Сны на заказ - 7

Ольга проснулась поздно, Андрея уже не было. Она продолжала лежать,  снова проживая прошедшую ночь и лишь, когда громыхнуло входной дверью, встала. Пришла Марина, и Ольга быстро оделась.

- Здрасьте – недоуменно произнесла  Марина, а увидев на стуле шарф Андрея, конечно же, все поняла. Не подавая никакого вида о своем открытии, Марина  улыбнулась и тут же перестроилась на деловой лад.

- Ольга Александровна, у нас сегодня в программе следующее: на час записалась какая-то новенькая по фамилии Спиридонова, бизнесвуменша, а потом в три, извините,  этот ненормальный Козлов. Кто-то еще вчера звонил, хотел на вечер записаться.

- Нет, нет, Мариша. После Козлова мне уже никто не нужен. Хорошо, иди. Я скоро приду.
Ольга  умылась и подошла к столу. На столе лежала записка, торопливой рукой Олег написал:
«Оленька, ты счастье мое неземное и желанное. Ты сама не знаешь, какое ты сокровище и как ты мне нужна. Какая ты красивая во сне. Ты так безмятежно спишь, как ребенок. Я тобой любовался, будить тебя не посмел. Мне ничего не приснилось. Ты права, жизнь интересней. Сейчас лечу в Белые Столбы – дела. Вернусь к вечеру, поедем к Резо, он приглашал. Обнимаю, целую».

Ольга прочитала раз, потом еще раз. Опять в ней поднялась волна ночных впечатлений и ощущений. Она вновь ощутила его гладкое, мускулистое тело, жаркие объятия, страстные ласки, лишенные всяких пределов и предрассудков.

- Да, дорогая моя, попалась. Ну и хорошо, вот надолго ли. А не важно, пусть будет так, как должно быть. Мне хорошо с ним сейчас и, слава богу. Так хорошо, как раньше не было ни с кем.

                * * *

Спиридонова приехала даже чуть раньше. Она производила  приятное впечатление, судя по ее строгому, деловому костюму, действительно имела отношение к бизнесу. Речь дамы отличалась четкостью и лаконичностью, в движениях проявлялась стремительность, чувствовалось, что  вся она на постоянном взводе, скорее всего, от своей тяжкой жизненной ноши. Все-таки заниматься бизнесом в России, тем более женщине, дело для психического здоровья довольно вредное. Поговорив со Спиридоновой, составив на нее досье, Ольга поставила ей одну из общих релаксационных программ, сделанную специально для утомленных женщин и… Измученная бизнесом женщина проснулась с улыбкой на лице, и ей не хотелось верить, что сейчас снова начнется эта жизненная мясорубка. Спиридонова  поблагодарила Ольгу, сказав, что теперь она ее верный и постоянный клиент.

Время близилось к трем, скоро должен появиться Козлов. Ольга его терпеть не могла,  но клиент – есть клиент, и приходилось наступать себе на горло. Она знала основные вехи его жизненного пути, так как при первом же визите нового пациента всегда задавала кучу вопросов, стараясь как можно лучше понять, раскрыть человека. Из этого деятеля все приходилось вытягивать с трудом. На каждый ее вопрос настороженный, насупившийся Козлов отвечал вопросом: «А зачем вам это?». Ох, и напсиховалась она на том первом интервью, даже сказала ему, что, скорее всего, с ним ничего не получится - или он подчиняется ей и отвечает на все вопросы безоговорочно, либо придется  проститься. Это возымело действие, и Козлов со скрипом, скупо  осветил ей свою биографию. Так Ольга узнала, что ему  шестьдесят шесть лет, родом из Вологды, там и окончил школу, любимый предмет в школе и дальше - физкультура, затем служил в Мордовии, в частях МВД, остался на сверхсрочную, с тех пор так и пошел служить по этому ведомству,  окончил академию, имеет звание полковника, сейчас работает в префектуре в должности зампрефекта. Женился еще в Мордовии, имеет двоих детей, дочери сорок лет, сыну тридцать пять, три внука. На вопрос: «Были ли у него другие женщины?» Козлов гаркнул: «А вам какое дело до этого?», но Ольга его приструнила, сказав, что они, кажется, обо всем договорились. После этого, пожевав свой собственный язык, Козлов признался, что были. Опыт и знания человеческих типов и без этих вопросов позволили бы Ольге достаточно ясно представить психологический портрет Козлова, но конкретные сведения из биографии всегда имеют особую ценность, так как позволяют правильно корректировать модель при программировании.

Козлов приходил уже пять раз и после каждого его посещения Ольге становилось не по себе, уж больно странными были заказываемые им темы, да и по показаниям датчиков  она видела, что во сне у него всегда нарастает, зашкаливает агрессия.  Как и во всех остальных случаях Ольга никогда не могла знать, что именно происходит в его снах, ведь она задает только исходные параметры обстановки и действующих лиц, а те уже действуют самостоятельно в полном соответствии со своим психофизическим портретом, нравственным и культурным уровнем. Сопоставляя факты его биографии и злобный, агрессивный характер с темами, которые он заказывал, Ольга могла только предполагать, что происходит в его снах, и ей становилось жутковато. В первый раз он заказал встречу со Сталиным и после того сеанса выглядел  умиротворенным, даже какое-то просветление обозначилось на его грубом лице.

