23-25 танец многорукой кали

                23 ЧЕЛЮСТИ
               
     Подношения, подарки и взятки, которые начал брать Рыбов, знаменуя свой новый этап жизни, выводили его на должный уровень, давали ему ощущение значимости, фактуру достоинства. Словом, происходила некая актуализация его личности. И он даже сам удивлялся, что главный вопрос: «Быть или не быть?» когда-то разрешался им в пользу «не быть». Теперь же к нему искали подходы, с ним заводили знакомства, дружбу, блат.  Ему доставали, позволяли, делали. И с тем он видел себя не просто в гармонии с окружающей средой, а даже на гребне волны гармонических колебаний всего сущего. Тут и конфета из кокашки куда-то подевалась, и как-будто уже не влияла на судьбу Рыбова. А на диссертацию свою он просто плюнул. Он взял, да и  купил другую.
               
    Но, как известно, полноте счастья всегда недостает какого-нибудь пустячка. И самым маленьким из пустячков следует признать время. Оно настолько же малозаметно, насколько краток миг счастья. Со временем слухи о нечистоплотности кандидата наук Б.Б.Рыбова дошли до райкома партии. Рыбова вызвали на ковер, и в доверительной беседе предложили ему очистить место в Университете и больше не соваться в преподавательскую деятельность. Так произошел фарс повторения истории, описанный в конце знаменитого романа Толстого, в результате чего  Борис Борисович Рыбов оказался раздавленным верхним эшелоном власти и отброшенным на обочину жизни.
               
     Понятное дело, после такой обиды Рыбов резко пересмотрел свои убеждения. Эту задачу ему сильно облегчила ползучая перестройка, организованная Горбачевым. Ее извивы меняли объективную реальность на глазах. Прежде Рыбов кое-что слышал о телекенезе  и, разумеется, как атеист не допускал возможность изменения положения предметов под воздействием одной только мысли. Но тут он оказался свидетелем этого загадочного явления, да притом в грандиозных масштабах, когда посредством нового мышления огромное количество вещей стало низвергаться, меняться местами, кантоваться. Кантовались даже исторические лица вместе с самой историей. Да что там история? Большинство граждан начали кантоваться и перекантовываться. В результате дело дошло до громящего кулака партии, который стал катастрофически быстро терять пальцы, словно в намерении как можно более соответствовать социализму с человеческим  лицом.               
    Конечно, Рыбов оказался в первых рядах тех, кто перестал платить партвзносы и, как истинный ренегат, явился ярым сторонником новых веяний. В свете своих свежих ариентиров Рыбов пришел к выводу, что человек – суть не то, что он ест, как полагали древние, а то, что получается в итоге перестройки всего отжившего. И быть может, оттого-то всякий человек способен обходиться без пищи целый месяц, но зато вряд ли  выдюжит  хотя бы сутки, чтобы не обнаружить потребность для него более естественную. Это и натолкнуло Рыбова на мысль заняться таким делом, над которым ничто не властно, пока жив человек.
               
    Укреплял его в этом намерении и тот факт, что при социализме публичные туалеты были очень популярны. Зачастую они становились центром общественной жизни. Спекулянты устраивали в них торговые залы с примерочными в кабинках. Алкоголикам туалеты заменяли недостающие пивные, закусочные и бистро. А люди с более интеллигентными, художественными, замашками, нередко черпали здесь такое вдохновение, перед которым уже не могли устоять. Благо, что здесь всегда имелась возможность реализовать крик души. То есть, в то время туалетное дело представлялось наиболее востребованным, простым и доходным. Поэтому многие из тех, кто не мог найти применений своим способностям в иных сферах человеческой деятельности, часто находили их в туалетах.
               
    Так Рыбов стал туалетным дедьцом. Быстрому продвижению в этой области ему помогли многочисленные знакомства и связи, обретенные им на последнем этапе служения науке, а также острая нужда города в такого рода предприятиях. Разбуженный успехами бизнеса, аппетит Рыбова быстро нарастал.  Используя любые средства и возможности, Борис Борисович захватывал в собственность наиболее лакомые государственные туалеты. Затем переоборудовал их и делал платными. Так что, вскоре  о нем заговорили как о туалетном короле, магнате и даже монстре. Это наполняло его гордостью, приносило дополнительные дивиденды и вдохновляло на новые завоевания.
               
