Первая учительница

Напротив нашего дома находилась детская библиотека. Однажды всей детсадовской группой мы ходили туда на экскурсию. Было приятно в «рабочее время» оказаться вблизи родного дома. Проходя по безлюдным залам библиотеки, я подумал: «Неужели когда-нибудь выучусь читать?!» Это казалось невероятно сложным.
Мама купила мне тетрадку, карандаш и Азбуку для дошкольников. Положила их на табуретку, меня усадила на маленький стульчик:
— Буду тебя учить грамоте.
— Детей вредно учить читать до школы! — наотрез отказался я.
Меня беспокоила предстоящая учеба в школе: другая обстановка, новый коллектив. В раннем детстве я был вместе с мамой на встрече выпускников ее родной семнадцатой школы. Так что имел представление, как выглядят школьные классы с черными партами. Мне предстояло идти в мамину школу. Накануне приснился огромный пустой класс с черными партами. 
Провожать в первый класс меня отправилась бабушка и ее племянник, мой дядя Юра. Он взял с собой фотоаппарат. На мне школьная форма, похожая на гимназическую. За спиной ранец, он хорошо рифмовался с другим словом. Ранец я проносил четыре года. Только в пятом классе сменил его на папку, которая казалась признаком взрослости.
Учеников построили перед крыльцом школы. По бокам столпились родственники. Директор представил нашему классу Екатерину Николаевну, грузную и грозную на вид. Одета в коричневое платье с брошью на груди. За все четыре года в другом платье мы ее никогда не видели. Оно воспринималось, как казенная форма.
— На Екатерину Великую похожа! Строгая, должно быть, учительница! — заметила моя бабушка.
Нам объявили, что из-за переполненности школы весь наш класс переводят в одиннадцатую школу. Под предводительством важно шествующей Екатерины Николаевны мы направились в другую школу. Сзади поспешали родственники, а вокруг бегали мальчишки и потешались над невозмутимой учительницей.
Дети и родители заполнили класс. Меня приятно удивило, что в этой школе парты белого цвета. Родителей выпроводили, мы остались один на один со своей первой учительницей.
После вступительных слов она велела нам что-нибудь нарисовать. Я изобразил на листке неизменный домик с трубой и кудряшками дыма. Затем мы по очереди подходили к учительнице, она ставила нам оценки.
Рисовать я никогда не умел, но в тот день получил пятерку, как и все мои одноклассники. Из школы я бежал, скорее летел! Примчался во двор, забыв о страхе перед большими мальчишками. Бабушка моего приятеля Олега развешивала белье. Я обратился к ней:
— В школе, оказывается, очень легко учиться! — Но дальше пошли будни.
Школа 1961 года совсем не похожа на ту, что была позже. У меня осталось ощущение смены эпох. Наверное, так и было. Ведь в тот год вынесли из мавзолея тело Сталина, пообещали народу построение коммунизма в ближайшие двадцать лет. Недавно узнал, что школьная форма, похожая на гимназическую, существовала до 1962 года.
В первом классе зрительно я словно застал сталинскую эпоху. Чинность во всем: в коридоре цветы на подставках, белые занавески на окнах. Позже всего этого не стало. Директор школы — строгая, как и само время, дама Таисия Галактионовна с неизменной указкой в руке. Ходила она гордо трясущейся походкой, хотя ей было всего лет пятьдесят. Увидев ее, я вспомнил присказку Бабуси: «Стара барыня Ираида, через ж… чемодан». И не случайно. Бабуся помнила Таську молодой деревенской девкой. Требование бывшей приятельницы обращаться к ней по имени и отчеству вызывало злую насмешку.
Буквы в букваре черные. Непонятно, почему на всю жизнь запечатлелось: у каждой буквы свой цвет.  Скажем буквы з, м, ю, я — красные, ж, н, щ, ш — зеленые, к, п — черные,  б, р, ф,  э — коричневые, д — тоже, но светлее, л, ц — желтая. У букв одинакового цвета разные оттенки. На восприятие текста это никак не влияет.
Читать я начал недели через две-три. Мама возмутилась:
— Отказывался учиться читать до школы, а так быстро выучился!
— Значит, ты плохо учила! Учительница лучше это делает!