 Зато потом он стал заказывать встречи с некоторыми либеральными журналистами, государственными и общественными деятелями. И вот в этих снах Ольга видела по монитору, как на его лице появляется налет презрения и ненависти, как дергаются кривые, показывая усиление  агрессии. В последний раз он захотел встретиться во сне с одним известным журналистом, но Ольга нашла повод и отказала Козлову. Тогда он попросил очередную аудиенцию со Сталиным…

Козлов позвонил в дверь точно в три часа. После своего первого удачного посещения он всегда с нетерпением ждал очередного сеанса, потому что здесь  можно было полностью реализовать свои планы и выплеснуть переполняющий его протест и ярость ко всем этим распустившимся и торжествующим ублюдкам. Все эти болтуны-либералы, воры-демократы, олигархи зажравшиеся, эта паскудная молодежь, журналюги продажные,  все и вся высмеивающие, все они для него были одного поля ягода, да к тому же ядовитая. Он их всех ненавидел, безо всяких объяснений, просто ненавидел. Уничтожать, только уничтожать их надо – таково святое мнение Козлова, но при людях он его особенно не высказывал, только в компании своих. Как по настоящему радовался Козлов, когда подорвали этого Холодова. Поделом ему, нечего везде свой нос совать, тоже нашелся расследователь. А вони-то из-за этого щенка, вони-то! А сколько еще этих тварей по земле ходит, щелкает пером, выступает на радио и телевидении. До черта, и с ними тоже надо разбираться. И он с ними разберется, если не наяву, то  в этих заказных снах. Разберется по полной программе, главное, что это никому, кроме него самого не будет известно, даже этой сучке врачихе. Он составил список, в котором после каждого сеанса вычеркивал фамилии. Правда, иногда что-то не удавалось, вот в тот раз заказал  паскуду- репортеришку, а докторша сказала, что это невозможно, у нее, видите ли, нет полных данных на него в компьютере. Врет, наверное, стерва. Правда, тогда вместо этого мерзавца она потрафила и сделала фантастический, незабываемый  сон со Сталиным. Это была уже вторая встреча с Иосифом Виссарионовичем, а вот первая состоялась на Красной площади.  Она до сих пор стоит у него перед глазами.
 
…Козлов поднимается  по Васильевскому спуску снизу, от набережной, а тут из Спасских ворот выходит Сталин  и окликает его со своим мягким кавказским выговором:

- Таварищ  Казлов, я вас знаю и о вас все знаю. Что ви думаете, чего желаете, все знаю, патому что, таварищ Сталин всегда все знает. Скажите мне, а ви давно били в мавзолее у таварища Лэнина? Давайте зайдем к нему. Пасаветоваться надо.

- Я с удовольствием, товарищ Сталин - вдыхая запах «Герцеговины Флор», ответил Козлов.
Они направляются туда. У дверей в курсантской форме стоят Хрущев и Брежнев и, смешно смотреть, на них, стоящих навытяжку с надутыми животами. Козлов проскакивает за Сталиным, и они подходят к саркофагу.

- Откройте – коротко приказывает Сталин  и четверо военных тут же снимают крышку.
- Ви свободны, а ви таварищ Казлов останьтесь - и, посопев трубкой, вождь продолжает. – Владимир Ильич, вот тут са мной таварищ Казлов, он недаволен некоторыми таварищами, нашими идейными пративниками, балтунами и вредителями. Как ви считаете, что ему можно пасоветовать?

Козлов пожирающим, исполненным любви и благоговения, взглядом смотрит на лежащего вождя и ему кажется, что тот шевелит рукой. Козлов удивленно смотрит на Сталина, тот спокойно, с удовольствием пыхтит трубкой и после затяжной паузы произносит:

- Он не может говорить, патому что он мертвый. А, вот написать на бумаге сваю мисль он может, патому что… патому что он живее всех живых. Дайте ему бумагу и карандаш, вон видите, таварищ Казлов, все специально приготовлено.

Козлов берет из указанной стопки бумагу, подкладывает жесткую картонку и протягивает карандаш к высохшей руке. Неожиданно эта безжизненная рука оживает, уверенно берет карандаш и быстрым росчерком пишет короткое указание «Не надо церемониться, всех этих говнюков срочно пересажать, можно и расстрелять. Ульянов (Ленин)» и после паузы на бумаге быстро, скорописью появляется дата: 8 июля 2006 г.

- Пакажите, таварищ Казлов, что там наш вождь написал – он берет бумагу, читает и, отмеряя такт благоухающей трубкой, произносит – Правильно, таварищ Ленин, это вполне по сталински.  А ви, таварищ Казлов, сможете виполнить этот завет нашего любимого вождя?