    Лучшим из последних таких завоеваний он считал уже почти готовый к эксплуатации свой элитарный туалет. Это был его козырный туз, коронный номер. Рыбов многое ждал от этого своего детища. Но вот после встречи с «зеленым» Борис Борисович чувствовал себя надломленным. Ему как будто было не до туалета. Вдобавок, к нему вдруг стали подступаться воспоминания о свидании с феей и ее палкой. Ему даже казалось, будто в их словах таится некий пророческий смысл. Ведь у него и в самом деле ничего не вышло с написанием диссертации. И он, действительно, оказался очень далеко от науки, просто, на другом полюсе. А что касается судна, которое он возглавил, тут прогноз имел стопроцентное попадание. Даже название фирмы, «Галеон», придуманное Рыбовым без всякого умысла, с помощью случайной страницы в словаре, совершенно соответствовало предсказанию палки. Оставалось только появиться Нептуну. Но кто такой Нептун? Царь морей и водных пространств. И лучшим местом для его появления в условиях города, конечно, является баня. А если еще вспомнить, что в воде все обрастает водорослями, то самый естественный цвет Нептуна – зеленый.               
    Измученный сомнениями и опасениями, Рыбов лишь к полднику освободился от неотложных дел и сразу поспешил в элитарный туалет, где намечал отвести душу в разговоре со слесарем Прокопычем.   




                24. ДЕЯНИЯ  МЫШИНОГО  ХВОСТИКА.               
      Использование призмы в качестве модели камня было еще как-нибудь допустимо, если вспомнить, что камень состоит из кристаллов, хоть и меньших размеров. Но сам вопрос о его разумности мог быть вызван как недостатком нуса в голове у самого Федулыча, так и его намерением прощупать нус оппонента. Последнее ставило разведчика перед дилеммой: либо прикинуться недоумком, что может вызвать подозрение с неизвестными последствиями, либо блеснуть интеллектом, обнаружив свою способность быть разведчиком, и, возможно, в последний раз.               
    - То есть, вы спрашиваете, разумен ли камень? 
               
    - Да, - простодушно подтвердил Федулыч. 
               
    - Пожалуй, я думаю, что камень не разумен. 
               
    В ответ дед подстерегающе ухмыльнулся, но поставил призму на стол и вновь спросил:               
    - А что по этому поводу думал Гераклит? 
               
   Философские познания деда могли бы сделать ему честь, если бы было кому-то известно, что Гераклит думал о камне.   
               
    - Гераклиту обычно приписывают мысль о том, что «все течет, все изменяется».
               
    - И все? Что-то больно мало, - прищурился дед, обнаруживая свои подозрения в намеренном сокрытии всей правды. 
               
    - Ну почему, все? Он много чего думал. Он, например, учил, что огонь является началом всего, или вот, «из  всего - одно, из одного – все».               
    - Вот оно, - обрадовался дед. – Я знал, что старина Гераклит не подкачает. 
               
    - Если вас интересует его мнение о единстве мира, то оно достаточно расхожее. Об этом говорится и в буддизме и в джайнизме. Парменид утверждал, что истинное бытие – бесконечное, неделимое и единое. У Зенона Бог- это пламенный разум мира, который в виде общего закона заполняет все, и сам есть Вселенная. А по Марку Аврелию Вселенная – живое существо с единой субстанцией и душой. О том же говорили и Гегель, и Вернадский, и вообще, многие.
               
   - И после этого ты будешь говорить, что камень неразумный? – с укоризной спросил дед, но видя нерешительность аппонента, вдруг схватил призму и, пронеся ее в опасной близости от головы несговорчивого собеседника, установил  перед лампой. Притом так, что свет прошел через толщу стекла и образовал на столе радужный спектр.
               
    - Как, красиво? – поинтересовался он, явно радуясь своей находчивости.
               
    - Ну, красиво. Только что это доказывает?
               
    - Как? – встрепенулся дед, видимо, полагавший, будто приведенные доказательства не нуждаются в пояснении. – Вот есть камень, а вокруг все, что не камень, как говорил Ленин - энергия раздражения. «Он» и все, что «не он». Он всю красоту в себя берет и дает свою. Если кругом разум, то он показывает свой. Если кругом Бог, то вот его Бог. 
               
      И он опять указал на картинку спектра.
               
     - С красотой еще ладно, куда ни шло. Но вот насчет того, что у него два Бога, это вы загнули. Бог должен быть какой-нибудь один. Либо общий, либо его личный в виде вот этой радуги. Если, конечно, камень ваш не язычник. 
               
