Роман от Романа 7 серия

Продолжение.
«…
* * *
Космонавты, проходящие предполётную подготовку, должны обитать на специальных тренировочных базах, на полигонах, среди тренажёров и бесконечных проводков и присосок, неустанно снимающих параметры работы их организма. Специальный режим зачастую делает их жизни незаметными для остальных смертных вплоть до момента славного приземления. Космонавты, проходящие предполётную подготовку, не живут в окружении низкотехнологичного оборудования, а попросту – бытового металлолома – в садовом домике за городом и не пугают насмерть соседей и сторожевых собак своими страшными скафандрами.
Эти клише разверзали неодолимую пропасть в общении Германа Алексеевича с жильцами окрестных имений и садового начальства. Садоводческое товарищество на своих собраниях даже пару раз ставило в повестку «…недопустимое поведение Баскина Г.А. на территории к/с «Весёлая пенсия». Но во вступительном слове ораторы, знающие проблему «со слов», сбивались, путались в определениях и вообще смотрелись неубедительно. А вызванные для свидетельских показаний «пострадавшие», по ходу своего доклада успевали настолько проникнуться «событиями той страшной ночи», что их зачастую снимали с трибуны в невменяемом состоянии, в парах валерианы, корвалола, а то и нашатыря. И то сказать, средний возраст горе-докладчиков шкалил за семьдесят. Густоголосая председательша Анфиса качала головой и говорила Герману Алексеевичу (который в тот момент как раз умело придерживал убелённую сединами голову очередного «слабоватого» очевидца):
- Ну, как тебе не стыдно, Герман! Ведь не мальчик уже! Хоть бы женился ты, что ли!.. А то сам бездельем маешься, да и людей мне всех скоро изведёшь!
Герман Алексеевич мерил председательшу строгим взглядом, полным собственного превосходства и вынужденного снисхождения. Отвечал:
- Я, Анфиса Палладиевна, не в бирюльки сюда направлен играть. И я уже говорил, что если бы ваш статус позволял, я давно представил бы все руководствующие документы… Куда-куда!.. – это он уже перехватывал руку старушки, участливо пытающейся вложить в полуоткрытый бесчувственный рот обморочного таблетку. – Вы читали противопоказания? У Игната Ильича, между прочим, дизурия! Лучше дайте ему пока просто свежий воздух. Да разойдитесь вы! Чего тут не видали? Сейчас принесу ему из своей аптечки… – И он снова обращался к председательше. – Программа подготовки строго рассчитана. Я надеюсь, два месяца ещё потерпите. Всё равно, мне деваться некуда, вы это знаете. А на счёт «жениться»… Нет, Анфиса Палладиевна. Нет в моей жизни места семье, только работа.
Анфиса опять качала головой и вздыхала:
- Вот ведь!.. И не глупый ты вроде… А всё одно, как не от мира сего…
Разбор грехов Баскина закончился, как всегда, строгим внушением. Очнувшийся дед Игнат, дико озираясь по сторонам, потопал, как на ходулях, в свою сторожку. Однако при миновании участка Полуяновых, Игнат собственными же непослушными ногами был занесён на изгородь свинячьего вольера, в которой он ценой целости казённых штанов проделал дыру. Обалдевший от «космического» лекарства сторож, может быть, и вовсе не запомнил бы сего конфуза, но на беду был прихвачен крепкими зубами хряка Нерона. За то самое оголившееся место! Ох, и спектакль был! Хоть снова собирай собрание на тему «Невозможность внедрения космических технологий в свиноводстве». Так живые садово-деревенские будни несколько оттеняли галактические позывы Баскина…
Вернувшись в дом (а точнее – в домик), Герман Алексеевич снял параметры окружающей среды – в тетрадку на листе, соответствующем сегодняшнему числу в графу «вечер» аккуратно записал показания термометра, барометра и дозиметра. Сверив свои часы с сигналами радио, он отпер крышку погреба. Собственно, для непосвященного – а значит, для всех, кроме самого Баскина – это и выглядело, как лаз в погреб. Именно, выглядело. Просто квадратная метр на метр крышка, выпиленная в массивных половицах. Внутри же никто, кроме космонавта номер тысяча сорок семь, никогда не был.