- Так точно, товарищ Сталин, смогу. Только скажите, сейчас ведь зима, а Владимир Ильич указал восьмое июля, как это так?

- Таварищ Ленин все знает и видит наперед, ви виполняйте его наказ, а я передахну немножко – и к безмерному удивлению Козлова он лезет в саркофаг и ложится рядом с Лениным. Козлов стоит сбоку и видит в саркофаге два неподвижных, чеканных профиля, как в былые времена на всяких грамотах, плакатах, медалях и даже на тетрадках…

На этом тот первый сон закончился, и увиденное придало Козлову еще больше уверенности в справедливости его ненависти и правоте собственных намерений. А вот после второй встречи, которая состоялась в прошлый прием, Козлов испытывал сильнейший внутренний подъем и воодушевление, ему казалось, что наступает или вот-вот наступит желанный миг. В тот раз, когда Ольга ему отказала во встрече с поганым писакой, Козлов попросил сделать встречу со Сталиным и уточнил, что хотел бы с ним встретиться в предсмертные часы, третьего марта, на ближней даче. Ольга долго возилась с компьютером, за это время Козлов, ожидая в холле,  успел перечитать все журналы и газеты. Наконец, она его пригласила…

…Он сидит за рулем  бронированного ЗИСа и выжимает из него, все на что способен этот мастодонт. Козлов торопится, он знает, что Сталину плохо и он, только он, Козлов, сможет его спасти. Вот промелькнуло  Кунцево, а вот уже и забор дачи. Ворота закрыты, но Козлов, не раздумывая, направляет машину на них и многотонный автомобиль сносит ворота и подлетает к дому. Козлов выскакивает из машины с пистолетами в обеих руках и бежит к дому, на ходу метко стреляя в выскакивающих изо всех  щелей охранников, вот он уже в доме и за каждым углом продажные, подлые предатели, получившие указание не подходить к умирающему Сталину. Он с боем прорывается к заветной комнате, ударом ноги вышибает дверь и видит Сталина с выпученным глазом, лежащего  на полу, на ковре.

- Товарищ Сталин, я вас спасу.

Сталин пытается приподняться, но не может и тогда Козлов подхватывает его на руки и кладет на диван. Сталин легонько трогает его рукой и слабо шепчет:

- Таварищ Казлов, я не умру?

- Нет,  товарищ Сталин, никогда. Я…Мы… Мы не позволим этого. Вы всегда будете жить с нами, среди нас, в каждом из нас.

- Увези меня отсюда и спрячь в надежном месте.

- Но вам нужен хороший врач. Давайте я вас отвезу в больницу.

- Нет врачей. Ты что не знаешь? Я же их всех пересажал. Да ани мне и не нужны, я здаровый, просто слабый. Ты же сам гаваришь, что я вечен. Ты меня увези, здесь мне плохо. Казлов, ты знаешь самое  надежное место, где мне будет спакойно и безопасно?

- Нет, Иосиф Виссарионович, не знаю.

- Самое безопасное место – он делает паузу и шепчет  – в  Кремле. Вот туда ты меня и отвези. Только сначала аткрой тот шкаф. Аткрой, аткрой.

Козлов подходит к большому дубовому шкафу и, открыв створку, вздрагивает от неожиданности. В глубине шкафа стоит Сталин в майке и трусах.

- Не пугайся, Казлов, я все предусматрел, это мой мертвый двайник. Ты вытащи его и положи на пол вот здесь у дивана, правую руку немного туда, левую ближе вот сюда. Ногу подтяни к животу. Харашо, таварищ Казлов. Аб астальном пазаботятся другие, у них есть маи указания.  Теперь можно ехать.

Козлов бережно, сдерживая дыхание, чтобы не сопеть, берет на руки тщедушное тело и идет к машине. Он летит по еще не проснувшейся Москве, и чувство гордости за совершаемый подвиг переполняет его. Вот Спасские ворота, без остановки он проскакивает мимо вытянувшихся в стойке милиционеров и влетает на Ивановскую площадь.

Сталин окрепшим, уверенным голосом произнес:

- Тут астанови. Дальше я сам дайду, мне уже лучше. А ты уезжай, никто, даже ты, мой дарагой таварищ Казлов не должен знать, где я буду жить в Кремле. Уезжай, дарагой, помни и передай всем, что ми с таварищем Лениным здесь в Кремле на долгие годы. На долгие, понял? А ви, таварищ Казлов продолжайте святое дело, как вам завещал таварищ Ленин, помните?

