Сон Нины Михайловы

В 1989г семь месяцев я жила у Нины Михайловны и Клема Кристесен в живописном районе Мельбурна Элтам. Чета Кристесен хорошо известна в творческих кругах не только Мельбурна, и не только Австралии.

Познакомилась я с Ниной Михайловной в Мельбурнском университете, куда я подала документы на должность преподавателя русского языка. Меня вызвали на интервью, и здесь я впервые встретилась с Ниной Михайловной. Поразило сходство с русской учительницей какой-нибудь российской школы. 

Она посмотрела на меня с сочувствием  и сообщила, что мой диплом им не подходит. Она ласково улыбалась, долго меня не отпускала, называя меня «деткой», интересовалась, откуда я, как оказалась в Австралии...

У меня было ощущение, что со мной говорит очень близкий родной человек. Как будто я погрузилась в своё детство, и моя бабушка гладит меня по голове своей шершавой рукой. Самое доброе в моей жизни было связано с моей ласковой бабушкой. Я остро ощутила доброту, которую излучала Нина Михайловна.

Когда я рассказала ей всю свою историю, она всплеснула руками и воскликнула:
- Ой, я знаю, что нужно! Вы поедете со мной, будете жить с нами, и Вам будет очень хорошо, Вы будете счастливы! Давайте, заберём Ваш чемодан, и поехали!

Это было так неожиданно, что я не знала, как мне быть. Мои знакомые, которые появились у меня в Австралии, сказали, что мне очень повезло, что Нина Михайловна – очень известный человек, что она основала русское отделение в университете и, что в дальнейшем она мне как-нибудь поможет устроиться на работу и карьеру тут сделать, так что мне нельзя этим пренебрегать. И я решилась.

Эта встреча с Ниной Михайловной была для меня просто рукой судьбы, каким-то неожиданным подарком. Она сказала:
- Вы будете жить у нас, Вам будет очень хорошо, и Вы будете иметь то, что здесь называется «прайвеси», - это значит, что Вы вовсе не обязаны быть с нами, а свободно делайте всё, что хотите. У Вас будет свой дом в саду, это домик моих родителей. Они там жили счастливо, и Вам там будет комфортно.

И вот я поселилась в этом домике в саду, чуть в стороне от большого дома.В домике было всё: кухня, ванная комната, спальня, большая гостиная. 
Я начала там жить, и мне действительно было хорошо.

Моя новая обитель стала местом, где я приходила в себя после потрясения от общения с людьми, которые нанесли мне душевные раны вскоре после того, как я прибыла в Мельбурн по их настойчивому приглашению.

Общение с Ниной Михайловной стало для меня живительным бальзамом.
Я никогда не забуду эти семь месяцев в Элтаме. Там я испытала умиротворённость души, радостный покой после всех перенесённых невзгод в своей жизни.

Жизнь была интересна: Нина Михайловна устраивала всякие празднества, собирала гостей и знакомила меня со всеми. Я была представлена многим писателям, художникам, журналистам и профессорам Мельбурнского университета.
               
Но больше всего мне нравилось просто с ней разговаривать. И ей это нравилось, в особенности потому, что это была возможность говорить по-русски. Она говорила, что у меня хороший язык, и я хотела ей угодить.

Я очень любила слушать эпизоды из её жизни. Для меня было так необычно, что вот передо мной сидит человек, который видел великую русскую балерину Анну Павлову ещё в Харбине, а потом с ней встречался, когда та была на гастролях в Австралии. Она рассказывала  о встречах с советскими поэтами, такими, как Евгений Евтушенко, с певицей Галиной Вишневской и с её мужем, знаменитым виолончелистом Мстиславом Растроповичем. Нина Михайловна показала мне белую скатерть, покрытою яркой ручной вышивкой – подарок Галины Вишневской из её коллекции предметов русского народного творчества.
Помню её рассказы о Лидии Чуковской, которая гостила у Нины Михайловны.

Нина Михайловна всегда с удовольствием рассказывала о том, как они с Клемом жили в Лондоне, как она преподавала русский язык в Оксфорде, и как Клем там преподавал, кажется, историю английской литературы.

Её ученики, живущие по всему миру, чаще всего работают в посольствах своих стран  в России.

Однажды она рассказала, как впервые приехала в СССР и всего боялась. 
Как-то она потеряла сумочку, а советский  милиционер помог ей найти её и, страх после этого прошёл.