Строжайшая секретность покрывала весь процесс подготовки. Даже свои отчёты Герман Алексеевич отправлял на городской главпочтамт до востребования на имя какого-то Евгения Лукича Каретина. Странная фамилия… Хотя, наверняка, условная.
А под крышкой погреба был ещё люк – круглый. В погребе, занимая всё свободное место, в притирку к стенам кирпичной кладки находилась металлическая капсула – кессон. Кессон был давно оборудован с учётом особенностей сложных тренировочных заданий. Согласно очередному пункту программы он нагревался или охлаждался; превращался в «камеру тишины» или в выматывающую всё естество «маятниковую»; наполнялся продуктами горения изоляции электропроводов или через его стенки пропускался импульсный ток для ионизации воздуха. В нём жили и умирали различные растения, безобидная садовая живность – полёвки, кроты, насекомые. В нём в экстремальных условиях вновь и вновь штурмовались неприступные твердыни парадоксальных теорий, не имеющих доказательств, и рассчитывался алгоритм фазирования облёта Альфы Центавра. Разрабатывался принцип работы «умных» стыковочных демпферов и на скорость пришивалась к скафандру застёжка «молния».
В прошлый раз кессон был под горлышко залит холодной водой. Сейчас же Герман Алексеевич отыскал в кладовке и выкатил на середину комнаты небольшой лабораторный компрессор. Этот проверенный временем и людской бестолковостью механизм был также несколько модифицирован и снабжён чувствительной настройкой. Таким образом, чтобы с его помощью можно было имитировать разгерметизацию любой степени критичности. Сегодня по плану была именно разгерметизация. Баскин по «Журналу испытаний» уточнил уровень сложности аварии, пощёлкал настройкой и вдавил большую красную кнопку. Компрессор монотонно застрекотал, половицы отозвались мелкой вибрацией, а пустоты подпола – глухим эхом. Испытатель прыгнул на металлический обод внутреннего люка, традиционно махнул рукой несуществующим ассистентам и скрылся в капсуле. Затем, с помощью вентиля, он до отказа пригнал крышку люка к уплотнителям.
Оказавшись внутри, Баскин сразу расстелил на полу карту звёздного неба (для пущего неудобства испытуемого тесное пространство кессона не было оборудовано никакими предметами бытового обихода). Сам пристроился рядом. То было старое издание малого звёздного атласа некоего А. А. Михайлова. Да, когда-то, несколько десятилетий назад, с этого труда и начался интерес Геры Баскина к космосу. Сейчас на его основе и с помощью новейших научных данных состоявшийся уже космонавт моделировал объёмную карту ближайших к Солнцу «звёздных окрестностей». Работа продвигалась медленно, но один знакомый из «НИИСВЕТ» обещал пособить с голографическим вариантом. Это вдохновляло и окрыляло Германа Алексеевича. С такими моделями можно будет «засветиться» на ежегодном международном конгрессе астроразведчиков. А это уже само по себе – уровень! Однако не скорой славы вожделело неутомимое сердце Баскина. Но новых путей развития созидательной мысли Человечества и – кто его знает? а вдруг! – прокладывания новых путей его экспансии. Сейчас же, как предвестники великих открытий Пространства, в путанице склонений и восхождений глядели на Баскина Ригель и Бетельгейзе, Сириус и соблазнительно близкий Толиман. Толиман… Всего-то сорок триллионов километров!.. Баскину, как тренированному космонавту, многократному дублёру и просто выдержанному человеку хватало внутренних сил, чтобы унять крайнее волнение. Но всё же, всё же… То, о чём раньше можно было только прочитать в фантастических романах, подготавливалось мощными международными организациями на всех уровнях. И он, носитель истинно космического имени, скоро войдёт в международный экипаж вояджера. Надо будет только выдержать серию финальных испытаний. А какие они будут, не знает никто. Но он-то будет готов ко всему. Герман Алексеевич вспомнил, как он инкогнито посещал губернский город N, чтобы участвовать в сверхдолгом изнуряющем заплыве по толстенным трубам в скоростном потоке нечистот. «Хоть бы женился…» – усмехнулся он про себя. – Эх вы, невежды!..»