Хорошо запомнил момент, когда понял: я научился читать. Над моей кроватью висело напечатанное на машинке расписание уроков. Проснувшись, я встал на кровати и прочитал листок, испытав радость и удивление от полученного умения. Читать я сразу стал очень быстро и проглатывал книги одна за другой.
Сначала мы писали карандашами палочки. В перерывах между письмом разминали пальцы:
— Мы писали, мы писали, наши пальчики устали.
Потом стали выводить буквы. Утомительно писать, ежеминутно окуная перо ручки в чернильницу. Они были двух видов: из прозрачного стекла и пластмассовые непроливашки. В парте — два круглых углубления для чернильниц. Многие ученики приносили чернильницы из дома, кладя их в маленькие мешочки. Казенные чернильницы часто бывали полупустыми или заполнены всякой грязью — только клякс наставишь.
Красные учительские чернила своим насыщенным цветом вызывали непонятное притяжение. Я попросил бабушку приобрести мне такие же. Она купила порошок красных чернил, растворила в бутылке и налила в стеклянную чернильницу. Сидя за круглым столом нашей старой квартиры, я опробовал новинку. От красного цвета было ощущение праздничности. И еще казалось: получил в руки символ учительской власти.
Перья в ученических ручках номер одиннадцать. У некоторых учеников более дорогие восемьдесят шестого номера. В чернила иногда добавляли сахар. Буквы на бумаге получались немного блестящими, но это не поощрялось.
В первые же дни учебы я привел в нашу тесную комнату кучу одноклассников. По секрету сообщил маме про одного из них:
— Он второгодник!
Учить уроки мне было лень. У меня начинали «болеть» спина и печень. Мама попрекала:
— Каждый день колы и двойки приносишь!
— Не каждый день, а через день. И вообще учиться вредно! Я хочу остаться на второй год.
— Почему сегодня двойку принес?
— Способностей нет!
— Но ведь иногда бывают хорошие оценки?!
— Способности появляются.
Всегда старался сначала сообщить хорошие отметки, а потом плохие. Этот мой опыт мама подсказала маленький дочери своей подруги. Я часто слышал от мамы:
— Ты будешь ассенизатором, г… чистить. А я мечтала, чтобы ты стал инженером!
Профессия инженера казалась мне невероятно скучной. Дети не любят насилия. Когда мама настаивала, чтобы я прочел какую-нибудь книгу, сразу пропадало желание брать ее в руки.
Однажды маму вызвали в школу. Стоя за партой, я выслушал неприятные слова, высказанные мамой перед всем классом. Маме показалось, что ее нотации не произвели на меня никакого впечатления. Дети умеют скрывать свои эмоции. На этом воспитательном мероприятии настояла Екатерина Николаевна. Я уверен, что такой педагогический метод только разъединяет детей и родителей. Возможно, наша учительница заимствовала этот способ воздействия с тех времен, когда дети прилюдно отрекались от родителей — врагов народа.
Мы быстро осознали цену своей учительницы:
— Она не строгая, а просто злая!
Перед самым ее столом за партой сидели брат и сестра Елагины, рыжие и озорные. Екатерина Николаевна часто стукала Сашу и Тамару указкой по их затылкам.
Молчаливая и застенчивая Оля Сорокина в полной мере ощутила на себе самодурство нашей учительницы. Этой девочке трудно было начинать говорить. Пока она собиралась с духом, Екатерина Николаевна словесно измывалась, поминая поговорку:
— Тебя только за смертью посылать!
От грозного голоса нашей учительницы дар речи теряли не только дети, но и родители. Страшно, что дети попадают в такие руки.
Почти каждый день вместо четырех уроков у нас было по пять-шесть. Учились мы во вторую смену. Однажды за нами пришли родители, обеспокоенные долгим отсутствием своих детей.
Екатерина Николаевна научила нас читать, но сама особой грамотностью не отличалась. Телевизор тогда был большой редкостью, учительница произносила это слово так — «телевизер». Однажды от нашего имени она подписывала открытку завучу Полине Николаевне. Стоя вокруг, мы потихоньку посмеивались: она написала «Палина». Со злорадством ожидали, что завуч заметит ошибку, но та оказалась деликатной, а, может, такой же сведущей в правописании.
После второго класса я с мамой побывал в Гагре. Когда писали сочинение на тему «Как я провел лето», я описал поездку в этот город, часто упоминая его название. Раньше он назывался Гагры. Екатерина Николаевна, видимо, не знала, что теперь он именуется иначе, и поставила мне двойку.