     - Нет, он не язычник, - заверил дед. – Поэтому и тот Бог, и другой - это один и тот же. Альфа и Омега, понимаешь?         
     -  Но ведь так не может быть. Пусть уж лучше будет два, и Альфа, и Омега, чем два в одном.               
     - Почему же не может быть? – упрямился дед. – Очень даже может. Ты знаешь, что открыл Нильс Бор?
               
   Ссылка на Нильса Бора сразу напомнила о ведьме и ее измышлениях. Как видно, у этой сладкой парочки общий бзик, основанный на принципе  дополнительности. Между тем, наличие сверхидеи является важным показателем шизофрении, если, конечно, не есть продукт заинтересованности в ложных представлениях собеседника. Так что с дедом, прослывшим в этих местах дьяволом, благоразумней было соглашаться.               
     - Пожалуй, вы меня убедили. Этот камень, как мы с вами – мыслящее существо. 
               
    Такой ответ, будто  ввел  Федулыча в состояние гроги, но ненадолго. 
               
     - Для того чтобы быть мыслящим, ему не хватает вот этого, - и он указал на зеркало, уже известное заслугами перед его сознанием. Но добавил. - Мышления.   
               
    - Ну, почему же? Если у него есть разум и собственный Бог в виде радуги, то вполне может быть и мышление. 
               
   - Во, бес тебя крутит, - восхитился дед. – Во, крутит. Где ты видишь здесь процесс? Где зеркало для сознания. Нету здесь мышления. Зато есть разум. Разум, он всегда проявляется, а не суетиться в процессе, как, вон, твое мышление. Тебе ж, небось, сказки русские читали в детстве? Про мышку помнишь? Мышка и мышление. Улавливаешь сходство?
               
    - Ну, если с помощью Нильса Бора, то это пустяковое дело. Только, причем тут мышка? 
               
    Впрочем, еще одним важным признаком шизофреника является его способность обнаруживать невероятные взаимосвязи.
               
     - Мышка-то? Да это ж из сказки про курочку Рябу. Мышка бежала, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось. А яичко там, какое было? Не простое… 
               
    - А золотое. 
               
    Да, возражать и становиться в позу представлялось не только бессмысленным, но и опасным делом. Напротив, надо было придумать, как    лучше угодить деду, чтобы  безболезненно  покинуть обитель спятившего расстриги. 
               
    - Золотое, - передразнил дед. – Это яичко и было - разум. А мышление все испортило. Мышление, оно ведь суетится, вот и вильнуло хвостиком. Нечаянно или целенаправленно – неизвестно. Но что сказала курочка Ряба? 
               
    Хорошо еще, что вопросы были легкие и задавались в тепле, а не на кладбище.   
               
   - Курочка Ряба сказала: «Не плачь баба, не плачь дед. Я снесу вам новое яичко…» 
               
   - Не простое, - подхватил дед, явно польщенный достижениями  ученика. – Правильно. А что это значит? Это значит, что разум и любовь всегда рождается. Каждую новую минуту. 
               
   И дед опять указал на результат преломления света в стекле призмы, как на неоспоримое доказательство правоты курочки Рябы.               
    - То есть, в этом спектре мы имеем концентрацию всеобщего Бога, разума, да еще и любви. Не слишком ли много?               
    - Да это же все одно, - возмутился дед. – Это только для мышления непонятно. Потому что оно все разъединяет. А разум  наоборот. Даже в камне в этом все соединяется, а потом проявляется, и получается Бог. Потому что Бог – это любовь, которая все объединяет. 
               
    - Все это, конечно, может выглядеть логичным. Тем более, что до вас был еще Эмпедокл, который считал, что в мире все соединяется любовью и разделяется враждой. Но под этим предлогом вы все соединяете в одну кучу – и любовь, и разум, и яйцо, и самого Бога, притом сразу двух в одном флаконе. Мне кажется, Богу это может не понравиться. 
               
    - Да как ты думаешь о Боге?  Ты, может, и впрямь считаешь, что Бог решает математические задачки?   
               
    - Да вы-то откуда знаете, какой он, Бог? 
               
    - Знаю, - с уверенностью заявил Федулыч. – И все это знают. И знали еще тысячи лет назад. Потому что есть такие знания, природные.               
    - Это вы, наверное, про интуитивные знания говорите? Но если все знают, то почему же нет единства мнений?               
    - Потому что есть мышка и есть бесы.   
               
    - Бесы? 
               
    - Да, бесы, бесы. Что впервые слышишь, что ли? Те самые, которые все путают. 
               
    - То есть, они делают это умышленно? 
               
    - Да, активно и целенаправленно, - подтвердил Федулыч, не подозревая ловушки. 
               
