Три северных новеллы

У Р О К

Скважина сильно сифонила. «Гоняли концы». На почти тридцатиградусном морозе раствор быстро замерзал, затвердевшим комом обвисая на элеваторе, который закрывался всё труднее. Андрей, третий помбур, свистнул буриле и кивнул на элеватор – почистить надо! Валерка отмахнулся – потом-потом, некогда. Ладно, потом так потом, моё дело предупредить. Перед сменой Валерку вызывал мастер, дал дрозда – метры давай, метры! А как их давать, если долотья привозят б/у, то есть бывшие в употреблении, новых нет, двадцать метров пробурил – поднимай инструмент, а то шарошки потеряешь. За смену по два раза концы гоняем – где это видано?!

Глыба замёрзшего раствора на элеваторе всё росла. Несколько раз от неё отрывались небольшие кусочки, падая на голову и плечи Андрея. Он был без каски, в подшлемнике, поверх которого нахлобучил шапку-ушанку. На буровой вообще мало кто пользовался каской – неудобно в ней работать. Мастера на это смотрели сквозь пальцы, и лишь когда ожидался приезд начальства или какой-нибудь проверяющей комиссии, мастер давал команду: «Не курить! Работать в касках!». У Андрея же каска и вовсе была не по размеру, велика, съезжала то в одну, то в другую сторону, а если голову задираешь, а без этого никак, её и вовсе одной рукой придерживать надо.

Случилась заминка – верховой, Санька, не мог открыть замок элеватора. Что он там с вышины кричал – не разберёшь, но окончания до низу доходили – всё на «ать-ять».

- Чего он там матерится? – крикнул Валерка.
- Я ж говорю – почистить надо, замок весь в растворе!
- Успеется, не до этого!
Вот упрямый…

От глыбы оторвался небольшой кусок и ударил Андрея по плечу. Чувствительно! Пора надеть каску – от греха подальше. Ходить за ней далеко не пришлось – каски неизменно брали с собой на буровую, иногда здесь же их и забывая. На подшлемник и ушанку каска пришлась почти впору.
 
А скважина всё сифонила, и глыба затвердевшего раствора продолжала расти. Замок всё реже закрывался с первого раза.

- Нет, это не работа, одно мученье, - сказал Лёха, первый помбур, когда закрыть элеватор удалось лишь с пятой попытки. Инструмент, наконец, пошёл наверх. – Время же теряем, чистить надо!
- Да говорил я ему.
- Знаю, - кивнул Лёха. – Молодой, горячий, в передовики рвётся. Сейчас свечу поставим – сам ему скажу…

Бурильщик и в самом деле был моложе всех в вахте, на год младше Андрея. А Лёха был «стариком», не по возрасту, а по стажу северному, по опыту, и Валерка к нему прислушивался.

Лёха глянул на Андрея и рассмеялся – всё его лицо было в растворе. Всякий раз, как он захлопывал дверцу элеватора, раствор брызгал в лицо, левой рукой он старался прикрыть его от брызг. Но последний раз, после четырёх безуспешных попыток, Андрей разозлился и хлопнул дверцу что есть силы обеими руками. И получил в лицо струю тёплого глинистого раствора, ладно, глаза успел закрыть.

- «Посмотрел бы ты, товарищ, на себя со стороны!» - пропел Лёха.

Андрей не понял, что произошло в следующий момент. Он смотрел на Лёху и видел, что улыбка на его лице как будто застыла. Как в замедленном кино, в котором, к тому же, выключили звук. Он почему-то плавно, как ему показалось, опустился на колени, на него неотвратимо, но медленно надвигался железный пол буровой. Но прежде, чем его лицо достигло пола, всё пропало, исчезло во мраке…

Андрей открыл глаза и поначалу не понял, что происходит. Он сидел на полу, прислонившись спиной к железной стенке буровой. Перед ним стояли Валерка и Лёха, тут же подошёл и Санька, успевший спуститься с верхотуры:

- Я ж орал вам – отходи!
- Так ни хрена ж не слышно, - ответил Лёха.

Андрей, наконец, понял – глыба с элеватора сорвалась и угодила аккурат ему по голове. Если бы не каска…

Лёха улыбнулся:
- Как ты? В порядке?
- Тошнит слегка. Долго я в отключке был?
- Не очень. Башка цела?
- Вроде бы. Гудит только. И в сон клонит сильно.
- Пойдём в балок, провожу, отлежишься.
- Не надо. Здесь посижу. Скоро уж вахта кончится.

