Пост-панк

* * *

С выпивкой и в темноте, прислушиваясь к звукам посторонним, любишь безответно, остервенело.
И ненавидишь. Пьёшь опять. Допиваешь. Спускаешься в бар. В хмеле танцуешь. Что-то куришь. Глотаешь. Забываешь.
Опять ненавидишь. Засыпаешь на барной стойке. Падаешь. Ударяешься. Ползёшь в туалет. Поднимаешься, цепляешься за раковину.
Долго смотришь на своё отражение в треснутом зеркале, и слёзы солёным вкусом умывают твоё лицо.
Кричишь, добиваешь раненное зеркало. Забиваешься под умывальники. Дрожишь. Наблюдаешь.
Они заходят. Проходят мимо. Кто-то падает. Кто-то заваливается в кабинку и остаётся там на полчаса без сознания. Свет люминесцентных ламп мигает. Странный тип уже минут десять стоял в углу на четвереньках. Его рвало. Задыхаешься. Кто-то закурил. Замечаешь возле себя шприц. Начинаешь присматриваться и находишь взглядом упаковки из-под таблеток в дальнем углу и неожиданно для себя самой отрубаешься.

*

Очнулась там же. Вроде… Мокрая – холодный пот и вода с ржавых труб.
Надеешься, что это лишь иногда. Иногда зелёное, иногда сиреневое, и, как на зло, твои любимые цвета. Маразм и квадраты наполняют своей тяжестью пространство.
Любуешься и восхищаешься. От твоего прикосновения оно меняет форму. Пространство меняет форму.
Вдруг наслаждение мнимым одиночеством среди причудливых форм и цветов начинает прерываться, сбиваться. Разрывается в конец. И шум музыки и разговоров тоже прерывается криком и громкими, пока ещё неясными для твоего заглушенного сознания, звуками. Поворачиваешься и видишь в щель под дверью кабинки две пары ног.
Тебя начинает рвать, свободно и больно. Вместе с прояснением сознания приходит понимание этих  ритмичных громких звуков из ближней кабинки, правильное восприятие музыки и нежелание слышать чужие голоса. Рвёт и нет сил. Через две минуты поднимаешься с пола, испачканная в собственной рвоте. Болит затылок - лишилась сознания, упала, ушиблась.
Поднимаешься. Еле стоишь на ногах. Умываешься.
Проходишь в зал. Там темно, и никто не обращает внимания на то, что ты в простой футболке и джинсах.
Что-то пьёшь. Перед глазами маячат силуэты отчуждённых от реальности людей в рванье или в чёрном.
Сползаешь по стенке. Со стаканом в руке засыпаешь.
Кто-то вытащит тебя из бара. Начнёшь с жадностью глотать воздух, освобождая лёгкие от перегара.
-Удачи. – скажет тебе тот благочестивый маргинальный тип в странном прикиде, что вытащил тебя, и похлопает по плечу.
Светает. Путая ногами очерёдность шагов, ты отправишься вдоль опустевших улиц. Изредка проедет авто по дороге.
А ты всё ещё прислушиваешься к уже затихающим посторонним звукам и сквозь хмель не помнишь о том, что любишь.


Нарколепсия

Дождь лил дважды в день. Небо здесь никогда не сбрасывало с себя свинцовой шали. И дождь всё лил.
Он смотрел в окно и думал, что скоро город растворится – капли смоют его очертания, и в один из этих дождливых дней останется одно лишь небо…
-Пф-ф-ф…
Он продолжал  греть ладони о чашку кофе и постарался отогнать навеянные тоской, хоть и фантастические, но всё же антиутопические мысли. Утопия… Она потеряла для него всякий смысл с тех пор, как город стали заливать дожди.
Выпив у окна кофе, он сел в кресло-качалку и накрылся пледом.