Баскин, на память воспроизводя объёмные параметры дальнего внеземелья, строил пунктирную кривую инерционного движения воображаемого корабля. В вычислениях было много неясностей. Из-за неопределённой даты старта невозможно было установить нахождение планет-гигантов Солнечной системы, метеорных потоков, комет, а, следовательно, и высчитать их влияние на полёт. Но Герман Алексеевич малодушием не страдал и уверенно, раз за разом проектировал полёт в различных заданных условиях.
…На пересечении орбиты Урана траектория неожиданно стала уклоняться от оптимальных параметров. Герман Алексеевич, негодуя, чертыхнулся, отложил карандаш и потянулся за ластиком. Тот, словно одержимый невидимым космическим бесом, заскользил прочь от протянутой руки. «Не рановато ли?..» – торопливо подумал «тысяча сорок седьмой» и порывисто встал на ноги. Тут кессон сильно качнуло, и снаружи послышались глухие удары. Ч-чёрт! Авария никогда не бывает вовремя! Герман Алексеевич, не впадая в панику и размеренно дыша, поднял на руки лежащую в углу тяжеленную металлическую пластину с торчащими из неё семидюймовыми болтами и прижал её к стене на уровне своих коленей – так было менее удобно. Свободной рукой он извлёк из кармана разводной ключ и за несколько секунд подогнал под массивную гайку. «Я – Земля, я своих провожаю питомцев…» – мелодично прогундосил он сквозь зубы, дабы настроиться на рабочий лад и истребить всякие сомнения. Началась «работа по устранению неполадок». Приржавевшие гайки приходилось срывать невероятными толчковыми усилиями. При этом ссаживая сквозь тренировочный комбинезон кожу на коленях, придерживающих снаряд в прижатом к стене состоянии. Почему вовремя не сработал соответствующий датчик, будут разбираться комиссии на Земле. Ему же сейчас важнее сохранить жизнь и здоровье экипажа и работоспособность станции. В ушах равномерно гудело. Что? Компрессор?.. Но здесь, в кессоне, он практически не слышен… Старая, местами заржавленная, пластина отливала в фиолетовом радужном спектре. Предпоследняя гайка не поддалась ни на какие возможные усилия, и космонавт решил передохнуть. «Я – Земля…» Разгерметизация – опаснейшая из аварий на внепланетном объекте, но и силы по её устранению надо расходовать с умом. Тяжело дыша, Герман Алексеевич отпустил пластину (она глухо звякнула) и опустился на пол у стены. При этом под ягодицу ему попала одна из отвинченных им гаек. Она больно давила снизу, но, чтобы пошевелиться и выкинуть её, у Баскина просто не было сил. «…Я своих провожаю…» Сквозь гул в голове снова послышался неравномерный глухой стук. Конечно… Космическая пыль на таких скоростях – картечь и основная причина повреждений наветренных участков обшивки. Чтобы уклониться от губительной встречной бомбардировки, надо всего-то подрулить маневровыми двигателями. Но возникает опасность подставить под удар более слабые участки корпуса. Да и куда рулить? Срочно запросить характеристики потоков: скорость, объём, плотность, направление! Но потоки не засекли ни радар, ни спектрометр… Дьявол! Вот оно, обезличенное проклятие Космоса! Так, без паники! Сейчас он завершит работы по уменьшению контура герметизации и включит аварийные нагнетатели. Баскин прижался затылком к холодному железу и медленно несколько раз вздохнул. «…Провожаю питомцев…» В этот самый момент снаружи снова послышался стук, а в промежутках между ударами… голоса.