Мужики присели и закурили. Андрей сделал пару затяжек – тошнота усилилась – и не стал курить, загасил папиросу.

- А я уж думал – всё, кранты, - сказал Санька.
- Я тоже, - кивнул Лёха. – И пришлось бы мне тебя везти.
- Куда везти? – не понял Андрей.
- Куда-куда, на Большую землю, к родителям, куда ж ещё. Я уже одного возил… - он помолчал, потом повернулся к Валерке и чётко произнёс ему прямо в лицо:

- И больше не хочу. Ты понял?! Я не хочу возить мёртвых их родителям, их жёнам, их детям. Я не хочу смотреть в их глаза. Я их видел. Ты понял, бурила хренов?!

Валерка не ответил. Не потому, что не хотел, а потому, что не мог – ком в горле не давал. Он понурил взгляд, а на его лбу, несмотря на –30, выступили крупные капли пота. Андрею стало жалко его, да и Саньке тоже. Валерка был хороший парень, общительный, весёлый, открытый – свой в доску. И бурильщик он был отменный, от Бога, что называется.
Было тихо. Буровая стояла. Только звук льющегося из скважины раствора нарушал тишину.

- Расскажи, Лёх, - попросил Саня. – Когда это было?
- Позапрошлый год. Одного управленца из экспедиции к нам бурилой прислали. Провинился он в чём-то, аморалка вроде. На перевоспитание, значит. А он последний раз за пультом бурильщика лет двадцать назад стоял, если не больше. Гонял он как оглашенный – «давай-давай, скорей-быстрей!». Навыки он все утерял, если они у него вообще когда-нибудь были. Элеватор, где надо, остановить не успевает, то об ротор его брякнет, то чуть люльку верхового не снесёт. Пару раз я его за грудки тряс, вразумить пытался, понимал – добром не кончится. Так оно и вышло.

- Он его элеватором прибил?
- Нет, не элеватором. Мы ж уже знали, что из себя этот наш «бурильщик» представляет, всё время начеку были. А пришлось нам талевый канат на крон-блоке менять.
- Ни себе чего! – присвистнул Саня. – Сколько в бурении работаю – ни разу не приходилось. Тяжело, Лёх?
- Ясно-понятно, изрядно повозились. Да и у меня такое только раз и было. Ну вот. Вроде справились. Крон-блок на полу лежит. Третий помбур залез на него между тросами, чтоб подправить их. Молодой паренёк, стажёр. Мы тогда неполной вахтой работали – лето, отпуска. Вот его и дали нам третьим. А этот бешенный… Он всегда спешил, как голый на бабу. Торопился, оправдаться хотел, доказать чего-то, рекорд поставить. За наш счёт. Вот как… - Лёха повернулся к Валерке, но замолк и не произнёс подразумевавшееся «ты». Ему тоже уже было жаль бурилу, на том лица не было, желваки перекатывались, и курил он одну за другой. Что толку воспитывать его – либо он уже всё понял, либо так никогда и не поймёт.

- Неужели он «вира» дал?! – спросил Саня. Лёха кивнул:
- Точно, погнал крон-блок наверх. Когда понял, что наделал, его с буровой как ветром сдуло. И слава Богу, а то б я ему башку оторвал… Ох и поломало паренька – врагу не пожелаю. Только хруст стоял.
- Орал?
- Орал, конечно. Пока сознание не потерял.
- Ну а вы-то что?!
- Что-что – опустил я крон-блок, канат ослабил. Кое-как с верховым вытащили парня, на пол уложили. Я бегом на рацию, на базу сообщил. Они там борт давай искать – не нашли.
- Как так?!
- А вот так. Ты когда в Сургут вертолётом летишь, чем в нём воняет?
- Рыбой.
- А чего ж тогда спрашиваешь. Начальство рыбку ловить изволило, или охотилось. Или на пикничок с лярвами вылетело. Не нашли, короче, борт.
- Так связь же у них есть!
- Ясно-понятно. Но отвлекаться не хотели на такие мелочи. Самый кайф, видать, был. А потом говорили, якобы связь неисправна была.
- Брешут, гады! Они без связи и не полетели бы!
- Ясно-понятно. Ну вот. Потом аж целых четыре часа машину искали… Короче, не довезли мы его до Ханто, по дороге кончился…
- А этого, управленца недоделанного, посадили?
- Ну да, кто ж его посадит, и следствия как такового не было. Видать, рука у него была волосатая. Перевели куда-то в спешном порядке. А паренёк, мол, сам виноват, молодой, полез куда не надо. Замяли, одним словом.
- Ни хрена наша жизнь не стоит, - подвёл итог Санька.
- Это точно… Ладно, кончай базар, и так много времени потеряли. Дуй, Санька, наверх, я тем временем элеватор почищу.
- Слышь, мужики, - заговорил, наконец, Валерка. – Вы извините меня, ага?..

