкусненьким угостит. Вот такая картина.

- Пусть я больше никогда не выпью, лишь бы понять – какая связь между тем, что я только что видел, и тем, что я только что слышал. Может, пояснишь?
- Ассоциация.
- Да где же, чёрт!
Я пожимаю плечами.

- Что поделаешь, дружище. Ты, помнится, как-то весной на факе на комсомольском собрании написал любовное стихотворение, причём, очень даже неплохое стихотворение. Тоже мало связи. Я же не спрашиваю тебя про ассоциации.
- А я отвечу: «Любовь, комсомол и весна»!
- Удар ниже пояса. Сдаюсь.

Только теперь хлынул ливень. Мы укрылись на заводской остановке под навесом.
- Митрий, у меня что-то такое шевельнулось, я, кажется, нашёл связь между картиной грозы и твоей.
- Ладно, какая теперь разница. Гроза своё дело сделала.
- Картина опять будет в стиле Дега?
- Не зли меня!
Женя вздыхает.

- А Катерина права – прошлые мы с тобой люди, Митрий, прошлые…

Мы перекурили. На автовокзал идти смысла не было, на последний автобус мы безнадёжно опоздали. Решили добираться поездом, и как только кончился ливень, а он был сильным, но непродолжительным, мы двинулись по направлению к железнодорожному вокзалу.

- Бросай свои переводы и пиши романы. Разве такой случай не достоин описания?
- Рад бы, но таланту нет.
- Ты что, не заглядываешь в нынешние литжурналы?
- Нет, а что?
- Загляни, там одни новаторы, а под новаторством в литературе нынче понимается всякое отсутствие таланта. Да и о каких талантах, тем более, гениях, может идти речь, когда культура становится массовой?
- Всё равно, я человек закоренелых взглядов, я без таланту не могу.
- Ну что ж, тогда я сам. На роман меня, понятно, не хватит, но рассказ замострячу, как выпить дать. Сможешь взять отпуск, хотя бы за свой, то есть, за мой, счёт?
- Думаю, да.
- Махнём куда-нибудь, денег прорва, там и напишу. А ты «Христа» закончишь.
- Или он меня. Так билет что – в самом деле выигрышный?
- В том-то и дело. Проверял в тот день, когда Катька звонила, на свадьбу звала. Судьба посылает мне денежную компенсацию.
- Стой!
- Что?

Мы остановились. Женя вперил в меня тяжёлый взгляд.
- Ты посмеёшься над глупостью, мещанством. Ладно. Катю ты, видимо, выставишь женщиной умной, но между любовью и достатком выбравшей второе, и прогадавшей. А с нами ты что сделаешь?
- Нас я пожалею, - я, конечно, шучу.
- Жалеть будет читатель, если найдёт нужным, в чём я лично сомневаюсь. Да и за что нас жалеть? Рехнулся ты, что ли?
- А не у тебя ли крыша потекла? Ты что? Никогда не видел тебя таким серьёзным.
- И никогда больше не увидишь. Но сейчас ответь – ты не осудишь нас в рассказе? Если нет, то не пиши. Если нет, ты ни черта не соображаешь! Понял?
- Да ты-то тут при чём?!
- Я твой друг. Скажи мне, кто твой друг…
- Брось!
- Не брошу!

Я тупо смотрю на него. Он никогда так со мною не говорил. Неужели это всё из-за моей выходки? Но тогда почему сейчас, не раньше? Рассказ? Дался ему этот рассказ. Я и впрямь ни черта не понял, но в знак примирения отвечаю:
- Ладно, я понял. Я всё понял, Женя.
На его лице появляется улыбка.
- Назови его «Жест», ладно?
- Ладно, - пожимаю я плечами, - «Жест» так «Жест», коротко и звучно.
- Я знал, что ты поймёшь. Ты же умный.

Я усмехаюсь:
- А это хорошо, или отнюдь?
Он смеётся:
- Хорошо. Или отнюдь…

Мы идём по ночному городу, вдыхая воздух, очищенный грозой…


1984-1987 гг.