    - Но тогда получается, что бесы, не только машут хвостиками, но и разумны, то есть,  обладают всем тем, что есть  в яйце от курочки Рябы.
               
    - Обладают, обладают, - не смущаясь противоречием,  подтвердил дед. – Так же как червяк обладает яблоком. А думаешь, откуда взялся Падший Ангел?
               
    - Но тогда может быть они способны на любовь?
               
    - Но тут нет, – почуял подвох дед, - Одно дело обладать, а совсем другое стать. Что из двух-то любовь?               
    Вопрос был достаточной трудности, чтобы стать поводом для командировки на кладбище.               
     -  Тут я как раз бы выбрал и то и другое. Но вообще-то считается, что это такое чувство достаточно сложной природы…               
     - Ну, не так уж и сложной,  - возразил дед. – Ты ж сам говорил про образ и сопереживание. Вот и любовь - это такое  сопереживание образа, когда хочется стать его частью.  Если я тебе не авторитет, можешь почитать у Шопенгауэра.
               
    Ссылка на Шопенгауэра лишний раз выказывала авантюрность учения Федулыча. Очевидно, он приводил звучные имена наугад и, возможно, с единственной целью, казаться умнее. Впрочем, для шизофреника это вполне нормально.  Зато на человека недостаточно просвещенного образованность Федулыча могла подействовать неотразимо и через то сделать его легкой добычей идеологических сетей  эксдьявола.
               
   - Шопенгауэр, как хорошо всем известно, меньше всего был озабочен проблемами любви. Наоборот, он говорил о враждебности мира, которому противопоставляется воля. 
               
    - Эк, он тебя морочит,- возразил дед сочувственно. – Так и шепчет: «Федулыч неграмотный, чекнутый». Ну, ничего, я до него доберусь.               
    Проницательность Федулыча, возможно, была интуитивной природы, но все же  настораживала. Особенно в связи с репутацией старца. И хоть прочитанные им мысли на самом деле никто не нашептывал, и они появлялись сами собой, однако, даже такие неточные извлечения из происходящего в мозгу разведчика, представлялись опасными, ибо могли привести к  провалу.
               
   На этом месте Улейкину пришлось прервать воспоминания, поскольку в дверь его квартиры позвонили.
               
               
                25.  ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ  ПОЛОЖЕНИЯ   
               
    Наскоро исследовав себя через зеркало, Улейкин пришел к выводу, что белых пятен на нем еще недостаточно. Поэтому открывать дверь он отправился, завернувшись в простыню и выставив напоказ отмытую половину лица. Пользоваться одним глазом без привычки оказалось неудобно. Но и одного глаза хватило, чтобы разглядеть взвинченность Едакова. 
               
    - Так он дома, - оповестил подъезд Едаков и ринулся в щель приоткрытой двери, так что Улейкин едва успел отпрянуть в глубину прихожей. – А мы его по всему городу разыскиваем. Волнуемся, - продолжал Едаков уже за спиной Улейкина, и устремляясь в комнату. – Где он? Что с ним? Ушел в разведку и не вернулся. На работу не вышел. Не позвонил. Что прикажете думать? Может Федулыч раскалол, держит в погребе, посадил на жидкий стул или уже ликвидировал без свидетелей? А может, здесь предательство?
               
    Высказывая это, Едаков перемещался по комнате, отчего то и дело оказывался вне поля видимости Улейкина.               
    - Может здесь предательство? Измена? – настаивал Едаков на разрешении, как видно, наболевшего вопроса.               
    - Да все нормально, - заверил Улейкин, но с показной неохотой, чтобы хоть как-то воспрепятствовать эскалации любопытства Едакова.               
    - Так ты был у Федулыча? – не отставал Едаков.
               
    - Был, - скупо ответил Улейкин.
               
    - Ну и что? Что разведал? 
               
   Улейкин еще не решил, что из событий минувшей ночи стоит доводить до сведенья Едакова. Тем более, что и сам еще не во всем разобрался.
               
     - Долго рассказывать, - уклонился Улейкин.
               
    - Ладно, расскажешь по дороге, - пообещал Едаков. – Давай, собирайся побыстрее.
               
    - Куда? – возмутился Улейкин. 
               
    - В «Ковчег». Про «зеленого-то» слышал? 
               
    - Чего? – насторожился Улейкин.
               
    - Не слышал? Вот это да! Тут такие дела творятся, а он лодыря гоняет. Чем же ты тут занимался?               
    - Спал. А теперь купаюсь.
               