Лёха улыбнулся и кивнул. И Саня тоже. И Андрей. Потому что Валерка был хороший парень, и хороший бурила. И всё обошлось. И было ясно, что больше он никогда не будет рисковать чьей-то жизнью ради каких-то паршивых метров.

Каждый занял своё место, и буровая вновь ожила…


Ч И Р О К


Осень была в разгаре. Погода стояла чудесная – солнечная, мягкая. Золотые деньки. То и дело над головой пролетали стаи птиц, они отправлялись в тёплые края переждать надвигавшуюся зиму.

Андрей находился в ШН (шламово-насосной). Делать особенно было нечего: всё работало исправно, и он лишь следил за сетками, чтоб не засорились, а то раствор уйдёт.

Он курил у окна, точнее – у отверстия для окна, потому что ни рамы, ни стёкол в таком «окне» никогда не было. ШН – это большая железная коробка, в двух стенках которой прорезаны квадратные отверстия. Это и есть окна.

Из окна было видно свободное пространство – заболоченная местность. И днём и ночью сюда шли КамАЗы, они вываливали на болота щебёнку, та уходила вниз, тонула, но сверху сыпали ещё, ещё и ещё – до тех пор, пока она не переставала уходить. Тогда щебёнку разравнивали бульдозерами, и на отобранные у болота метры въезжали всё те же КамАЗы и опять сыпали щебень, много щебня, десятки, сотни, тысячи тонн.

Им нужно торопиться. Когда мы пробурим скважину до нужной отметки, ею займутся освоенцы, а буровую передвинут туда, где сейчас КамАЗы делают для неё площадку. Так мы и продвигаемся всё дальше и дальше в глубь тайги.

А справа виднелось одинокое дерево. Мёртвое дерево. Ещё совсем недавно оно было живым – пока сюда не пришли мы. Корни дерева впитали нефть, оно почернело и умерло…

В противоположное окно Андрей почти никогда не смотрел – в него был виден лишь отстойник, искусственный водоём для раствора. Впрочем, вряд ли его можно назвать водоёмом. Нет, вода в нём, конечно, была, но в этой воде были растворены десятки химикатов и нефть. Андрей не любил, когда в раствор добавляли нефть – у неё тяжёлый, угнетающий запах, от которого тут же начинала болеть голова.

Никакой жизни, естественно, в отстойнике не было. Никакого движения, лишь блестящая на солнце глянцевая гладь, всегда тихо, спокойно. Как на кладбище…

Но сегодня там что-то происходило, сегодня там было движение, и Андрей сразу обратил на это внимание. Он подошёл к окну и увидел, что в отстойнике плавает птица, небольшая дикая утка. Ба! откуда ж ты взялась?! Отстала от своих и решила подкормиться?
Глупая утка всё ныряла и ныряла, надеясь найти хоть что-нибудь съестное – червячка, личинку, водоросль. Но ничего, ничего в этом мёртвом месте не было. Утка устала и выбралась на берег. Тогда Андрей вышел на улицу и попытался спугнуть её, замахав руками и закричав:
- Лети отсюда! Нет здесь ничего! Кыш!

Но птица не улетела, вместо этого она опять прыгнула в отстойник. Вот дурёха! Андрей вернулся в ШН, чтобы дать ей возможность выбраться на берег и обсохнуть. Утка действительно выбралась из отстойника и принялась чистить пёрышки. Андрей долго наблюдал за ней, пока не понял, что все старания птицы тщетны – её перья пропитались нефтью, склеились, и ей не удастся привести их в порядок. И взлететь она не сможет. Если ей не помочь.

Андрей снял спецовку, вышел на улицу, осторожно обошёл ШН с левой стороны, где был отстойник, чтобы утка вновь не кинулась в него, тихонько подкрался к ней. Увлечённая личной гигиеной, она его не заметила. Выждав удобный момент, он стремительно прыгнул и накрыл птицу спецовкой. Со своей добычей он вернулся в ШН, где его с улыбкой ждал Лёха, первый помбур.