Козлов садится в машину, тронувшись, оглядывается в надежде последний раз увидеть любимого вождя, но того уже нет…

В этот момент Козлов проснулся. Лицо его настолько светилось блаженством, что Ольга, ко всему привыкшая в этом кабинете, поразилась…

На сей  раз Козлов протянул Ольге фотографию и спросил:

- Ольга Александровна, можете мне сделать встречу с этим предателем? Я хотел бы поговорить с ним о жизни. Если можно, хотелось бы на Лубянке. Возможно это?
Ольга, конечно, узнала этого человека, он был в ее картотеке с давних пор, еще когда делал карьеру в КГБ и нарабатывал чины и звания, работая по диссидентам. Она решила, пусть пообщаются и взялась за подготовку программы.

Во время сеанса приборы буквально зашкаливали, чувствуется, Козлов устроил серьезную разборку беглому генералу. На мониторе было хорошо видно, как волны гнева и ярости прокатываются по лицу Козлова, как рефлекторно напрягается он весь, и сжимаются кулаки. Выполнив свой долг, Козлов проснулся усталым и разбитым, но довольным.

Он попрощался до следующей встречи, а Ольга подумала, какой все-таки тяжелый тип, надо обязательно что-то придумать, как-то отвадить его от приходов сюда. Но как? Надо будет подумать, может быть даже с Андреем посоветоваться, у него все-таки изобретательный ум и нестандартное мышление.   

                * * *

Андрей вышел из просмотрового зала около шести и сразу позвонил Ольге, сказав, что едет к ней. Пока он работал, вновь навалило снега и его “Опель” стоял под пышной белой шапкой, а вокруг лежало  нетронутое, чистое снежное покрывало, такого в городе никогда не увидишь. Он выехал на пустынную дорогу,   простроченную шинами одиночных машин и погнал в Москву.

В машине Андрей всегда слушал приемник, времени на чтение газет не хватало, и это была единственная возможность быть в курсе происходящих событий. А событий - просто море и все они такие, что хоть вой. В Чечне  подорвали очередную машину с военными, в какой-то воинской части повесился солдат,  другому солдату после издевательств дедов ампутировали ноги, на каком-то рынке произошла кровопролитная битва, в Воронеже опять убили иностранного студента. Господи, сколько же всего набралось за эти годы: Чечня, Каспийск, Буденновск, Каширка, Дубровка, Беслан.  Жуть, ужас! Там гибли дети, взрослые, а у оставшихся в живых, у родственников боль и отчаяние на всю жизнь. Кровь, слезы, траур и годами длящиеся расследования, которые всегда ведутся по одной схеме: сначала шумная активность и имитация деятельности, потом, когда пик остроты уже  прошел, власть начинает через изматывающие суды выторговывать для себя минимальную ответственность и компенсации. Стыдно. И так всегда - заболтают, запутают, а пока журналисты будут разбираться, все концы в воду попрячут, все прилижут, пару-тройку раз заменят следователей, прокуроров,  обязательно что-нибудь из документов сгорит, что-то потеряется, кто-то умрет сам, кому-то помогут. А там, смотришь, год, другой, третий прошел, все округлилось, что-то подзабылось и даже самый дотошный не захочет никакой правды искать. Наискался. Хватит.
   
  Каждый раз, сталкиваясь с этим, Андрей думал о том, что, не будь журналистов с их настырностью в проведении своих расследований, б;льшая часть преступлений так и осталась бы в неизвестности.  В первую очередь это касается  преступлений власти и присосавшихся к ней деятелей. Воришку-то, укравшего жвачку в магазине, найдут и засудят по полной программе, можно не сомневаться. Вот ведь как получается, не милицейское, не прокурорское расследование, а журналистские поиски становятся чуть ли не основными. Правда, часто не приводящими к желаемому концу, а иногда даже наоборот, именно журналисты в поисках правды становятся жертвами всеядного молоха. Этот молох появился  сразу после революции и набирался сил на страхе и крови. Чтобы его прокормить, нужны были миллионы жизней, и он их получал по законам революционной и государственной целесообразности - основе всего права. А уж подогнать эту целесообразность под универсальные статьи кодекса – это даже для начинающего следователя, прокурора, судьи - не вопрос.

Перед глазами Андрея всплыли кадры только что просмотренной им кинохроники тридцатых-сороковых годов. Пленка жестко и беспощадно зафиксировала эту целесообразность в виде идущих по всей огромной стране процессов, бесчисленных эшелонов с осужденными мужчинами, женщинами, детьми,  масштабных строек, на которых работали,  обреченные на гибель,  заключенные. В сознании не укладывается  страшная, невероятная в ужасах своих правда с высохшими до костей и умирающими от голода людьми, горами трупов, хладнокровными расстрелами измученных и обессиленных жертв. Так вершилась советская история, в основе которой лежало отношение к человеку, как к сырью, такому же, как уголь, нефть, который надо бросать и бросать в топку государственной машины. Сталин - главный конструктор этой машины внимательно следил за всеми приводными ремнями, шестеренками и деталями, чтобы все механизмы работали исправно и были взаимозависимы. Периодически производилось техобслуживание и все негодные,  сомнительные детали выбрасывались за ненадобностью и заменялись на новые. 

