Дневник из прошлого Орел, 1941 год Листы 1-6

Предисловие

Нашел среди старых документов дневник прадеда Владимира Кошеверова с описанием событий 1941 г. в городе Орле. Первые записи относятся к 30 июля 1941 г. Самый первый лист оказался утерян. Некоторые слова написаны неразборчиво или стерты (дневник написан карандашом). При воспроизведении дневника полностью сохранена пунктуация и орфография автора.

Лист 1

утерян

Лист 2

<...> местах. Чтобы не допустить пожара всего поезда негоревшие вагоны были отцеплены от горевших. Для тушения пожара Вагонное депо подготовлено не было, т.к. часть пожарных рукавов имели винтовую резьбу, а часть автоматическую, так что протянуть воду из сараев к поезду не удалось и только благодаря большеви[ст]ской энергии рабочих [неразборчиво] к 10 вечера пожар вагонов был почти погашен и к этому времени был объявлен отбой воздушной тревоги. Начальник участка Котков С.А. стал просить рабочих, чтобы они не прекращали тушение пожара пока не останется ни одного уголька. Рабочие с энергией взялись за ликвидацию пожара. Но прошло несколько минут как вновь была объявлена воздушная тревога и мы услышали шум германского мотора. Во время тушения пожара на малодушного начальника депо Стульникова было страшно глядеть. Руки у него дрожали. Он совершенно не командовал и по объявлении вторичной воздушной тревоги совершенно сбежал и явился на службу через два дня. За такое отношение был исключен из членов ВКП(б) и снят с должности. Но потом, по неизвестным причинам в партии восстановлен и почти месяц ничего не делал, а получал содержание как начальн[ик] депо (т.е. было два начальника).

Лист 3

После объявления вторичной воздушной тревоги все стали разыскивать, где укрыться. Я побежал в сад возле десятой казармы и стал разыскивать канавку, чтобы в случае бомбардировки укрыться, но пока я разыскивал канавку пришли устанавливать пулемет. Чтобы не оказаться у огневой точки я перепрыгну[л] через забор на Выгонную улицу. Едва я спустился с забора, как с германских аэропланов были сброшены четыре светящиеся ракеты. Т.к. я о них не имел ни малейшего представления о них потому что ни в печати, ни в разговорах с очевидцами ничего о них не упоминалось, то они произвели на меня угнетающее впечатление. Я не знал, что делать. Но чтобы избежать расстрела из пулемета я бросился в кювет. Когда светящиеся ракеты погасли я перебрался далее за десятую казарму и улегся в кювете против дома Бабушкина. Я почему то воображал, что в этом месте он не будет сбрасывать бомб. Мои предположения на сей раз оправдались, а 26 сентября от десятой казармы остались угли.
Лежа в кювете я увидел всю подлость до которой могли додуматься люди (хотя людьми таких зверей нельзя бы называть). Более трех часов продолжалась бомбардировка станции

Лист 4

и города Орла фугасными и зажигательными бомбами. Горело все Северный парк, Западный парк, заводы №№ 9 и 5 и имени Медведева, [бо]льница, поликлиника и весь товарный двор, а также дома в близлежащих станции районах. Часов около двух ночи бомбардировка прекратилась. Когда я вышел на пути четвертого тупика я встретил начальника участка Коткова, секретаря партбюро Васютина, председателя месткома Бродкина, инструктора ПВО В[ась]кова и электромонтера [Иц]вейк. Из разговоров с ними я узнал, что на территории Вагонного депо, несмотря на неимоверную бомбардировку, пожар не увеличился, хотя непотушенные вагоны стали гореть сильнее. Т. Котков предложил нам пойти погасить их. Мы изъявили согласие. Но когда мы направились к вагонам, то услыхали шум германских моторов и стали вновь разыскивать, где бы укрыться от бомб. Предполагая, что возле казармы десять бомбардировки не будет я улегся напротив того места, где лежал до этого. Вновь началась бомбардировка, сила которой была направлена на Орел 2-ой и Вагонное депо Орел. И если в предыдущую бомбардировку я лежал с открытыми глазами и ушами то в эту бомбардировку я не мог выносить свиста бомб и их ударов, а поэтому за[тыкал]

Лист 5

пальцами уши, закрывал глаза. К половине четвертого часа бомбардировка прекратилась и когда я пришел в депо, то, кроме Коткова, Васютина, Городинина, Волкова и [Иц]вейк я встретил старшего мастера Кащавцева М.В.. Не ожидая отбоя воздушной тревоги мы начали гасить непогвшенные, но разгоревшиеся вновь вагоны. Ко времени объявления отбоя воздушной тревоги пожар военно-санитарного поезда, возле Вагонного депо был погашен.
В эту ночь погибли от бомб то Сорокин и Есипов и сторож Перелыгин, последнему оторвало ногу, но по дороге в пункт первой помощи скончался.
В начале шестого часа 31 июля я попросил разрешения поити проведать семью. Когда шел домой, то над Орлом вновь появились три германски[х] самолета. Вскоре появились три наших истребителя, между которыми завязался воздушный бой. Один из шести самолетов был сбит и охваченный пламенем полетел вниз.
Дома, кроме моей семьи, были семьи Кореневых, Флегонтовых и Городиных. Позавтракав я возвратился на службу, где мне было поручено собрать сведения об убитых и раненых работников Вагонных участка и депо. Когда я докладывал начальнику участка сведения об убитых и раненых, в кабинет начальника участка влетела главбух участка

Лист 6

Антонова и сказала, что все работники депо ушли в поле и просила совета как ей поступить. Начальники участка и депо приказали всех возвратить, а работникам участка заниматься работой. В своей бухгалтерии я застал только бухгалтера Овсянникова и счетовода Кащавцеву, все остальные ушли в поле. Я пошел на розыски, но никого не нашел.
Получилась [же] паника так. Работница депо [Вспотлова?], проходя с мужем возле депо сказала, что на Орел вновь летят неимоверное кол-во аэропланов, а поэтому кто хочет жить спасайся.
Приняв этот вымысел за истину все работники депо ушли с работы и не явились до следующего дня.
Что происходило с моею женою вообразить трудно. Оставшись одна она как безумная металась из угла в угол. Ей грезились всякие галлюционации. Что двери у нее открыты, что ее схватывают и только, после полуночи ее Макеевы (соседи) взяли к себе в выход служивший для многих бомбоубежищем.
Какое скверное впечатление произвела бомбардировка на Галю Бородиных можно судить по тому как она во время грозы находясь в деревне, при отсутствии бомбардировки, а после каждого раската грома укрывала лицо в подушку и кричала "[неразборчиво] опять!"