Вот и январь накатил-налетел...

Жизнь наша в полосочку, и переживал я тогда не самый лучший период. После ПТУ мне присвоили третий разряд электро-газосварщика, который был у многих опытных уже рабочих. Я легко сдал теорию, особенно электротехнику, а сама сварка у меня не получалась совершенно. Мои одногруппники по обучению быстро усвоили ремесло, и те, кто на занятиях не могли связать двух слов, сваривали, как нормальные мужики. Мой приятель Володька Слудин, кудрявый коротышка и пьянь, с которым мы проживали в общаге в одной комнате сваривал, как бог, но у него и почерк был замечательный. А я, мало того, что некрасиво писал, так еще и без помарок не мог обойтись. В цехе меня определили к Павленко- бригадиру старому, опытному, жадному. Народу у него было человек восемь, в основном крепкие работники, заказы были ответственные, так что мне не находилось работы второстепенной. А на обшивку, или на толстые швы меня нельзя было поставить. Я очень страдал от ощущения своей неполноценности, но ничего не мог поделать. Бывало, зажгешь дугу, и тут же мысли всякие в голове пошли чередом. Я ощущаю себя в деревне, в лесу, на речке, армию вспомню, или вечерние танцы во дворце им. Кирова. Спохватишься, приглядишься сквозь темное стекло щитка, а там капли расплавленного металла смешались с обмазкой, и все пузырится. Надо же, чтобы капелька к капельке ложились, как чешуя на рыбе, ровно, красиво, плотно, чисто, чтобы шлак отлетал легко.
 И вот однажды не без злорадства объявляет мне бригадир, что меня посылают в командировку. Оказалось, что не на заводе даже, а в городе, далеко, на метро надо ехать на окраину Московского проспекта, где-то на площади Победы. "Очень было нужно ехать с Васильевского острова", потому и послали, как самого плохого. Одно дело в цехе, где и рабочее место удобно, и столовая, и раздевалка родная, и душ, а там стройплощадка, и вагончик, грязь. Конечно, страшно, и трудно, но куда деваться, поехал. Со сборщиком Славкой мы сработались, и успешно участвовали в строительстве памятника прекращения блокады в честь тридцатой годовщины окончания Великой Отечественной войны. Мы собирали и сваривали крепежные конструкции, а само же кольцо из отдельных бронзовых блоков соединял опытный сварщик тоже с нашего завода, аргонным полуавоматом.
  Уставал я, конечно,  там изрядно. А шла весна. Снега уже не было, день долог и возвращался с работы я еще при солнышке. Запомнился один такой вечер. Площадь огромная, светло вокруг, иду, гляжу на небо, на дома двадцати двух этажные, их там стояло два, или больше, не помню, точно. Жизнь, вроде как, налаживалась.
Спустился в метро, тут и поезд. Он быстро так надвигается и тормозит, а звук сильный, громкий мне напомнил музыкальный эпизод из песни: "...Белый танец". В самом начале ее, прелюдия, потом три слова всего- "...Музыка вновь слышна...", но довольно продолжительное музыкальное сопровождение, которое, как мне показалось, автор просто подслушал в Ленинградской подземке и записал. Шлягер этот был в большой моде тогда. Потом-то мне уже не казалось то сходство столь очевидным.
Я еще сравниваю момент приближение поезда к остановке  с образом  Булата Окуджавы, из его песни про Новый год: "...Вот и январь наскочил, налетел, бешеный, как электричка..."

 Командировка длилась больше месяца. Было там  по-всякому, и небольшой башенный кран завалился однажды, прямо на стелу. Сорока восьми метровая башня из мрамора  выстояла и удержала конструкцию крана от полного падения.  Подкрановые пути в длину метров с десяток, начинались от постамента, и немножко под уклон.  В ветреную ночь кран слетел с тормозов и покатился прочь, но когда дошел до упоров, повалился назад, оперся о памятник, и ни вертикальная ферма, ни стрела не пострадали.
  Потом был случай что в Славки загорелся газовый резак. Я сильно перепугался, а Славка быстро сообразил, он  передавил шланг с ацетиленом, пламя стихло и вовсе огонь прекратился. Я расспрашивать его: "А чтобы было, если бы те не погасил?" -Да, ничего бы не было, пока бы огонь до баллонов дошел по шлангу..." Славка был нормальным парнем, не гордым, немногословным, в меру смекалистым и ловким. Не помыкал мной, как молодым, не важничал. Он был тоже с нашего завода, только из другого  цеха.
 В нашем же цеху обстановка мне не нравилась. Все старались заработать, народ в основном семейный, терпели и нас несколько бывших ПТУшников, кому надо было нарабатывать стаж и опыт. 
 Когда завершилась командировка,на стапель я шел с тяжелым сердцем. Я предвидел, будет разборка, ведь мне закрыли солидные деньги, по сравнению с теми, кто работал на стапеле.  При виде меня Павленко приблизился, и коротко объявил, чтобы я шел к старшему мастеру.
Надо же учитывать мое тогдашнее честолюбие. "Как это меня, такого растакого, пинают как паршивого кота". Ну а куда было деваться, пошел к старшему мастеру, который, похоже уже знал, что бригадир от меня отказался. Он, сочувственно без насспросов предложил идти в бригаду послабее к Соболеву. Этот и сам  был активистом, коммунистом, сознательным, и рабочие- молодые парни, и, соответственно, заказы у них были внутри корпуса, подешевле, а не на важных узлах снаружи. Соболев принял меня любезно, дал работу попроще, и потом строго н еспрашивал, а временами тактично журил, наставлял.
  А когда я увольняться собрался, он при ребятах и говорит: "Ну, ты зря, ты вроде как и сваривать научился". Я-то знал, что он врал, что ничего не получалось у меня, и надо было делать ноги.   
  Надо признать, что я и не мечатал о рабочей карьере. Пусть не получилось окончить вечерний техникум там же, я рассчитывал на высокие дали.