Проснулся он оттого, что его мучила жажда. Он сварил ещё кофе и уселся за стол.
Яркий тяжёлый свет настольной лампы давил на глаза. Он надел очки и начал писать. Он быстро и напряжённо выводил слова на бумаге. Когда он закончил, сердце его сильно билось, и он постарался успокоится. Волнение ни к чему, от этого только хуже.
Отложив в сторону тетрадь, в которую всегда записывал свои сны, он убрал очки в футляр и взял свой кофе. «Холодный», -с досадой подумал он и ипошёл на кухню, чтобы сварить ещё.
Но пить кофе он уже не стал. Вечерело. Он просто стоял возле окна и смотрел на просыревшие насквозь улицы и наслаждался теплым  ароматом кофейного напитка.
Опять пошёл дождь, второй раз. Стало прохладно, но он не уступил соблазну набросить на себя плед. – не хотел опять заснуть.
Было уже довольно поздно, когда он, отказываясь от сна и зевая, сел за пианино и стал играть. Баха. Играл, переживая каждую ноту, чувствуя каждый звук, упиваясь…
Сражённый сном, он рухнул на клавиши, и резкий пронзительный крик второй и части третей октавы проводил его к сновидениям.


Очнулся. Его пробуждение сопровождалось радикально-авангардийской мелодией: поднимаясь, он опирался руками на клавиши. Но именно благодаря этой «спонтанной музыке» он довольно быстро расстался с утренней сонливостью.
Дождь ещё не начался. Несколько минут он стоял у окна в задумчивости, то и дело дотрагиваясь до щеки, на которой клавиши оставили рельефные отпечатки.
Пока он умывался, опять начался дождь.
Кофе заканчивалось, да и съестного ничего не было. Пришлось идти в магазин.
Он шёл по улице, испытывая смешанные чувства: наслаждение дождём, сонливость и тревога из-за своей сонливости. При этом последнее чувство он всячески старался заглушить посторонними мыслями, но сонливость усиливалась, и он поторопился.
В магазине была небольшая очередь, три человека. Он сжал в кармане деньги и стал разглядывать полки, чтобы занять себя.
Женщина, стоявшая впереди него, повернулась и заметила неизъяснимый ужас в его глазах.
-Иолодой человек, у Вас всё в порядке?
Он стал чаще дышать. В ответ прошёптал:
-Птицы, - и упал тут же.
Нашатырь из аптечки не помог, он сам очнулся через три минуты. Он уже не видел птиц. Он видел изуродованных болезнями кошек, разрывающих трупы этих пернатых.
Не внимая беспокойным вопросам окруживших его людей, он пулей выбежал из магазина. Купив всё в соседней продуктовой лавке, он поспешил домой.
Поставив варить кофе, он быстро записал свои очередные сны наяву и принялся делать бутерброды с сырной пастой.
За завтраком он думал о том, что ему нужны деньги на таблетки. Последняя упаковка закончилась неделю назад.
Вымыв посуду, он позвонил по одному из записанных на обрывок бумаги номеров.
-Джей Колд слушает.
-Здравствуй. Это…
-А! Пианист! – на другом конце провода его сразу узнали по голосу. – Как твои дела?
-Хорошо. Я снова хочу играть.
Пауза. Ответ:
-Это будет сложно.
-Знаю.
-У нас всё забито…
-Всё?
Вздох.
-Что не сделаешь ради хорошего музыканта? Хе-хе… Приходи в субботу.
Джей Колд услышал грохот в трубке и после – гудки. «Чёртов пианист».


Он поднялся с пола через несколько секунд. Усталость подкосила его, и он упал, ударившись затылком. Он поставил телефонный аппарат на место и сел за пианино.
Проиграв несколько гамм, он взялся за Шуберта. После двух часов игры он остался доволен собой и решил прилечь поспать. Сегодня воскресенье. За неделю нужно прийти в форму.

Он проснулся почти через час. Дождь уже кончился, впереди целый день. Настроение хорошее. С этим хорошим настроением он разобрал записи, лежавшие в столе. Законченные он отложил в сторону и, взяв пару недописанных композиций, сел за пианино.
Проиграв эти минорные отрывки, он до трёх часов придумывал, как их соединить.
В три он выпил чашку кофе и опять лёг спать. Полчетвёртого проснулся.
К семи часам была готова минорная композиция. После вечернего сна он думал над сюжетом для текста.
В одиннадцать он умылся и, ложась в постель, подумал о том, что уже почти месяц он спал где угодно: на пианино, у окна, за столом, в кресле… Где угодно, только не в постели. Наслаждаясь мягкостью матраса, одеяла и подушки, он уснул.