…В первый миг по глазам ударило яркое солнце. Когда же глаза привыкли к свету, и стало возможно видеть что-то ещё, Баскин различил тёмные силуэты, склонившиеся над жерлом люка. Было их четыре. Человеческая речь проступала из плотной ватной тишины, словно кто-то медленно добавлял громкость. Вот уже можно было различить слова:
- …выражение глаз!.. Давай-ка его под руки!
- Глаз!.. Ты посмотри, в чём руки-то у него!
- Товарищи! Помогите мне помочь ему!
- Да что ему помогать! Осовел малость… Гипоксия же! Щас сам очухается…
- Ага… Главное, что услышал.
- Да скоро уже будет в порядке…
- Ну, давай, браток!.. – автор этих слов ниже всех склонился над жерлом и протянул вниз руки.
- Осторожно, Герман Степанович! Могут быть судороги.

Выбравшись на поверхность, Баскин сразу оказался на улице, то есть на необработанных грядках подле своего домика. Что с ним случилось, и как он оказался не в погребе, а снаружи дома, он никогда не узнал. Вход в его «тренировочный» кессон ржавым полуметровым цилиндром громоздился теперь на земляном холмике недалеко от старой яблони, растущей ещё со времён дедовского владения участком. Домик стоял на месте, но, как показалось Герману Алексеевичу, был заметно потрёпан, словно во время его тренировок по саду прошёл торнадо. Герман Алексеевич проводил глазами оторвавшийся и упавший с крыши на землю кусок толя. Снова порывисто вдохнул свежий воздух и присел прямо на траву у водоколонки. Четверо спасителей, весело кряхтя, устроились напротив полукругом.
Мужчины были средних лет, подтянуты и атлетичны. Одеты они были в какие-то старомодные шерстяные тренировочные костюмы чёрного цвета. Улыбались и молча, с интересом разглядывали Баскина. Тот, наконец, нашёл силы улыбнуться в ответ и обвёл их благодарным взглядом. Один из них – круглолицый, улыбчивый и наиболее плотный – встал, сделал к Баскину шаг, наклонился и протянул руку:
- Георгий Михайлович!
- Герман Алексеевич… – сказал Баскин ещё слабоватым голосом и хотел вежливо приподняться. Но Георгий Михайлович жестом показал, что «не стоит», радостно закивал и, оглянувшись, сказал весело:
- Титов, принимайте тёзку!

Когда знакомство закончилось, высокий брюнет с киношной внешностью по имени Жан-Лу Жак Мари («можно просто Жан-Лу…») деловито поинтересовался целью эксперимента. Баскин (он уже пришёл в себя и разговаривал стоя) сказал, что цель –  выяснение возможности человека в отношении вероятных космических перегрузок. Что от этих возможностей зависит реальность будущих межпланетных экспедиций. Кроме того, продолжал Баскин, как по заученному, исключительную важность имеют медико-биологические исследования, основной целью которых является изучение влияния условий длительного космического полета на организм человека и разработка мер для облегчения адаптации организма к условиям невесомости и последующей его реадаптации к условиям земного тяготения.
В наступившей, наконец, тишине Георгий Михайлович неприлично хохотнул, а остальные молча покивали головами. Только стоявший теперь поодаль крепыш (его звали «Нил») в задумчивости повторил:
- …межпланетных экспедиций… – и с размаху пнул валявшуюся под ногами дряблую картофелину.
Картофелина, пролетев, как пуля, гулко ударила в железо. Все оглянулись на звук, и Жан-Лу тут же спросил:
- А там у вас что?
- А там… – начал было Баскин и осёкся, уставившись на невиданный им доселе объёкт.