- Хорошо прыгаешь! – засмеялся он.
- Случилось чего?!
- Нет, всё в порядке, метры идут. Просто покурить зашёл.
- Лёх, ты не знаешь, кто это? – Андрей кивнул на пойманную птицу.
- Знаю – чирок, мелкая дикая утка.
- Отмою – выпущу.
- Не мучайся. Лучше ощипать и – в суп.
- Ты что – с голоду помираешь?! В ней мяса-то и полкило не будет.
- Так пропадёт же!
- Почему?! Отмою!
- Не сможешь. Пробовали уже. Прошлый год три утки сюда сели. Не то, что твоя, крупные, как гуси, не знаю, как называются.
- И что?
- Что-что. Тоже спасти хотели, мыли их, мыли, да всё зазря – передохли. И чирок твой сдохнет. После этого ещё много уток в отстойник садилось, и по одиночке, и по несколько. Мы им сразу головы долой и – на кухню. Только быстро надо, пока мясо нефтью не пропиталось, а то жрать невозможно, воняет, кошки – и те не жрут. Как-то раз целая стая села – наелись от пуза. Так что брось, Андрюха, возиться с ней, отнеси поварихе, пока не поздно. Будет тебе дичь на ужин.

Помолчали. Потом Андрей взял чирка, завёрнутого в спецовку, и направился к выходу.
- Побудешь здесь, Лёх?
- Конечно. Только ты недолго, мне в лабораторию надо – замеры сделать.
- Туда-обратно…

Андрей не пошёл на кухню. Он отнёс чирка в балок, выпустил его под свою кровать. Сходил в столовую, взял пару кусочков хлеба и накрошил чирку. Тот не проявил к еде никакого интереса.

- Может, ты пить хочешь? – нашёл консервную банку, налил в неё воды, пододвинул к чирку – не пьёт. Тогда Андрей вновь поймал его и сунул клювом в банку – чирку пришлось сделать глоток. И ещё. И ещё. Затем раскрыл птице клюв и сунул в него кусочек хлеба. Чирок проглотил.
- Ну вот, бродяга, и пообедал. А говорят – сдохнешь! Будешь есть – будешь жить! Ладно, я побежал. Вернусь – помою…

Андрей вернулся в ШН.
- Отнёс? – улыбаясь, спросил Лёха.
- Ага! Только не на кухню – в балок!
- Ясно-понятно, а то я тебя не знаю. Только лишние хлопоты это.
- А спорим – выживет!
- На литр?
- Хоть на два!
- Нет, Андрюх, не буду. Потому что знаю, что проспоришь…

Вернувшись с вахты, Андрей согрел воды и вымыл чирка в тазу хозяйственным мылом. Нефть не отмылась. Чирок после «бани» продолжал чистить пёрышки, но по-прежнему безуспешно. А Андрей продолжал насильно кормить и поить его. На следующий день Андрей выпросил у поварихи шампунь и помыл чирка во второй раз. Не помогло. Через день чирок умер – нефть пропитала организм и отравила его…

- Брось, Андрюх, не надо так переживать. Что ты такой чувствительный, как барышня. Я ж предупреждал, что сдохнет.
- Что ж мы делаем…
- Что-что – нефть стране даём, стране нефть нужна!
- А природа ей не нужна?
- Да ладно тебе тоску нагонять! Ну что мы можем?!
- И сколько таких отстойников по стране? Сколько в них гибнет всякой живности?!
- На наш век хватит.
- Что ты говоришь, Лёха! У тебя же трое детей!
- Да знаю я всё, знаю! Но лучше не надо об этом. Всё я прекрасно понимаю, я на вид только бестолковый. Но лучше не думать, тогда жить легче, и настроение хорошее. А сейчас у меня по твоей милости настроение пакостное.
- Может, не по моей всё-таки?
- Ну не по твоей, не по твоей, ясно-понятно, но ты лучше анекдоты рассказывай, это ты умеешь. А про остальное – не надо.
- Ладно, не надо так не надо.
- У поварихи водка есть. Айда возьмём – нахрюкаемся. Она в долг даёт.
- Айда, отчего не нахрюкаться, раз живём по-свински.
- Ты опять?!
- Да нет, Лёх, всё в порядке, это я так, пошутил неудачно…

Они пошли за водкой, а над ними пролетала очередная птичья стая. Сверху мёртвая гладь отстойника выглядела так заманчиво, что вожак не удержался и повёл стаю на спуск. Он не знал, что на этом их путешествие закончится…


УЛЫБКА ДЕЛЬФИНА


Вот-вот зима. Снег ещё не выпал, но мороз уже до минус двадцати. Ладно, ветра нет, а то сколько на себя ни надевай, всё равно насквозь продувает.