Писал я сразу очень грамотно. Уверен: это врожденное чутье орфографии. Соседка по парте Света просветила меня, как лучше запомнить падежи: «Иван Родил Девчонку, Велел Тащить Пелёнку» — именительный, родительный, дательный, винительный, творительный, предложный.
Во втором классе Екатерина Николаевна поставила сценку из сказки Корнея Чуковского. Маленького роста Саша и Тамара Елагины играли Танечку и Ванечку, сбежавших в Африку. Я играл Бармалея. Мы сыграли сценку перед комиссией из роно. На следующий день Екатерина Николаевна благосклонно сообщила мне, что членам комиссии очень понравился Бармалей. Наверное, забавно было видеть, как полненький добродушный мальчик декламирует:
— Я кровожадный, я беспощадный, я злой разбойник Бармалей.
Учительница из-за своей комплекции в дверь класса входила боком. Однажды во втором классе мне стало нехорошо от съеденного утром завтрака. Екатерину Николаевну прорвало на поток ругани:
— Нельзя так обжираться! — Хотя сама поесть явно любила. В диктанте попалось выражение «заливной луг». Она объяснила, что это такое, а затем половину урока развивала тему:
— Но есть еще заливные блюда…
Я учился в третьем классе, когда узнал о смерти Топольцевой. Эта женщина-пьяница жила в соседнем доме. Года два назад она сидела на нашей коммунальной кухне и листала настольный календарь. Больше я никогда ее не видел, но известие о смерти потрясло меня. Видимо, в жизни ребенка настал момент, когда он особенно остро осознает, что такое смерть. Моя парта рядом со встроенным шкафом, где хранились тетрадки и другие канцелярские принадлежности. Я видел свое отображение в стекле шкафа и был в сильнейшей депрессии.
Уроки шли своим чередом. Привычным движением Екатерина Николаевна считала тетрадки, приподняв их стопку над головой и придерживая за угол. Кого-то хвалила, кого-то ругала. Тому, кто получал за домашнее задание пятерку, она вкладывала в тетрадку звездочку, вырезанную из красной бумаги. У кого накапливалось больше всего звездочек, получал приз — дешевые акварельные краски. Приятно было обнаружить в тетрадке звездочку, но такое у меня бывало редко.
Мы измеряли нарисованные в тетрадке отрезки, затем Екатерина Николаевна проверяла, правильно ли мы это сделали. Настал мой черед. Неправильно! Гневный крик учительницы. Я убежден в своей правоте.
— Принеси свою линейку! — требует Екатерина Николаевна. Проверяет мой отрезок. Я прав. Просто у нее деревянная линейка, у меня металлическая. Деления линеек не совсем совпадают. Извинения, разумеется, не последовало. Впрочем, у меня голова занята совсем другим: «Неужели и я смертен?!»
На последнем уроке — внеклассное чтение. Учительница прочитала статью. Актер умер на сцене в гриме царя. Спектакль прервался. Нашлись зрители, которые потребовали возврата билетов. Вслед за автором статьи Екатерина Николаевна осудила черствых людей. Мы знаем: чья бы корова мычала…
Однажды Екатерина Николаевна, едва войдя в класс, принялась отчитывать:
— Вы, неблагодарные ученики! В параллельном классе ребята подарили своей учительнице сервиз.
Мать Сережи Королева, входившая в родительский комитет, поспешила выполнить пожелание. Собрали деньги на чайный сервиз. Подобострастие родительницы не помогало ее сыну. Учительница унижала его, как и других своих учеников. Одна девочка забыла надеть спортивный костюм. Екатерина Николаевна пригрозила отправить ее на урок физкультуры в цветных фланелевых штанишках.
Мы уже привыкли к самодурству учительницы, но однажды она нас сумела поразить. Контрольная работа по арифметике. Весь класс решил задачу неправильно. Только Сережа Гуликов нашел верное решение.
— В этой задаче надо было мысленно поставить фигурные скобки.