Утром, вспоминая прошедший день, он даже обрадовался тому факту, что вчера ему ничего не приснилось – крепко спал, - и он не обратил внимания на вечерний дождь – увлёкся работой.
После завтрака он отправился на прогулку.
Он всё ещё думал над сюжетом. Стоял на берегу, смотрел на спокойное озеро и прикидывал разные образы к своей новой мелодии, расписанной нотами на листке, сжатом в руке.
Когда начался дождь, он убрал его в карман и продолжил наблюдать, как капли образуют живой круговой узор в отражении неба на водной глади.
Вдруг картина, представленная перед ним, скрылась за пеленой, полной нотных знаков. Это его вовсе не напугало. Он знал, что за этим следует. Он закрыл глаза и упал на мокрый песок.


Небо, безудержное в своём стремлении изливать на землю свою желчь, не двигалось в этот момент. Хотя движение сплошной затяжной серой простыни было сложно определить в принципе.
Воде. Город. Серость. Это сюжет.
Когда он поднялся на ноги и стал отряхивать с себя песок, ему казалось, что он уже всецело поглощен своей идеей. Пора домой. Приступ не навивал ему хороших мыслей, и он был бы только рад выпить сейчас кофе с молоком и заняться текстом.
Он проходил по парку и перебирал в голове фразы: «Свои теряешь берега, себя дождём переполняя… Как хищник проявив себя, ты с жадностью песок съедаешь… И в дождь, с холодным возбужденьем…»
Дома он записал все эти несвязанные строки. Выпил кофе. Согрелся. Принялся играть. Медленно.
Ещё медленнее.
-Опять серый дождь, - протянул он и подогнал темп игры к скорости сочинения и подбора слов, - опять вы с ним едины… Ты жалкая лужа, полная отвратной гнили… Мы зовём тебя озером… Берег – твой родной дом…
Он остановился и записал это. Исправил кое-что в нотах. Наиграл. Прикинул.
К семи был готов черновик. Он бы мог продолжить, но посчитал, что лучше немного поспать – вспомнил утренний приступ.


Он сел в кровати, опираясь на подушку, и стал смотреть в окно. Было почти темно. Взглянуть на часы было лень, но он подумал о том, что всё же вечером спать вредно, и стоит пересмотреть свой «график сна», коего, в принципе, и не было. Немного послушав шум вечернего дождя, он решил продолжить сон и просто утром встать пораньше.


Когда он проснулся, он точно знал, чего хочет. Поэтому он быстро умылся, позавтракал и позвонил Сесиль.
-Здравствуй. Это я.
-Привет.
-Сто. Мне недолго, - он немного помедлил. – Ты сейчас свободна?
-Буду через полчаса.
Это время он не стал тратить даром и предался сну.
Звонок  разбудил его. Он поднялся и открыл дверь. Сесиль извиняющее улыбалась.
-Здравствуй… М… Куда пройти?
Он понимал её застенчивость как молодой девушки, но не как проститутки. В любом случае, она его устраивала. Он провёл её в комнату, в которой она была не один раз. Когда он ещё играл в подвалах, месяцев пять назад, он снял её впервые. Она молода, красива, чистоплотна. Она знает о его приступах усталости и сна, поэтому с ней он не нервничает по этому поводу и полностью отдаётся наслаждению.
-Я бы хотел раздеть тебя, - сказал он, поправляя постельное бельё, - но я боюсь, что от возбуждения…
-Да, конечно.
Он облегчённо вздохнул.
Она разделась и отдала своё тело в его изучающие объятия. Его руки знали её наизусть. Он целовал её, она стягивала с него одежду.
Во время совокупления он вдруг навалился на неё всем телом, и тут же вскочил. Его подкосило.
-Прости.
-Ничего, - отвечала она, прерывисто дыша.
Сесиль ушла через час. Он отдал ей все оставшиеся деньги. Она об этом не знала.
После того, как она ушла, он опять лёг спать. Устал. Было необходимо восполнить силы. Выспавшись, он до вечера занимался доработкой «Озера». Так он назвал свою новую композицию.