Все уже готовы к выходу. Но ещё минут десять можно посидеть в тепле, покурить, спокойно, не повышая голоса, поговорить, а не кричать, как на буровой. Впрочем, разговор не клеится – никто из вахты не выспался. К этому разрушительному, «восемь через восемь», графику невозможно привыкнуть. Восемь часов работаешь, восемь отдыхаешь. И опять восемь работаешь, восемь отдыхаешь. Сон приходится то на утро, то на день, то на вечер, то на ночь. Организм отказывается подстроиться под такой режим, и нормальный сон бывает всё равно только ночью. Взглянуть бы на того мизантропа, который придумал этот пыточный график. То ли дело летний: двенадцать часов работаешь, двенадцать отдыхаешь. Если в этот заезд работал с полудня до полуночи, то в следующий будешь работать с полуночи до полудня. И спать днём. Организм пару дней побунтует, а потом смирится. И будешь высыпаться. Хотя положено в один заезд половину срока, т.е. неделю с хвостиком, работать с двенадцати ночи до двенадцати дня, а вторую половину – наоборот. Но это не соблюдается – зачем нам издеваться над собой?! Видать, тот мизантроп, что «восемь через восемь» придумал, и к летнему графику руку приложил. Но просчитался – вахтовики сразу договорились между собой: этот заезд мы в ночь, следующий – вы… Да, по летнему графику работать легче. Но перешли на зимний. И организм вообще перестал ориентироваться – где день, где ночь…

- Пошли, мужики, пора, - Валерка поднялся, а вслед за бурилой и все остальные: первый, второй и третий помбуры. Вышли из балка и направились к буровой. По дороге присоединился электрик. Андрей брёл, не поднимая головы, зевая и ёжась от холода. Вдруг шедший рядом Лёха ткнул его локтем в бок:
- Ты не под ноги смотри, ты в небо глянь!

Андрей поднял взгляд и… замер. Встал как вкопанный. Да неужели такое бывает?! Не чудится ли?! Он забыл обо всём на свете, и обо всех, и о себе. Он не заметил, что остался один, что ребята ушли вперёд. Он был полностью поглощён красотой, представшей перед его глазами. Андрей давно мечтал увидеть северное сияние и, как стал летать на Север, первое время то и дело осматривал небо. Но потом всё реже вспоминал об этом, тяжёлый труд прибивал взгляд к земле, не давая ему устремиться ввысь. Он три месяца донимал начальство – отправьте на Север! А когда добился своего, попал на отстающий куст, где почти ежемесячно менялись мастера, где то и дело перебуривали скважины, где оборудование было изношено до крайней степени, отчего чуть не ежедневно что-нибудь выходило из строя. И где зарплата, естественно, не шла. Ребята старались изо всех сил, надеясь выправить положение, но долго ли продержишься на голом энтузиазме, сознавая, что от тебя мало что зависит. Буровики становились всё угрюмее, всё реже звучали смех и шутка, каждый уходил в себя, предаваясь своим невесёлым мыслям. Эти мысли вытеснили из Андрея небо, он забыл о нём. И вот теперь ему напомнили о небе, напомнили о том, что там бывают чудеса.