Мы понимали, что этот ход она придумала для того, чтобы не ставить Сереже плохой оценки. Однажды он ответил урок, читая по учебнику. Екатерина Николаевна отлично это видела, но поставила пятерку и похвалила. После уроков весь класс собрался около памятника Кирову и высказал Сереже свои претензии. Он резонно заметил, что их надо высказывать не ему, а учительнице. Кто знает, почему он был ее любимчиком?! Наверное, ей импонировало, что Сережин отец — полковник, кавалер ордена Ленина.
На чердаке школы произошел пожар. Вся школа высыпала на улицу, оттуда наблюдая за действиями пожарных. Екатерина Николаевна, как ни в чем ни бывало, продолжала вести урок. Не хотела паники? А если бы пожар закончился менее благополучно?!
Мы писали перьевыми ручками, авторучками пользоваться не разрешали. В четвертом классе мама подарила мне авторучку. Я не рискнул писать ею домашние задания, но заполнил тетрадку со списком прочитанных книг. При смене орудия письма почерк несколько изменяется. Екатерина Николаевна обрушила на меня поток гнева:
— Совсем обленились! Родители тетрадки заполняют!
На столе учительницы лежал ее личный кусок мела. На нем была тщательно вырезана ее фамилия и инициалы. Мы посмеивались над ее собственническим инстинктом.
Мы учились в четвертом классе, когда Екатерина Николаевна велела принести книги, которые мы читаем. Я принес «Записки старого чекиста», в которой упоминалось про сталинские репрессии. Увидев эту книжку, Екатерина Николаевна была возмущена и принялась орать:
— Нельзя читать такие книги!
В другой раз она заинтересовалась:
— Поднимите руки: кто из вас собирает десятикопеечные монеты. — Она помечала у себя фамилии «коллекционеров», затем подвела итог:
—Вы изымаете эти монеты из денежного обращения! Это антигосударственная деятельность!
Мне казалось, что Хрущев очень давно у власти и продлится это еще долго. Однажды даже спросил у бабушки:
— Неужели Хрущев когда-нибудь умрет?
В октябре 1964 года его сняли со всех постов. Урок истории. Екатерина Николаевна велит нам открыть учебник на странице, где помещен портрет Никиты Сергеевича и приведена выдержка из его речи.
— Возьмите ручки и замалюйте портрет Хрущева и текст его выступления. — Видимо, у нее навечно запечатлелся опыт сталинской эпохи. Официально ведь было объявлено, что первый секретарь партии снят по состоянию здоровья.  Народ отреагировал на политическую новость стишком:
Удивили всю Европу,
Показали простоту.
Десять лет лизали ж…,
Оказалось, что не ту.
Заканчивались стихи уверенностью, что партия подберет новую задницу для лизания.
Жара. В классе душно. Жажда такая, что хоть чернила пей. Тем не менее, ощущение спокойствия. За учительским столиком Алевтина Ивановна. Нет напряжения, которое царит при Екатерине Николаевне. Моя бабушка удивлялась:
— Когда уроки ведет Алевтина Ивановна, у Саши появляются хорошие оценки?!
На наше счастье Екатерина Николаевна часто и подолгу болела. Ее заменяла пожилая Алевтина Ивановна или собственная дочь. От матери последняя отличалась как небо от земли. Доброжелательная и раскованная. Работала она в другой школе. Несколько раз Екатерина Николаевна приводила на урок своего маленького внука. Остается только гадать, какой она была в кругу семьи.
После окончания четвертого класса я ехал с мамой из Сибири на юг. В поезде часто посещала мысль:
— Неужели я больше не буду под властью Екатерины Николаевны?! — В это было трудно поверить. Начальная школа закончилась. Теперь у нас будет много учителей.
Мы были последним классом Екатерины Николаевны. Выйдя на пенсию, она продолжала вести уроки. Через два года мы узнали о смерти своей первой учительницы. Рассказывали, что она стала заговариваться на уроке истории. Ее отвезли в больницу, где она и умерла от опухоли мозга.
На выпускном вечере к бывшим ученикам пришли их первые учительницы. Мои одноклассники не чувствовали себя обездоленными. Ни у кого не нашлось доброго слова, чтобы помянуть давно ушедшую Екатерину Николаевну. Каждый мог вспомнить только обиды и унижения. Сережа Гуликов попытался заикнуться в ее защиту, но никто его не поддержал.
Конечно, времена изменились, но и сейчас маленький человек может попасть под власть самодура.

На снимке: 1 сентября 1961 года. В фуражке - Саша Михайлов.