То была лежащая на земле толстая, как бочка из-под олифы, но значительно более длинная, труба. Естественно – ржавая. Она была снабжена какими-то выростами, торчащими проволоками и крыльями, похожими на самолётные, но странным образом изломанными. Что-то Герману Алексеевичу эта конструкция напоминала. Он поднатужился (под общее молчаливое внимание) и начал молниеносно выуживать из памяти разрозненные кадры. Он увидел, как он – ободранный и счастливый – трясётся в кузове грузовика, оседлав кучу беспризорного металлолома. Как он рассчитывается с водителем, обещающим «поспрашать насчёт сварщика». Увидел и лицо усатого сварщика, улыбчиво изучающего карандашный набросок, сделанный Баскиным. Увидел дугу и, выходящие из-под неё, красноватые швы сварки. Увидел, как он сам выбивает у бочки дно и подкатывает в работу очередную заготовку…
- Это, господа, если позволите, уменьшенная модель орбитальной станции будущего!
Теперь уже все пятеро разом развернулись на дребезжания старческого голоска.
- Константин Эдуардович! – весело воскликнул обычно молчаливый Герман Степанович и демонстративно посмотрел на свои наручные часы (в его жестах и повадках Баскин уловил элементы «командирства»). – Однако вы сегодня…
- Виноват! – старичок, придерживая пышную бороду, резво наклонился, поднял лежащий у его ног древний, как и его хозяин, велосипед и порывисто зашагал к группе. – Виноват, господа, и совершенно ни причём!..
- Та-ак! – громко и театрально прокомментировал Георгий Михайлович. – Диалектика в действии!
- И диалектика, мой друг, совершенно ни при делах! – на ходу отвечал Константин Эдуардович. – Умники из думского Совета по воздухоплаванию опять взялись блокировать мою программу стратосферных цепеллинов! Всю ночь я, старик, писал, ответ этим проходимцам! На той неделе обязательно буду докладывать, господа, обязательно! Кто-то должен положить предел воинствующему невежеству!
С последними словами бойкий поборник истины остановился возле Нила и Жан-Лу и всем видом демонстрировал уже исключительно дружеские намерения.
- А у нас в отряде пополнение! – весело уведомил Георгий Михайлович престарелого велосипедиста. – И представьте – опять Герман!
- Да? – Константин Эдуардович вскинул на Баскина внимательно-дружелюбный взгляд. – Любопытно, любопытно… Циолковский!
И старик протянул Баскину прямую твёрдую ладонь.
- Да я… – голос Баскина неожиданно сел. Он кашлянул и обалдело пожал протянутую руку. – Да я догадался уже, товарищ… господин… Циолковский.
- Вот и чудесно!.. – бодро гаркнул старичок. – Значит, вы и есть Герман?
- Да… Алексеевич… Баскин.
- Любопытно, любопытно… – снова сказал Циолковский, продолжая покачивать руку нового знакомого и всматриваться в его глаза.
- Герман Алексеевич нам как раз демонстрировал свою тренировочную базу... – объяснил Жан-Лу.
Циолковский отпустил руку (Баскин, украдкой морщась, принялся её разминать) и оглядел скудные садовые постройки и участок земли, обильно присыпанный разным хламом. Покивал и задал совершенно неожиданный вопрос:
- Председатель не противиться такому хозяйствованию?
Баскин почувствовал, как лицо, уши и шею заливает неприятное тепло.
- Так ведь всё для науки… – потеряно пролепетал он.
- Ну, разумеется, Герман Алексеевич, разумеется! – Циолковский широким жестом извлёк из кармана жилетки часы и открыл их. – О, да, драгоценный Герман Степанович! Действительно, изрядная задержка! Будем последовательны… Ну-с, уважаемый Герман Алексеевич… Эк, ведь! Какая основательная тренировка внимания: Герман Алексеевич – Герман Степанович… Кхе! Так о чём я… Да! Герман Алексеевич! Программа ваших тренировок включает такой элемент, как бег трусцой?
- В общем-то… конечно.
- С ускорениями!
- Ну… да… – Баскин с трудом, но осваивал новое окружение и неожиданный деловитый напор пожилого корифея.
- А что вы скажете, когда осмотр вашей базы мы отложим на завтра заполдень, а уже на заре попросим присоединиться к нам для вышеозначенной трусцы?
- Дак… Непременно… Константин Эдуардович... – непроизвольно спопугайничал растерянный и счастливый Баскин.