Она вспоминала своё детство в Санкт-Петербурге, революцию и домашнюю традицию пить по утрам горячее какао с вкусной сдобной булочкой. Отец у неё был морским офицером, монархистом.

Нина Михайловна рассказывала, как они познакомились с Клемом, который записался к ней на курсы немецкого языка, показывала мне много фотографий. Они с Клемом были в молодости необыкновенно красивыми. Ещё она много рассказывала про свою маму Татьяну Семёновну (всегда называла её «мамочка»). Даже подарила мне мамин кошелёк с надписью, сказав, что мол, этот  кошелёк старше Вас, а Вы, в сущности, дитя.

Мамочка Нины Михайловны писала стихи, тонко чувствовала природу. Клем всегда очень тепло вспоминал о ней. Небольшую улочку рядом  с домом назвали в честь Татьяны Семёновны – Таня Вэй (Tanya Way).

Нине Михайловне было интересно расспрашивать меня о жизни в России (в то время -  СССР). Я ей рассказывала про жизнь в Москве, про наши подпольные собрания с лекциями крамольных авторов, о занятиях йогой, которые тоже были запрещены. Так, мы занимались йогой по самиздатским книгам Майкла Волина, но я не знала,  кто этот автор, даже предполагала почему-то, что он американец и возможно из прошлого века. Но однажды Нина Михайловна принесла мне материал для очередного выпуска серии «Русские в Австралии», издававшейся ею при русском отделении университета, чтобы я подредактировала. Я с удовольствиом помогала ей . Так вот,  я узнала, что Майкл Волин  - это Михаил Николаевич Волин, который живёт в Австралии – в Аделаиде. История его жизни меня очень заинтересовала: я выяснила, что он жил в Шанхае, писал стихи, выпускал газету «Чурляевка». Михаил Николаевич совместно с другим знатоком йоги открыл школу йоги в Шанхае. Когда Волин приехал в Австралию, он был первым, кто открыл здесь подобную школу.

Потом он стал писать книги.Я Нине Михайловне  всё это рассказываю, а она набирает какой- то номер по телефону и говорит: «Скажите ему это всё сами, ему будет приятно»,- и передаёт мне телефонную трубку. Это был Михаил Волин. Он тотчас пригласил меня в гости в Аделаиду. (Он умер сравнительно недавно, в 2000 году. Я успела побывать у него в гостях).

С Ниной Михайловной было очень приятно разговаривать, потому что ей было всё любопытно, она  всё пыталась понять, никогда не критиковала. Ей было, например, ужасно интересно, как происходила русификация нерусского населения страны.   
               
Нина Михайловна вела переписку с академиком Лихачёвым. В одной из книг он описывает обращение к совершенно незнакомому человеку как к родственнику – «отец», «доченька», «бабушка» - как особенность русского
языка.
               
Нина Михайловна спросила моё мнение. Я на это сказала: «Каждому родной язык  дорог и кажется самым лучшим. В узбекском языке, кстати, тоже совершенно незнакомого человека называют и «доченька», и «мама», и «бабушка», и «отец», и «дядя».

У нас довольно часто бывали с ней такие разговоры, и она всегда была, на моей стороне. Это было время, когда в разваливающемся Советском Союзе начались  националистические движения.
               
Нина Михайловна просыпалась очень рано, часов в шесть. Она, кстати, ела совсем мало, как птичка. Мяса она практически не ела. Клему она часто готовила почки в кастрюле, покрывала кастрюлю толстым слоем теста и всё это в духовку, и потом верхнюю корочку срезают и эту корочку едят вместо хлеба. По-моему, у башкир и татар тоже что-то похожее есть – подобное блюдо готовила наша бабушка. Вообще, Нина Михайловна не любила тратить время на приготовление пищи и готовила по обязанности. Зато ей очень нравилось, когда я стряпала что-нибудь из узбекских блюд. И Клему мои блюда нравились, и гостям тоже.

Обычно, как я уже писала, она вставала рано и делала сок из грейпфрута. Поначалу она и ко мне стучалась, приносила этот сок, но я возмущалась: «Нина Михайловна, да что Вы?! Не надо обо мне так заботиться».
С неё и Клема было достаточно. Потом был завтрак, потом ланч, где-то в двенадцать. Потом, часов в семь ужин. У каждого столик раскладной. Клем обычно ел перед телевизором и засыпал потихонечку.

После завтрака он на кухне сидел и что-то там писал, а я думала: «Надо же какой организованный, - пишет с утра пораньше». А Нина Михайловна говорила: «Думаете, что он делает? – кроссворды решает». Она его любила и в то же время часто журила, относилась к нему очень своеобразно.