Позавтракав, он опять перебрал свои бумаги, израненные нотами вдоль и поперёк. Выбрал старую минорную сюиту и пару приличных, богатых хорошим звуком, мелодий.
Следующие дни он занимался их доработкой и сочинением текстов.
В пятницу вечером, выспавшись и напившись кофе, он отправился на репетицию в подпольный клуб, которым заправлял Джей Колд. Он сразу проскользнул в подсобное помещение, где, в том числе, находился кабинет Джея. Он постучал в дверь с табличкой «Джей Колд, менеджер и директор». Он никогда не понимал, почему для Джея важнее деятельность менеджера. Никогда он этого и не поймёт.
-Входите, - донеслось из-за двери, и он вошёл. Первым, что он увидел в кабинете Джея, были две «черные леди» - обычные молодые девушки, с характерным для публики клуба видом: начёсанная копна волос, темный макияж, тёмные одежды. Одна из них сидела на диване в одной юбке и курила. Вторая застёгивала чёрные платформы на щиколотках.
-А, пианист! – улыбнулся Джей, застёгивая штаны, стоя за своим стоял, - зачем пожаловал?
Он не отвечал несколько минут, стараясь подавиться тошнотворное чувство от всего увиденного. Наконец, нервно растрепав рукой волосы, он выдавил из себя:
-Я хотел бы обговорить детали.
-Ну выкладывай свои детали, - ответил Джей, наливая себе виски.
Опять тошнота.
-Не здесь.
Не успел Колд возразить, как он уже выскочил из кабинета.
-Что ты хочешь предложить? – спросил Колд, входя в репетиционную.
-Где рояль? – он ответил вопросом на вопрос. Среди инструментов он заметил только два синтезатора.
-Это же прошлый век! У нас отличные «Корги»…
-Дай мне полчаса.
Джей пожал плечами и вернулся в свой кабинет.
А он стал разбираться с инструментами. Он выбрал «Корг» моно\поли, быстро подстроил его под себя и проиграл заготовленный материал.
Через полчаса Джей Колд зашёл в репетиционный зал вместе с теми девушками, которые ещё недавно ублажали тридцатипятилетнего самодовольного мужика.
-Валяй, - сказал Джей, раскуривая сигарету.
Он заиграл. Звук электронного органа наполнил зал, и вскоре он дополнился глубоким голосом музыканта. Это было «Озеро».
Джей перестал курить и преслушался к словам. Когда он закончил играть, «менеджер-директор» задумчиво произнёс:
-Неплохо, неплохо… Что ж. У меня требование. Удлини её и ускорь. В один и двадцать пять. С наслоением. Или найди ещё одного музыканта. Чтобы завтра всё было идеально.
Они договорились на все новые композиции.
«Ускорить, удлинить. Наслоение…» Как со всем этим справиться до завтрашнего дня? Классическое музыкальное образование вовсе не облегчало выполнения задания.
Вдруг что-то неясное пробило его сознание и отвлекло от мыслей. Он повернулся и увидел за поворотом, в темноте, чей-то силуэт. Услышал неприятный звук. Человека рвало.


Она упёрлеась одной рукой в стену, другой обхватила живот. Смертельная боль разрывала её. В желудке уже ничего не было, и её рвало кровью. Ей казалось, ещё чуть-чуть, и из неё начнут вырываться её органы. Она едва держалась на ногах; упала на колени. Дикая боль внутри не успокаивалась, слёзы смешались с рвотой. Ещё минута, и она упала без сознания.
Он принёс её домой и положил на кровать. Пошёл на кухню за настойкой нашатыря, но стоило ему выйти из комнаты, как внезапная усталость сразила его, и он рухнул в коридоре. Не мог подняться ещё две минуты.
Он вернулся в комнату с флаконом резко пахнущей жидкости, но она уже очнулась и смотрела на него стеклянными, полными необъяснимого ужаса, глазами.
-Что с тобой?
-Люблю.
-М…
Он решил немного поиграть. Ему дело, а она пока придёт в себя. Но как только он начал играть, она вдруг запела душераздирающим голосом, утопленным в слезах:
-Если только сегодня можно спать… Я не выберу сон… не плачь… Мы будем вдвоём…
Не прекращая играть, он изумлённо смотрел на неё. Надрываясь в истерике, она протяжно закричала:
-Я запрещу тебе спать!..
Она плакала. Он прекратил играть.
Немного успокоившись, он собрался с мыслями. «Вернись на землю».
Он принёс ей стакан воды. Ещё. Её мучила жажда. Утолив её, она отодвинула от себя третий, наполовину пустой, стакан.
-Держи, - он дал ей свои тексты, укрыв её пледом, - я пока посплю.
Он рассчитывал поспать полчаса-час, но, утомлённый событиями, он полностью отдался сну.
Проснулся он оттого, что она гладила его ладонь и смотрела на пианино. Он понял, что так она просит его сыграть. Погладив её по щеке, он улыбнулся и кивнул ей.
Было раннее утро. Город спал, не потревоженный дождём, укрываясь серостью.
Он играл. Она плакала и пела. Он успокаивал её, и у него возникло чувство восхищения, преклонения. Он хотел упасть перед ней на колени.