Георгий Михайлович опять хохотнул, Жан-Лу сдержанно улыбнулся, а Циолковский продолжал оставаться очень сосредоточенным и доброжелательным.
- Вот и славно! – подвёл он итог. – А то мы с коллегами кое-куда уже сильно запаздываем. Не так ли, господин Армстронг?
- Всё совершенно так, господин Циолковский! – неожиданно обаятельно улыбнулся крепыш Нил.
- А по поводу трусцы, уважаемый Герман Алексеевич, так это дело верное! Трусца и центрифуга. Трусца и центрифуга! Господин Армстронг на досуге расскажет вам, как готовился к старту Гленн и как доказал своё право летать трудяга-Слейтон. Засим, Герман Алексеевич, до-завтра?
- Конечно! Буду ждать!

Если бы кто-то из сотоварищей Баскина по «Весёлой пенсии» вздумал в районе пяти утра покинуть свои садовые хоромы, или, хотя бы, выглянуть в окно, он увидел бы убегающую в туман пятёрку крепких мужчин в сопровождении сгорбленного скрипучего велосипедиста. И как не вязалась его вертлявая и неловкая манера управления транспортом с уверенной и отлаженной трусцой первых пятерых, вставших в колонну по возрастанию выведенных на их спинах непонятных номеров: №2, №24, №75, №108, №1047…
За утренним кроссом на побережье Саньи была разминка на песчаном пляже, плотная атлетическая зарядка, плаванье. Более молодой Жан-Лу отважно, дольше других, боролся с быстрым течением, выгребая против. Но неширокая Санья в итоге перемогла и его, и чуть не унесла обессилевшего сто восьмого за поворот. Циолковский отечески снисходительно поглядывал с берега на забавы молодёжи и время от времени палочкой чертил на песке формулы.
Выходя на берег, Баскин негромко спросил у Жан-Лу:
- А правда, что Эдуардыч глухой?
Жан-Лу в это время как раз вытряхивал из уха воду и не услышал вопроса. Зато с берега донесся звенящий пренебрежением стариковский тенорок:
- Гипербола, мой друг! А в сущности – брехня!
Георгий Михайлович подавил смешок. Баскин запоздало прикусил язык и, кажется, опять покраснел.

Так и повелось у них: каждое утро Армстронг, Титов, Гречко и бригадный генерал Жан-Лу Жак Мари Кретьен будили Баскина стуками в обшивку капсулы «Орбитальной станции» – теперь он жил только в ней. Потом они бежали восемь километров до реки (по словам Армстронга – как раз знаменитая «дистанция Гленна»), разминались, купались, тренировались в исчислении на песке…
Кстати с тех пор Баскин так и не встретил ни одного испуганного или недовольного обитателя садового товарищества. Даже укушенного Игната на посту он не видал. И вообще – никого. Сей факт Баскина немного удивил, но не заинтересовал, поскольку подготовка пошла в совсем не знакомом ему русле, во внушительном объёме и бодром темпе. К концу пятой недели Баскин, прошедший все виды действующих навигационных средств и систему жизнеобеспечения, приступал к системам автоматической и ручной ориентации по рысканию и к командно-измерительному комплексу. На «сладкое» оставили поисково-спасательный комплекс и системы автоматического сближения, причаливания и стыковки.
Баскин, по словам коллег, показывал успехи. И естественным было то, что они сблизились по-человечески. Гречко звал его «братишка», а Армстронг за отличную сдачу экзамена по КИКу символично преподнёс ему лассо своего прадеда. Титов и Кретьен держались более отстранённо, но с уважением и необходимым новичку участием. Циолковский в дела обучения практически не вмешивался и появлялся, в основном, к утренней пробежке. Гречко говорил, что Эдуардыч «воюет с темнотой». Но Армстронг однажды добавил угрюмо: «на теневой стороне Луны». Напряжённость повисшей паузы заливисто разрядил всё тот же весёлый Георгий Михайлович.