Андрею показалась удачной эта, неожиданно пришедшая в голову,  механическая модель, тем более, что есть такой оборотный термин «механизм власти»,  и он продолжил свои рассуждения. Этот механизм, необходимый для любого государства,  в сталинские времена  работал  под смертельно жестким контролем, под гнетом ужаса и страха. Но любой механизм без смазки работать не может, для государственной машины такой смазкой обычно являются деньги. Их  платили людям, но понемногу, чтобы те не теряли работоспособность и получали по минимуму какие-то блага. Народ особо не роптал, потому что был задавлен идеологией, а страх оказаться на нарах или в застенке оказывался сильнее жизненных неудобств. 
Хрущев - новый главный конструктор решил изменить режим работы машины, но сделать это, не меняя ее конструкции, оказалось невозможным, и она стала обрастать новыми механизмами. На принцип достаточного и необходимого  уже не обращалось никакого внимания и появилось много паразитных элементов, всяких шестерен и шестеренок, рычагов, шкивов, ремней, валов, которые крутиться-то  крутились и мощность, соответственно, отбирали, а вот работы не производили. А смазка? При таких условиях, при забытых страхах жестокого наказания ее уже не хватало. Механизмы начали скрипеть, пробуксовывать, чтобы машина не остановилась, постоянно требовалась дополнительная смазка. Где ее взять, как не в старом, хорошо проверенном во всем мире источнике, имя которому - Коррупция. Применение ее стало стремительно расти, без нее уже стало трудно, даже невозможно решать никакие вопросы. Не подмажешь – не поедешь. Остановить саморазмножение механизмов, а стало быть рост бюрократизации и коррупции, оказалось не по силам никому из всех последующих главных конструкторов. К тому же они сами оказывались в  зависимости от различных систем этой огромной государственной машины, которую ни глазом охватить, ни умом понять было уже невозможно. Они сами стали жертвами молоха. Оказалось, что проще периодически устраивать разборки, переборки, чего-то чуть-чуть убавить, подсократить, но тут же добавить побольше, чтобы не ошибиться. Так обычно поступают нерадивые, неграмотные конструкторы, которые вместо того, чтобы все точно рассчитать, испытать  и сделать элегантную работоспособную конструкцию, закладывают на всякий случай материала побольше.
Без коррупции общество уже просто не могло существовать, она стала его движущей силой и законы здесь ни при чем, работают деньги и телефон -  главные атрибуты правосудия. Несправедливость власти, несоблюдение ею самой законов  – вот, наверное, главная причина  неуважения, нелюбви, если не сказать, презрения  к собственному правительству, к суду, ко всем ментам, налоговикам, фээсбэшникам и прочим шестеренкам государственного механизма. Народ за годы муштры и испытаний привык ко всяким лишениям, перенес бы и этот несладкий период, но невозможно постоянно видеть и слышать, что невинных делают виноватыми и самым жестоким образом судят. Зато очевидных преступников, так или иначе, связанных с властью или находящихся в ней самой,  всеми неправдами отмазывают от суда, а уж если и судят, то все происходит на уровне анекдота…

За этими размышлениями время пролетело незаметно, и вот уже Андрей въехал в освещенную Москву, и сравнительно быстро добрался до Белорусской. Ольга уже давно закончила все свои дела и обрадовалась, услышав долгожданный звонок в дверь.   

 - Вот этого момента я ждал целый день. Целый день, Олюшка - Андрей обнял ее и начал покрывать поцелуями ее лицо, шею.

- Андрей, Андрюш, ты безумный – опрокинутая его ласками, слабо пыталась что-то сказать Ольга.

- Не безумный, а без ума от тебя. Это разные вещи – он смотрел смеющимися глазами в ее глаза, наполненные радостью и счастьем, – Ольгунь, я такой голодный, а ты такая аппетитная, я ведь могу тебя и съесть. Если не хочешь стать жертвой каннибализма, поехали срочно к Резо.

Он помог ей одеться и через несколько минут  «Опель» уже несся по холодной, вечерней Москве.

                * * *
               
На сей раз Резо оказался не на своем привычном месте - за стойкой, а сидел за столиком с двумя кавказцами, но когда вошли Андрей с Ольгой, тут же встал, помог им раздеться, усадил за стол и убежал на кухню. Тут же он вернулся с подносом, на котором как всегда стояли  два бокала вина и всякая легкая ерунда в менажнице.

- Извини Оля, извини Андрей. Это вам пока для разогрева. Я сейчас закончу и тогда мы всем займемся основательно. Мы отметим одно событие. Угощаю. Все за мой счет. Потерпите.
Он вернулся за стол к своим гостям и продолжил беседу. Они говорили по-грузински, спокойно, но иногда размеренный разговор прерывался громкими возгласами в вопросительном или  утвердительном тоне, что свидетельствовало о спорности обсуждаемой ими проблемы. Наконец, гости  попрощались и ушли.

- Слава богу, решили вопрос.