Клуб был полон маргинальной молодёжи в странных одеждах с непонятными причёсками. Они пили, курили, разговаривали.
Он волновался. Она своими стеклянными глазами наблюдала, как он нервными движениями поправлял волосы, очки.
Их вытолкнули на сцену. Она, одетая в его старую рубашку и свои испачканные джинсы, вцепилась в микрофон. Он некоторое время настраивал синтезатор, и начал играть. Она пела про странные бессонные ночи. Про озеро, решившее поглотить город. Про галлюцинации. Про любовь.
Казалось, к музыке нельзя было придумать ничего другого – настолько тексты соответствовали настроению.
Она падала на колени, кричала, плакала. У него во время выступления случился кратковременный приступ, после которого игра его приобрела новую волну благодаря страху перед неясными галлюцинациями.
-Это было здорово. Жду вас в следующую субботу, - кивал Джей Колд.
А он только молча взял деньги и, обняв её за плечо, направился к выходу.


Как только они пришли домой, он лёг спать. Она долго сидела на кровати возле него и смотрела в окно. Шёл дождь.
Утром его разбудила её игра на пианино. Он прислушался и понял, что она играла то, что когда-то написал он. Он стал слушать дальше.
-Сегодня… Этим утром… Явились птицы, страшные птицы… и после… пришли кошки… Больные кошки, облезлые кошки…
Его осенило. Она пела его сны. Те сны, что он записывал в тетрадь. Своим волнующим голосом она опять оживляла их, они вновь делались реальными, и она повелевала ими. Она водила строчки от минуса к плюсу, от плюса к минусу; поднимала на высоту и бросала их на…
Её голос переворачивал душу.
-Никого теперь здесь нет: ты крепко спишь… их больше нет, - протянула она, лаская клавиши быстрыми напряженными пальцами.
Он молча поднялся с кровати и отправился на кухню. На плите стоял свежесваренный кофе.


Он спал три раза в день. Они вместе смотрели на дождь. Они вместе играли. Он сочинял музыку и записывал её тексты.
Они ловили себя на том, что смотрят друг на друга непонятными им самим, отчуждёнными взглядами. Их это пугало и, одновременно с тем, притягивало. Это их объединяло.
Они вместе ходили в магазин, когда в том была необходимость: она держала его под руку.
Они молча завтракали, продолжали наблюдать дождь и пили кофе. Они спали вместе – кровать была только одна, и они тихо жались друг к другу, чтобы согреться. Они практически не разговаривали. Именно поэтому, когда в один из дней, стоя у окна, она посмотрела на него простым, и оттого непривычным взглядом, он сдержал себя. И ей тоже пришлось взять себя в руки, ведь каждый чувствовал, что они очень далеки друг от друга.
Но на следующий день, сами того не подозревая, они думали об одном и том же – в этой тишине, наполненной музыкой, они могли бы прожить всю жизнь. Их молчание может сгладить невидимые пока для них самих острые углы, как вода стачивает неровности камней.
Поэтому после выступления они ушли из клуба, не дослушав предложение Колда о смене репертуара. Она сама взяла его за руку. Они смотрели друг на друга ясным для них обоих взглядом.
Начался дождь.
Они пришли домой, сбросили мокрые куртки. Стоя посреди комнаты в свете ночника, в шуме дождя, они улыбались, любуясь друг другом; поправляли мокрые волосы и, наконец, поцеловались. Стараясь прижаться сильнее друг к другу, они с трудом сняли одежду.
Они наполнили свою тишину прекрасным и громким содержанием. Она не давала ему ни малейшего повода для волнения из-за его приступов усталости. Наслаждаясь её красивыми криками, он дал её почувствовать, что теперь едины не только их тела, но и души.