Баскину было хорошо со своими новыми учителями, и дни текли, как один, увлекательны и полезны…
Но однажды утром Циолковский приехал один …

- Ага! Так значит, это была всего лишь трёхмерная модель? – неприятная очкастая тётка из Центра медико-биологического обеспечения вперила злой взгляд в Баскина, словно поражая того метким уколом шпаги. – Но не вы ли полчаса назад утверждали, что участок в коллективном саду… «Весёлые…»… тот участок якобы достался вам от вашего же деда. По-вашему выходит, что наши специалисты воссоздали и дачу вашего уважаемого дедушки?
Баскин тяжело выдохнул и с надеждой взглянул на двух других членов комиссии – на полноватого седобородого академика из конструкторского бюро и бодрого блондина средних лет, заведовавшего паранормальными контактами космонавтов. Эти двое, безусловно, были «хорошие полицейские». Седобородый академик вытянул сжатые губы и, глядя на сцепленные свои пухлые пальцы, мелко кивал. Мол, допрыгался ты, голубчик. Блондин неопределённо улыбался.
- Я так не говорил, – устало начал Баскин. – Но, похоже, кто-то это сделал. Хотя реальная дача существует и по сей день. Я наводил тут справки… Но это только упростило задачу тем людям…
- Каким людям?.. – чуть не выла очкастая. – Вы известили всех, что будете какое-то время на даче. В назначенный час вы не вернулись. На связь не вышли. Мы вынуждены были организовывать розыск. И, кстати, ваша «Вес…»… ваши односельчане сказали, что вы для начала затерроризировали всех своими ночными маскарадами. Перепугали на смерть соседей! Отравили сторожа! А потом, Баскин, вы попросту исчезли! Вас никто не видел в течение почти года! Го-да, Баскин! Где вы были этот год, я вас спрашиваю!!
- Я уже отвечал, – тихо, но с достоинством сказал Герман Алексеевич. – Проходил курс предполётных тренировок и обучения…
- Да слышали мы эту дребедень! – стонала очкастая. – Как можно всерьёз воспринять ваши слова про обучение по трудам уважаемого патриарха столетней давности? Ну, вы что издеваетесь над нами?!
- Ничуть, – спокойно сказал Баскин, глядя в опущенные глаза академика. – А Константин Эдуардович на занятиях и не присутствовал. Только на планёрках и утреннем кроссе…
Баскин увидел, как академик поднял брови, а блондин улыбнулся сочувственно и покачал головой.
- Ну… – очкастая поперхнулась негодованием и посмотрела на коллег. – Вы меня извините, Семён Евгеньевич, но это… Роман Аркадьевич! Может быть, вы нам тут что-то проясните?
Блондин взглянул на часы. Он больше не улыбался.
- Я думаю, что Вера Сергеевна нам всё сможет прояснить вполне квалифицированно, – сказал он.
- На то и психотерапевт, – согласилась очкастая и стала собирать бумаги в папку. Вошедшему униформисту она сказала: – Проводите, пожалуйста, уважаемого коллегу в комнату двенадцать!
 В дверях Баскин остановился и оглянулся. Охранник терпеливо ждал.
- Скажите! – Эхо разнеслось по пустой комнате для совещаний, и всё ещё о чём-то разговаривавшие заседатели разом устремили взоры на Баскина. – Я сдавал тесты, и вдруг мне пришло в голову: если я смотрю в оптику, увеличивающую звезду ровно в два раза, то значит ли это, что до меня, как наблюдателя свет начинает лететь в два раза быстрее? Или же каким-то образом он тратит в два раза меньше времени на преодоление расстояния между звездой и мной? Или расстояние это для света уменьшается в два раза? Я же оптикой как бы ловлю свет в той точке пространства, где он был в период времени, необходимый ему для преодоления ровно половины пути от звезды до меня. Что происходит в таком случае со светом?
Трое заседателей молча смотрели на Баскина.
- Так молчали и все те… кому я задавал этот вопрос…
Очкастая кивнула униформисту, Баскин скрылся за дверью.

…»
Следует продолжение.