- Какой вопрос – с тревогой в голосе спросил Андрей. По нынешнему  времени совсем несложно догадаться, по какому поводу могут прийти к владельцу кафе двое серьезных кавказских мужчин.

- Нет, нет, Андрей, не волнуйся, все в порядке. Я потом расскажу, а сейчас дайте мне пятнадцать минут, и мы с вами начнем застолье.

Резо переместился на кухню, а Ольга, вспомнила, что хотела посоветоваться с Андреем и, потягивая вино,  начала рассказывать ему о Козлове. Андрей внимательно слушал, не перебивая ни вопросами, ни репликами, он слушал, и опять в сознании появились кадры увиденной  сегодня хроники. Ольга закончила вопросом:

- Вот такая, Андрюша, история. Как бы мне с ним  деликатно расстаться, но имей в виду, что просто так, по своей прихоти я не могу ему отказать в приеме. Я врач, а он мой пациент, и это святое. Как?

- Ты знаешь, Ольгуш, я сегодня в Госфильмофонде смотрел хронику сталинских времен. Я тебе потом как-нибудь расскажу, зачем мне это надо. Сейчас я о другом. Кадры хроники просто кишели подобными  козловыми. Все такие ладные, в гимнастерках, перепоясанные кожаными ремнями, в темных галифе - они были везде: в конвоях, в судах, в расстрельных командах, у траншей с пистолетами для последнего выстрела, у виселиц - везде были эти парни с простыми, порой, даже симпатичными лицами. Кто-то, как твой Козлов, из Вологды, кто-то из Тулы, Рязани, да мало ли. Они сами из народа и мучили, убивали таких же простых людей. Кто-то из них может и покаялся, а кто-то считает, что делал все правильно и что надо продолжать это дело. Твой Козлов, конечно, не застал те времена, но, ты говоришь он в Мордовии, в войсках МВД служил. Да там же одни лагеря, он там и нарабатывал свою злобу и ненависть. А кто знает, может его отец или дед в знаменитом вологодском конвое неистовствовал. Тогда здесь вообще тяжелый случай, по наследству передалось. Но знаешь, что самое страшное? Настоящая трагедия в том, что он  занимает ответственный пост и от него  зависят судьбы и жизни людей. Будь твой Козлов простым дядькой, ну и плевать, но у него же есть положение, связи. А еще трагедия в том, что козловых  много и все они ненавидят происшедшие перемены, им нужны сталинские порядки. А ведь ни один из них не хочет даже задуматься над тем, что его самого-то могло бы и не быть - какой-нибудь другой парень в гимнастерке грохнул бы того, кто должен был  стать ему отцом или матерью. Или посадили бы его самого лет на десять за пару колосков или за книжицу какую, а там, если б выжил,  продлили бы еще на пяток.

- Андрей, как страшно все то, о чем ты говоришь. Я, казалось бы, все это знаю, в моей картотеке очень много материалов по этому периоду, он есть в биографиях очень многих людей, но каждый раз, когда об этом читаешь, слышишь и тем более видишь, становится страшно. Но что же все-таки мне делать с этим деятелем.

- Ольгунь, мне кажется, есть только один способ. Ему это должен приказать его кумир Сталин. Вот его он послушает и подчинится. Причем это должно быть сделано в очень грубой форме, он обязательно должен быть унижен им, у него должна возникнуть страшная, устойчивая  обида. А как это сделать, подумай сама.

Ольга, внимательно слушавшая, рассмеялась:

- А ведь ты прав. Я подумаю, как можно решить такую задачу. Придется повозиться, но я это сделаю. Андрюш,  да ты просто гений, будешь у меня главным консультантом. Будешь?
- Буду. А сейчас… – Андрей поднял бокал – Будем. За тебя, повелительница снов.
Резо с большим подносом, уставленным яствами, подлетел к столу, все расставил и снова исчез. Появился он минут через десять в черном смокинге, белой рубашке и бабочке, его буйная шевелюра была превращена в прическу и, что уж совсем невероятно - лицо чисто выбрито. На  правой руке у него покоился очередной поднос с бутылками и фруктами.
- Резо, что случилось?  У тебя родился четвертый ребенок? Ты получил наследство? Тебе подарили «Мерседес»? Ты влюбился? Что случилось, Резо? – Андрей, смеясь, перечислял эти вопросы и недоумевающе смотрел то на Резо, то на Ольгу.

Ольга тоже была заинтригована,  про себя же она отметила, что Резо выглядит очень представительно и импозантно, просто, ни дать, ни взять -  дипломат какой-то.
- Нет, Андрей, нет и нет. Хотя ни от первого, ни от второго, ни от третьего  и, даже,  от четвертого я бы не отказался. Сейчас я вам все поведаю. Дайте, только сяду, разолью, как хозяин произнесу тост, и тогда уже расскажу. Итак, очень короткий, но важный тост, мои друзья. Или я Резо, или не Резо, но мне кажется, что вы влюблены друг в друга. За вашу любовь и мою любовь к вам. За любовь.

Андрей с Ольгой переглянулись и подняли бокалы.