Сама Нина Михайловна, если не уезжала в университет, практически всё время работала у себя в кабинете, что-то писала, печатала. Кроме того, к ней без конца ходили посетители.

Нина Михайловна дружила со всеми соседями. Мы часто заходили к одной художнице, Минь, пожилой англичанке (она давала уроки рисования), и она просила меня позировать. Когда она меня написала, то подарила мне эту картину, а Клем тут же попросил, чтобы я эту картину ему продала. Я ему её подарила.

Соседи - Анна, Вероника, Дороти – были частыми гостями у нас, и мы с Ниной Михайловной частенько навещали их.

Меня там удивили собаки, а именно поразило то, что собаки точно так же дружат, как и люди. У Вероники, например, был большой старый пудель, голубоватого цвета, но кличке Эндрю, глупый-преглупый, забредёт куда-нибудь и не может найти дорогу домой. Вероника бегает по соседям, спрашивает, не встречал ли кто-нибудь её собаку. Эндрю часто приходил к Лизе в гости, ел из её тарелки. А у Анны была собака Борис – огромный дог. Все эти собаки были очень добрые, и их совершенно не нужно было бояться. Борис часто за мной увязывался, и все в Элтаме шарахались от него. Я очень удивлялась тому, что собаки дружили между собой, как и их хозяева. Это я видела впервые.

С собакой связана история, которая нас с Ниной Михайловной  сблизила ещё больше. Нина Михайловна была очень привязана к своей собаке Лизе. Лиза была смесью немецкой овчарки с чем-то ещё, шерсть, по крайней мере, у неё была более лохматая, чем обычно у овчарок. Эту Лизу она взяла в организации, где можно взять собаку или кошку, которых держат там какое-то время, а потом, если их никто не забирает, усыпляют. Нина Михайловна пришла выбирать, а эта  собака уже была первым кандидатом на усыпление, и собака               понимала и смотрела на посетителей, как будто говорила: «Возьми меня, пожалуйста»  Нина Михайловна сказала: «Бедная Лиза», - и взяла её. Она её очень любила. Так случилось, что я однажды спасла этой собаке жизнь.

Рядом с их поместьем протекает довольно бурная речка, которая называется Алмазный Ручей (Diamond Creek), и как-то раз нам нужно было с Лизой перейти на другой берег. Через ручей было перекинуто бревно. Я по этому бревну перешла на другую сторону, а Лиза решила переплыть, бухнулась в воду, переплыла, а выскочить не может: земля оползает, лапы скользят... Я вижу, что глаза у Лизы от испуга вылезают из орбит... Я до сих пор сама не понимаю, как у меня хватило сил и решимости, но я ухитрилась схватить её за ошейник и вытащить на берег. Нина Михайловна несколько раз просила меня показать, где это было, и как это я сделала. Она так умилялась, что я спасла её собаку.
 
Мы любили гулять втроём по Элтаму – Лиза, Нина Михайловна и я. Там есть огромное поле, над которым почти всегда летают стайки разноцветных попугаев и другие птички. Нина Михайловна очень любила природу, и в этом мы с ней сразу сошлись, потому что и для меня общение с природой – это самое большое счастье на свете. Она рассказывала, как  они- жители Элтама боролись за одну бабочку, которая стала исчезать, выпустили брошку-бабочку, и в конце концов что-то отвоевали для этих бабочек.

Регулярно раз в неделю Нина Михайловна ездила в университет. Она обязательно набирала в саду большой букет цветов, покупала  сладкое печенье или пекла кексы – всегда возила с собой что-нибудь угощать студентов. Когда она приглашала меня на какие-то лекции, она доставала что-нибудь для меня и при этом  шептала: « А Вы не ешьте, это всё вредно».

Нина Михайловна была очень отзывчивая, и этим пользовался мэр Элтама. Потому  что, каждый раз, когда обнаруживалась какая-нибудь  «бездомная» девочка, он определял её в «Стенхоуп» - в дом четы Кристесен.

Я хорошо помню одну такую девочку. Клема она раздражала, потом у неё появился «бойфренд», и Клем устроил  скандал. Вообще, Клем – человек очень эмоциональный, но ко мне он  всегда относился трогательно нежно и дарил мне свои книги.

Нина Михайловна была натурой увлекающейся. Каждый раз у неё было какое-то очередное увлечение тем или иным человеком. Кто-то приезжает из России, и она начинает его опекать, заботиться, - так это было, например, со мной или позже с Викторией Островской  - капитаном дальнего плавания.

