С красоты начинается ужас?

Один из популярнейших в Москве театров — Театр-студия под руководством Олега Табакова – открывает сезон премьерой по мотивам одноименного романа лауреата Нобелевской премии Томаса Манна «Признание авантюриста Феликса Круля».
Спектакль, захватывающий с первых минут динамичностью и непредсказуемостью действия, поставил Андрей Житинкин. Некоторые критики называют этого молодого режиссера самым загадочным и скандальным. Другие считают, что он относится к числу тех, кому суждено определить пути театрального искусства в начале будущего века.
...Хотя просмотр был закрытым, уже на подступах к «Табакерке» спрашивали лишние билетики. Пришли не только «на двух Андреев» (друг и соратник Андрея Житинкина — сценограф и художник по костюмам Андрей Шаров), блеснувших в минувшем сезоне такими совместными работами, как «Милый друг» по роману Г. Мопассана в Театре им. Моссовета, «Квартет для Лауры» Г. Ару в «Арт-клубе XXI» и «Старый квартал» Т. Уильямса в Театре под руководством О. Табакова. Пришли, чтобы вновь насладиться игрой премьера труппы Сергея Безрукова и других актеров этого неординарного коллектива, с которым оба Андрея связаны тесной творческой дружбой.

***
Спектакль начинается с шока — казни Феликса Круля. «Юношу из приличной семьи» лишает жизни нож гильотины. Такой домысел драматических линий романа, конечно же, озадачит тех, кто читал его, а это далеко не все: изданное в 50-60-е годы произведение с тех пор в России не переиздавалось.
Что же дальше? А дальше начинается исповедь героя Сергея Безрукова, и в ее искренности можно не сомневаться. В угасающем сознании героя кадр за кадром прокручивается вся его жизнь.
Названием этого «фильма», проецируемого в зрительный зал, а значит, и в наши души, могли бы послужить слова Райнера Мария Рильке «С красоты начинается ужас? Каждый ангел ужасен», предпосланные спектаклю в качестве эпиграфа.
Да, зеркало-сознание отразило шаг за шагом всю жизнь Феликса Круля, срежиссированную его крестным отцом-художником, большим поклонником античности — Шиммельпристером (П. Кондратьев).
Как подчеркнул в беседе со мной Андрей Житинкин, по сути этот эпитет как раз и характеризует игру С. Безрукова в спектакле.
Действие происходит в Германии 20-30-х годов, где поднимает голову фашизм, и в других странах Европы. Один из парадоксов истории: у истоков будущего зла лежало увлечение немецких националистов античностью.
Сначала красавец С. Безруков — он играет без грима и по ходу спектакля перевоплощается внутренне — показывает, как его герой четко следует советам наставника, но проявляет при этом все больше и больше настораживающую старика Шиммельпристера (о чем тот узнает из писем) склонность к авантюризму.
Исходя из этого «сценария», Круль легко приспосабливается к жизненным обстоятельствам. «Жизненный и оскорбленный» (как у Достоевского: «Тварь я дрожащая или право имею?!..»), он, не считаясь ни с чем, строит свою карьеру. Ищет место под солнцем.
Итог — все более явно проявляющаяся пустота души героя. Чтобы подчеркнуть это, Житинкин прибег к своему излюбленному приему — «обнажению натуры». Духовность подмята. На первый план выходит самолюбование собой, гармония силы. Ведь и нацисты, рвавшиеся к мировому господству, так любили мускулистые тела!
Перерождение героя закончено. И неудивительно, что в одном из его заключительных монологов, произнесенных на немецком языке, звучат не просто фашистские лозунги, а ни больше ни меньше, как отрывок из «Майн кампф» Гитлера.
Вот еще один смелый домысел Житинкина. У Томаса Манна, уже изгнанного к тому времени из Германии, режиссер находит это как бы в подтексте.

***
И вот столь любимый и нередко применяемый в постановках Андрея Житинкина прием — блеф-финал, фальшь-финал. В момент, когда юный авантюрист уже на вершине славы, он узнает, что крестный, единственно близкий ему человек, покончил с собой. Герой в растерянности и, казалось бы, искренне опечален. Это подчеркивают и письма, рассыпавшиеся как листы отыгранного сценария.
Что дальше? На мой взгляд, один из предполагаемых ответов таков. Трагедия через минуту может смениться фарсом: до этого, повторяю, все было развитием мифа о Гермесе, того, чему учил Круля крестный. Блестяще, как актер, он словно смотря в кривое зеркало, гиперболизируя, воплотил в жизни все его уроки. Вот уж поистине — «Как нише слово отзовется?».
И вот крестного нет. Как поведет себя герой завтра?! Видимо, ничего святого в его душе уже и, правда, не осталось. И гильотина — закономерное наказание общества.
Это — истинный финал, предлагаемый нам режиссером в качестве интригующей увертюры к спектаклю, в котором, к слову сказать, звучит музыка, отвечающая духу изображаемой эпохи.
1998