- Ну, ты телепат, Резо. Как ты узнал? Неужели уже в «Новостях» передали?

- В каких «Новостях»?  Да ты на себя посмотри. У тебя же на лице все написано. А у вас Оля тоже. Меня, стреляного воробья не проведешь.

- Ну, хорошо, Резо, тебя действительно не проведешь, но расскажи все-таки о себе. Что произошло?

Резо еще раз разлил вино по бокалам, задумался и после затяжной паузы начал:

- Ребята, я решил все это дело прикрыть. Все, устал. Этим мужикам, которых вы видели, я продал свое кафе, свое ООО “Золотое руно”. Для меня оно так и не стало золотым, а вот эти дельцы, по-моему, превратят его в золотую жилу.  Все, что я тут напридумывал и сделал, они снесут, здесь будет уже не кафе, а игровой зал. Здесь будут делать деньги. Я счастлив, что мне удалось, наконец, решиться на это,   потому что я действительно устал и не вижу никакой перспективы для себя. Устал от взяток, то есть, нет, от даток, потому что взятки берут, а датки дают. Я уже не могу, да и нечего давать мне ненасытной толпе проверяющих и крышующих, и это кроме того, что я этих тварей в каждый их визит бесплатно кормлю и пою. Не хочу больше. Противно. Мерзко все это. Да и нет денег-то особых. Не состоялся я как ресторатор. Бывает. Вот так, ребята, на моей улице сегодня праздник и последний ужин в кампании любимых друзей. Завтра здесь уже будут строители. Все сломают, быстренько сделают ремонт и поселят одноруких бандитов. Давайте выпьем за удачное разрешение ситуации, место-то центровое, эти ребята могли бы ведь решить вопрос и иначе. А тут так цивилизованно поступили,  купили мою фирму, от названия они, кстати, в восторге.
      
Андрей и Ольга сидели обескураженные, настолько неожиданным было сообщение Резо. Они смотрели на него, прекрасно понимая, что он хорохорится и на самом деле переживает за эту уютную кафешку,  в которую вложил свою душу.

- Резо, а что же ты намерен делать? – Андрей пригубил вино.

- Я решил вообще уехать отсюда. Вы знаете, друзья,  может и не решил бы я так, но вот уже в течение месяца, приходя утром сюда, я несколько раз вынимал из двери записку с одним содержанием. Вот, пожалуйста, эту достал вчера.

Андрей развернул  протянутую бумажку, шариковой ручкой печатными буквами,   без соблюдения правил пунктуации было написано: “Кацо береги свое яйцо вали отсюда пока жив”. Он молча смотрел на эти корявые слова, затем передал записку Оле и поднял глаза на Резо.

- А может это твои покупатели придумали в качестве катализатора, чтобы процесс побыстрее шел?

- Теоретически, конечно, может быть, но практически нет, потому что я с самого начала согласился с их предложением, это, во-первых, а, во-вторых, мой случай не исключение из правил, это само правило сегодняшней жизни. Процесс идет, Андрей, и, к сожалению, не в ту сторону.

- Ты не заявлял в милицию?

- Ты шутишь, какая милиция. Я решил все без милиции, я уезжаю отсюда. Андрей, ты же видишь, какая сейчас ситуация, просто пороховая бочка. Я своих в данном случае не защищаю. Они, конечно, во многом обнаглели, так себя в гостях не ведут. Кавказцы  стали бельмом на русском глазу, а тут еще эта бесконечная война в Чечне, да и в Дагестане тоже молотят. С властью они на «ты», возьми, к примеру, вот этих, моих покупателей. Эти дельцы даже не скрывают, что у них здесь все схвачено: и милиция, и управа, и выше есть с кем вопросы решать. Видишь, это уже и не скрывается. Местный народ это знает и ненавидит всех, без разбору, и меня тоже, и мою Нино, и моих детей. Понимаешь? Вот за детей мне особенно страшно, если бы не они, может, и остался бы.
 
Было видно, что Резо тяжело говорить об этом, от волнения и напряженности  капельки пота появились у него  на лбу. Закончив, он без тоста выпил полный бокал.

- Куда ты собрался уехать? В Грузию?

- Нет, мне там после двадцати лет жизни в России делать нечего.  Я там не смогу сейчас жить.  Нет. Мой брат уже давно живет в Болгарии и все время зовет меня туда. У него свое дело, тоже, кстати, ресторанчик и небольшая гостиничка, всем доволен, не шикует, но и не бедствует. Все у него есть, двое детей заканчивают школу, а старшая дочь учится в университете, в Германии. Он говорит, что болгары - очень добрый, незлобивый, хлебосольный, улыбчивый   народ. А улыбка, Оленька, вы лучше меня знаете, много значит, это очень важная характеристика народа. Посмотрите здесь в Москве, все ходят хмурые, озлобленные на все и всех, оттого и жизнь такая, что каждый, буквально, ненавидит каждого. Андрей, ты же знаешь, я работы не боюсь, я ее даже люблю, без нее просто не могу, так что работа меня  не пугает. Могу в науке, могу на производстве, а могу и шашлыки жарить. А при поддержке брата, пусть даже  только словом и советом, я быстро встану на ноги. Стартовый капитал у меня сейчас есть, а цены там на землю и жилье, слава богу, не такие как здесь. И потом там море, а я же из Батума, мне его всегда здесь не хватало. Ладно, друзья, давайте выпьем.