К нам часто приходил испанский художник Игнасио Мармол. Он жил по соседству. Нина Михайловна опекала и его, принимала активное участие в организации выставки его произведений в одном из залов Мельбурнского университета. Некоторые его картины были куплены четой Кристесен и украшали их дом.

Я уговаривала Нину Михайловну рассказать мне о своей жизни, чтобы я записала. Но она всегда с улыбкой говорила, что пока ей некогда. Я помню, что она всё время читала какую-то книгу. Я её спрашивала: « Нина Михайловна, что Вы там читаете?» Она отвечала: «Я готовлюсь к смерти». Я так и не знаю, что это была за книга. И ещё моё внимание привлекла маленькая икона на письменном столе  Нины Михайловны. Позже я узнала историю этой иконы. История эта связана со снами, вернее, сном.

Дело в том, что снам я всегда придавала большое значение. Мне казалось, что я проживаю ещё одну параллельную жизнь, никому неведомую, и там, в той жизни, я приобретаю дополнительный опыт для жизни этой. Обычно никто не любит слушать чужие сны. Но не Нина Михайловна.  Она каждое утро спрашивала, какой я сон видела. Внимательно прослушав рассказ про очередной мой сон, она говорила: «Нет, это не тот сон».
               
Однажды она рассказала семейную историю, связанную с провидческим сном.

Это было очень давно, в далёком Санкт-Петербурге, в самом начале революции 1917 года. Нина Михайловна вспоминала своё детство, своих тётушек. Одна из них - Дуся училась в Институте благородных девиц  в Смольном. В суматохе и неразберихе первых дней революции девиц никто не трогал, потом начали их как-то притеснять, заставляя девушек расчищать снег во дворе Смольного.

Однажды Дуся увидела сон и сказала, что этот сон предвещает ей скорую смерть. Все домочадцы подняли её насмех, дескать, как можно быть такой суеверной!  Но на следующий  день после этого Дуся была убита шальной пулей, когда чистила снег во дворе. Можно себе представить, какое ужасное впечатление  произвело на всех это событие!

Спустя некоторое время революция  закинула семью Максимовых в Амурский край. Гражданская война была в разгаре. Отец Нины Михайловны служил в Белой армии, был капитаном небольшого судна на реке Амур. В Сибири в то время Белое движение возглавлял адмирал Колчак.

Другая тётушка, Катя, которая отличалась смелостью, независимостью в суждениях, была молода, красива, держалась модных в то время феминистических  взглядов, курила папиросы, и, ни в какие сны не верила. Она работала  в госпитале сестрой милосердия. Так вот, однажды и Катя увидела точно такой же сон, что и Дуся. Но Катя не придала этому значения, сказав, что бывают всякие совпадения.

Обычно по утрам Катя совершала пробежку по высокому  берегу Амура. На следующий же день после злополучного сна во  время своей пробежки она услышала крик о помощи и увидела тонущего в реке мальчика. Катя тотчас прыгнула в воду, сумела спасти мальчика, но сама попала в водоворот и утонула.

Прошло много лет после этой трагедии. Семья Максимовых оказалась в Китае, в Харбине, как и многие русские после поражения Белого движения в России. Уже, будучи молодой девушкой, Нина вдруг увидела этот сон. И потеряла покой. Она пошла в церковь и долго молилась. Удивлённый таким усердием, местный батюшка спросил девушку, какие же грехи она замаливает. Когда девушка Нина рассказала ему семейную историю, связанную с этим  сном, батюшка предложил ей молиться вместе. В результате,  ей приснился другой необычный сон: она увидела икону Божией Матери в неизвестной ей иконографии. Изображение было в католическом стиле. Матерь Божия улыбалась и как бы протягивала к ней руки. Батюшка очень обрадовался этому сну, сказав, что это Иверская икона Божией Матери, называемая ещё Божия Матерь Умиление. Он показал ей эту икону, и Нина Михайловна узнала её. По совету батюшки Нина Михайловна заказала художнику-иконописцу  копию этой иконы.
               
Нина Михайловна протянула мне маленькую икону со своего рабочего стола, заканчивая рассказ о сновидениях.

- Так что же это за сон? - спросила я.
-Ах! Много хотите знать. Так я Вам и  скажу,
- шутливо ответила она.


                *     *    *
               


К моему огромному сожалению, мне не довелось быть в Мельбурне когда Нина Михайловна покинула этот  мир.


Мельбурн 2006г.