Сонливость как рукой сняло. Широко раскрытыми глазами Андрей жадно поглощал восхитительное зрелище. Оно не шло ни в какое сравнение ни с тем, что ему приходилось читать или слышать о северном сиянии, ни с тем, что он видел в научно-популярных или художественных фильмах. Ни словами, ни средствами кино этого не передашь – это нужно видеть! Разноцветные сполохи пребывали в постоянном движении, преобладал зелёный цвет, но были и все остальные цвета радуги. Они непрерывно меняли и свою яркость, и своё местоположение. Эта стремительность перемен, это невероятное движение не позволяли хоть на мгновение задержать взгляд, рассмотреть, запечатлеть увиденное в памяти. Северное сияние было перед глазами, но в то же время оно было неуловимо, непостижимо, оно каждый миг ускользало, не исчезая. И ещё – и это было главным открытием – оно, безо всяких сомнений, было… живое! Живое, разумное, озорное, бесконечно доброе и по-детски смешливое. Оно играло, резвилось и как будто посмеивалось над Андреем. Эти учёные, которые пишут об электрической природе северного сияния – они его сами-то хоть раз видели?! А то бы не писали своих глупостей… Валерка, бурильщик, сравнил как-то северное сияние с цветомузыкой. Нет, сравнение никуда не годится, цветомузыке ой как далеко до сияния, и всегда будет далеко, потому что она – не живая. Нет, достойного сравнения с этим чудом просто не найти. Хотя… Улыбка дельфина! Андрей не был уверен, что это он нашёл сравнение, а не сравнение нашло его, потому что он ничего и не искал, он просто смотрел на переливы в небе, и вдруг ему явилась мысль об улыбке дельфина. Она – умная, добрая, загадочная, но явно с хитрецой, с лукавинкой. И она как будто говорит: вы не глупые, нет, но всё ещё дети, вы многого-многого не знаете; не будьте такими самонадеянными и не убивайте – нас и друг друга… И северное сияние, шаля и сверкая, тоже как будто говорило: эй ты, там, внизу, не слишком ли серьёзно ты относишься к своей персоне?! Не слишком ли задаёшься?! С какой стати ты возомнил себя венцом природы?! А ты можешь вот так, как я?! Я – доброе, весёлое, и я хорошо отношусь к тебе, но если ты не поймёшь, что не природа для тебя, а ты для природы – я посрамлю тебя, и это не составит мне труда. Что ты против Природы?! – всего лишь человек. Прекрати же войну – ты её проиграешь…

Андрей, наконец, оторвал взгляд от затухавшего сияния и только теперь почувствовал, как затекла шея. Повертел головой, перед глазами поплыли тёмные круги. А где же ребята? Он огляделся – никого. Глянул на часы с подсветкой – ё-моё, полчаса, как вахта началась! Андрей побежал на буровую, было слышно – ребята опускают инструмент. Без него! Ну и влетит же мне… Мысли путались – что ж это такое со мной приключилось? И как же я сменщиков не видел? Он не знал, что Лёха предупредил их, и они в полном молчании обошли его стороной.

Андрей взбежал, запыхавшись, по крутой лестнице на буровую, ожидая тут же получить очередь мата. Но… Валерка с Лёхой пребывали в прекрасном настроении, а увидев его, и вовсе рассмеялись. Валерка даже инструмент остановил. Что за чёрт?! Андрей растерялся. Оглядел себя – может, в одежде что не так? Да нет, всё в порядке. Мужики от этого ещё пуще давай смеяться. Ей-богу, лучше б обматерили!

- Чего вы ржёте-то?! – начал он злиться.
- Плакать нам, что ли?! Ну и как?! – спросил Лёха.
- Что как? – не понял Андрей.
- Понравилось?!
- Что?
- А что на небе смотрел!
- Ну, понравилось.
- Смотри-ка, застеснялся! – засмеялся Валерка.
- И вы из-за этого ржёте?!
- А ты что ощетинился, как ёж?! Брось, Андрюха! Ты, ладно, как сияние увидел, хоть остановился, а этот вон, - он кивнул на Валерку, - прошлый год не остановился, а с раскрытым ртом и задранной башкой так и шёл, всё шёл и шёл…
- Пока не угодил в траншею! – продолжил, смеясь, Валерка. – А там вода по грудки, её только-только ледком затянуло. Вот смеху-то было!
- Ясно-понятно!

Теперь и Андрей засмеялся. И почувствовал себя немного виноватым, как бывает, когда подумаешь плохо… о хороших людях. Они сильные и добрые. Сильный обязан быть добрым, злобность – удел слабых.

- Я тут дуба даю от холода, а они там ржут! – раздался сверху голос Саньки. – Вы работать-то будете?!
- Ещё как будем! – подмигнул Андрею Лёха.
- Лёх, а у тебя как было, когда в первый раз увидел?
- В канавы не падал, но обалдеть обалдел, это точно… Хочешь за ключом постоять?
- Конечно! – Андрей тут же встал за АКБ.
- Валерка, пусти меня за пульт! – весело крикнул Лёха.
- Та-ак, - так же весело ответил бурильщик, - а меня, значит, третьим помбуром?! Уговорили!..

Андрей знал, что сегодня работаться будет легко, всё будет ладиться, и вахта пролетит незаметно. И даже будет жалко, что она кончилась. И хрен с ней, с зарплатой, зато здесь отличные ребята, и есть северное сияние. Живое… Ради этого стоило сюда приезжать…