  - За ваш успех, Резо, я вам желаю, чтобы и дух и силы ваши не ослабевали, чтобы вам сопутствовала удача, чтобы ваша Нино и дети были счастливы. За вас – Ольга протянула бокал и звон хрусталя стал достойным и символичным завершением тоста.

-  А вы, Резо, были когда-нибудь в Болгарии? А ты Андрей?

-  Нет, Оля, я там никогда не был, вот хочу съездить сейчас  к брату на разведку.

- А я был и не раз. Замечательная страна, с потрясающей историей, культурой. Бедновато, конечно, живут, чуть в сторону от какого-нибудь курорта и грязь – это  портит впечатление, но я думаю,  решат они свои проблемы.

- А я была совершенно потрясена их музыкой. Нет, даже не так. Их музыкальностью. Мне показалось, что там живут одни таланты, от детей до стариков, какие голоса, а какая сама по себе необычная музыка. Эти темпы, эти ритмы, эти танцы. Как они танцуют свое хоро, взявшись за руки, и продвигаясь по три шага вперед, остановка, шаг назад, сыграли ножкой   и снова вперед плавно и ритмично. Как в эту цепочку входят все новые и новые люди, как это всех объединяет. Я сама не раз подчинялась этому коллективному зову и вставала в людскую вереницу. Это говорит о многом, там очень силен коллективный дух и уважение к окружающим. Те же улыбки, о которых вы говорили, Резо. Это свидетельство того же. Там легко дышится, там не страшно. Это хорошо, Резо, что вы туда сейчас поедете, посмотрите все, все послушайте, разберитесь во всем. 

 Их застолье продолжалось с час, на прощанье они обнялись, расцеловались и Резо, глядя большими, глубокими грузинскими глазами, в которых и Андрей, и Ольга увидели трогательную влагу, сказал:

- Ребята, дорогие мои, я вас очень люблю. Я там раскручусь и мы обязательно встретимся с вами у меня дома. Я вас люблю.

                * * *

Они молча дошли до машины, ежась от вновь окрепшего мороза. Только после того, как прогрелся двигатель и заработала печка, Андрей  нарушил молчание.
- Ольгуша, ты знаешь милая, сколько народу я уже проводил, сколько уехало за эти годы хороших людей, любящих свою родину, желающих работать и творить, но не выдержавших эти условия.  Я уже сбился со счета.

- А ты почему не уехал?

Андрей ненадолго задумался, ответ ему был хорошо известен, потому что не раз и не два он с другими и сам с собой говорил на эту тему. Просто хотелось сказать обо всем поточнее и покороче.

 - В свое время я этого не сделал, сейчас уже не хочу. Я для себя  решил, что не уеду отсюда, если только не вмешаются какие-то дикие обстоятельства. Мы с тобой о многом говорили, Оленька, прямо связанном с жизнью в России и ты уже достаточно хорошо знаешь меня и мое отношение к различным явлениям. Да,   многое происходящее здесь мне всегда было ненавистно и я переживаю за страну, мне горько, от того, что многое делается не так, что бег на месте и по кругу, у нас главный способ движения, что проблемы растут, что произошло такое страшное и несправедливое расслоение общества. Горько, что все старые совковые принципы управления перекочевали в этот народившийся новый,  уродливый строй. Горько, что бездарные, ненасытные, без стыда и совести люди правят бал и даже не задумываются о последствиях своих решений и действий. А эти последствия налицо, возьми хотя бы историю Резо, возьми армию, возьми здравоохранение, экономику. Куда ни кинь, всюду клин. Горько, что человека честного стали презрительно называть лохом, что сами понятия честь, совесть, благородство, достоинство оказались изжиты.  Со времен Гоголя прошло полтора века, а как он написал тогда про птицу тройку, так и продолжает она нестись в какую-то неизвестность, с расчетом на знаменитое «авось». И я несусь вместе с нею, может пригожусь в этой скачке, может понадобится и моя помощь.

 Андрей замолчал, вечер у Резо его расстроил, в нем кипели эмоции и страсти, и он выплеснул их сейчас. Чтобы снизить накал своего ответа, он закончил шуткой:
- В общем, Ольгуня, моя милая, как поется в песне: «… Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех…». А лучше, потому что здесь есть ты, и я тебя люблю.

- Андрей, мой родной, как я жила без тебя? Не знаю. Ты мне очень дорог, ты моя судьба. Я тоже буду нестись в этой тройке. С тобой. Может быть тебе понадобится моя помощь.