Он проснулся и почувствовал, что она лежит в его объятиях, прижавшись к нему всем телом. Он хотел сказать ей что-то, но передумал: настолько он полюбил их собственную тишину.
Всю неделю они репетировали «Сны». Она охватывала все сновидения и галлюцинации, что были записаны в тетради, и завершала повествование плачем о том, что сны больше не придут.
И действительно. Теперь он крепко спал, и тетрадь его не пополнялась описаниями ни путешествий души, ни встреч со столь реальными видениями.
Всё стало как прежде. Точнее, ничего и не менялось для того чтобы становиться прежним. Они молча завтракали, наблюдали дождь и спасли на одной кровати. Будто между ними и не было молодой страсти любви, а сразу явилась сильная и величественная старость этого чувства. И это особое течение вспять их вовсе не беспокоило. Они вообще об этом не думали.
Они думали о музыке.


Она сама как будто из его галлюцинаций. Дикая и красивая. Простая и необъяснимая. И пела о его видениях.
Он всё ещё не мог понять, любит ли он её, влюбляется периодически или же отлюбил. Но сейчас он нажимает клавиши. Его сознание заполнено её голосом. Он хочет быть с ней всегда.
Шум. Голоса. Крики. И всё это чужое, несмотря на то, что это принадлежит теперь им. Он не мог оторвать от неё взгляда. Он слышал остальной мир так, будто он был под водой: слышал что-то, но без смысла, размыто. А она, поворачиваясь, неопределённо нежно улыбалась ему и стеснительно прятала глаза.
-Выпьем за ваш успех! – провозгласил Джей Колд. – Это успех! Вы просто зацепили всех и каждого…
Колд продолжал восхищаться. Он говорил что-то о предложении звукозаписывающей компании, но он не слушал Джея.
Он с нарастающим страхом наблюдал, как она с ужасом в стеклянном взгляде уставилась на расставленную на столе выпивку и попятилась к двери. Он схватил её.
-Что… Что случилось? – дрожа спросил он.
-Я ведь люблю! – закричала она в слезах и, вырвавшись, выбежала в дверь.
Перед его глазами всё смешалось. Люди, звуки, - всё, всё словно калейдоскоп. Он всё боялся, что потеряет её, и поэтому это чувство было для него как предсмертное. Он расталкивал людей, пытался идти быстрее, но он всё не находил взглядом её спины в толпе.
Пробел. Чёрный пробел в памяти, после чего он выпал из двери чёрного хода. В темноте ночи, в пелене дождя он увидел её. Она сидела у стены, на асфальте. Он сам ощущал её истерику. Он понял самое страшное. Она далеко.


Она смотрела и не видела его. Ничего не видела. Стены, небо, дождь, огни… Всё вдруг стало сливаться и падать. Перед её стеклянными глазами вечный каскад, в который она падает.
-Я вспомнила, что люблю ,  - быстро затараторила она, и он прислушался к её словам.
-Я не знаю, кто это, но знаю, что люблю. Не знаю, кого. Видела однажды, со спины… Не знаю как объяснить, но я не могу без него. И теперь, когда я вспомнила, я не могу так больше, мне опять не даёт покоя это чувство…
Она продолжала, а он был не в состоянии слушать её. Он упал сначала на четвереньки, и через секунду навзничь.
Так его вновь осилил приступ. Она закричала в слезах, проклиная себя за ничтожность своего существования. Дождь укрывал ночным холодом его тело, и она поняла, что разбила самое драгоценное, что было у него – их тишину.
А ей не хотелось спасаться от своего кошмара. Она вспомнила, что она другая, что она привыкла к тупой неоправданной боли.
Когда он очнулся, дождь уже кончился. Светало. Он читал выцарапанную надпись на стене: «Амнезия». Присмотревшись, он заметил, что надпись смочена кровью. Она царапала ногтями.
Он всё понял, и перестал понимать всё остальное.
Никто с тех пор не видел их. И они с тех пор никогда не видели друг друга.