Зимняя ночь

Ночь опустилась на деревню. Как всегда бывает зимой, рано, неожиданно  и быстро. Темнота легла на окрестные поля, уходящие широкими полосами в горизонт и поджимаемые по бокам глухой стеной леса, прикрывшего свою наготу широкими еловыми ветвями, ярусно ниспадающими до самой земли и вязнущими в приствольных снегах. Исчезла граница между небом и землей, между полем и лесом, между сном и явью. Лишь едва различимые черные тени  на стыках стихий намекают на её дневное существование. Тяжелый сумрак окутал  и яблони в садах,  хаотично разбросанные по пустынным задворкам островками  гигантских кораллов, и придавил своей тяжестью сиротливые приземистые домишки, с головой окунувшиеся в высокие сугробы. Ни один звук не раздается в глуши, ни один шорох  не нарушает это безмолвие. Волшебная, морозная, хрусткая ночь завладела миром. И он успокоённо заснул, погрузившись в умиротворяющую тишину и целебный покой. Высокое иссиня-черное небо застыло в своей безбрежности, не тревожимое ни одной звездой. И только луна, большая, яркая и тяжелая, освещает этот дремлющий океан снегов, посылая свои мягкие рассеянные лучи на землю как надежду и помощь в пути. Иногда ее свет едва приглушается легкой серой дымкой ленивых облаков, которые неторопливо вплывают в  орбиту ночного светила и, погревшись в его холодном свете, нехотя уходят, подталкиваемые сонными прозрачными собратьями. Освободившись от этих дремотных вечных скитальцев, луна величественно продолжает свой неторопливый ход, тихо убаюкивая засыпающие владения. Под ее властью мир приобретает новые формы и меняет привычные цвета. Сугробы начинают бликовать успокоительным синим и очерчивают свои границы  фиолетовыми тенями, почти черными у подножия и бледно-сиреневыми у краев, набегающих на соседей. Неприкаянные снежинки  ярко и кратко вспыхивают алмазными искрами на их вершинах. Прежде незаметная тропинка юркой серой змейкой вьется между наносами и теряется из глаз за очередным извилистым изгибом. Мрачные заборы дворов выявляются из тьмы и суровыми стражами встают по краям узкой деревенской улицы. Печные трубы исчезают из вида, но посылают свое вечернее приветствие  торжественным небесам. Их  дым легкими задумчивыми струйками поднимается ввысь, смешиваясь с ленивыми облаками и рассеиваясь по бескрайним небесным далям. И избушек почти не видно. Они подбили снежные перины под все свои старые скрипучие бока,  забили все щели-морщины снежной ватой и покрыли слоистыми снежными покрывалами пологие древние крыши. Из этих теплых одежд выглядывают только оконца-глаза - маленькие, глубокие, тесно слепившиеся по три в ряд. Они озорно подмигивают из-за высоких заносов вдалеке и отчаянно разрывают снопами света глухую темноту рядом, освещая и оживляя замерзшую ночную сказку перед собой. Как бессонные маяки, они горят в ночи, указывая верный путь в бескрайнем море снега и маня к себе в обещании тепла, уюта и отдыха. Их теплый желтый свет яркими пятнами падает к подножию домов и, продравшись через деревья, кусты и заборы, преодолев все наносы и препятствия,  уже слабеющей волной дотягивается до тропы, даря и ей немного своего тепла. Он отважно спорит своей яркостью с холодным сиянием луны и  храбро отвоевывает у ночи узкие пяди перед домами, не давая забыть краткость лунной власти и приближая неизбежное появление солнца.