    - Во, житуха! До трех часов спит, а потом купается. Барин! Ты хоть знаешь, что уже три часа? А ночью ты что делал?               
    - Ну и что про «зеленого»-то? – ушел от ответа Улейкин.
               
    - Пришелец! Опять в районе парка Южный. Что-то они там ищут. Но вот что? Засекли его только под утро. Без тарелки. Правда, было там какое-то свечение, но это могла быть и машина. Возможно, он всю ночь исследовал парк. Может, ищут то, что потеряли в первый визит. Но этот не трехглазый, а весь зеленый и голый. Если это другая раса, то, можно предположить, что между ними конкуренция. Борьба за влияние. Значит, парк имеет для них какое-то особое значение. Но какое? Что особенного в этом парке?               
    - Да просто он Козлиный, - отрезал Улейкин неожиданно даже для себя.   
    Едаков как бы не заметил дерзкой выходки Улейкина, но, тем не менее, сократил развитие мысли.
               
   - Вообщем, версий полно. Надо все это проработать и выдать листовку. Свидетелей я уже опросил. Есть эксклюзивы. Одна уборщица видела его, как тебя. Я ее лично знаю.
               
    - Видела? – оторопел Улейкин. 
               
    - В том-то и дело. Это наш козырь. Ферзь! Ты только давай, побыстрее собирайся.
               
    - Нет, я не могу, - твердо сказал Улейкин, и чтобы смягчить отказ, добавил. – У меня тут проблемы, и вообще…               
    - Как это, не могу? – перестал бегать Едаков.- Какие еще проблемы и вообще?  Что значит – и вообще?
               
    - А то, что чепуха все это, - пояснил Улейкин как можно более холодно.- Обыкновенный розыгрыш. Чья-то шутка. Кто-нибудь дурака валяет.               
    - Ты хоть думай, когда говоришь. Это какой же дурак будет так валять дурака? Покрасить себя в зеленый цвет и под самое утро – на улицу нагишом. Может, это ты на такое способен?               
    - Я? Причем тут я?
               
    - А притом, что надо быстренько собираться, и – вперед, в темпе вальса.      
    - Да не пойду я никуда, - заверил Улейкин. – Некогда мне такой ерундой заниматься.
               
    - Ты что, заболел? – вскинулся Едаков и, будто взяв след, прищурился, подозрительно вглядываясь в видимую часть Улейкина. -  Может, тебя Федулыч заколдовал, как Хоперского?  Какой у тебя стул? Ты не стесняйся, скажи.
               
    - Со стулом у меня все нормально, - доложил Улейкин отчетливо, так, чтобы обозначить пределы своего терпения.               
    - Нормально? – недоумевал Едаков. – Разве такое называется нормальным? – терялся он в догадках, рыская взглядом по комнате. – А это что? 
               
    Тут он шагнул к стулу и с брезгливой осторожностью двумя пальцами поднял с сиденья плавки Рыбова.
               
    - Это же не твои плавки, - догадался Едаков, одновременно изумляясь такому обстоятельству и внешнему виду  находки. – Откуда это у тебя? 
               
    Опрометчивый ответ в таком тонком вопросе был недопустим, а на подбор взвешенного вранья требовалось время.               
    - Что с тобой происходит? – растревожился Едаков, озабочено соизмеряя плавки с остальной обстановкой в комнате. – Чем ты занимался ночью? Ты у Федулыча был?
               
    - Я же сказал, что был, - проговорил Улейкин с интонацией лопнувшего терпения.
               
    Такое поврежденное терпение призвано было как-то объяснить отсутствие скорого ответа.               
    - А ты, случайно, не пьяный? – вдруг догадался Едаков.-  Может, вы там с Федулычем пили всю ночь на мои деньги? А ну, открой личико! Что спрятался?
               
    Такой вывод на основании плавок показался Улейкину лучшим из возможных. И, чтобы позволить Едакову утвердиться в своем заблуждении, Улейкин сказал с театральной фальшью:               
    - Я совершенно трезв.
               
   Затем развернулся, покачнулся, вошел в ванную и заперся изнутри.               
    Уединение на борту ванны под шум прибывающей воды и стенания Едакова несколько успокоили Улейкина. Он решил, что величина грозящей ему бури, если и выходит за пределы стакана, то легко может быть ограничена водоизмещением ванны, что тучи над его головой непременно обратятся в чей-то золотой дождь, выжатый из «зеленого», что, в конце концов, можно обойтись и без «Ковчега» с его тщеславным капитаном, а чужие плавки легко объяснимы необходимостью половой тряпки. Для чего и были подобраны на улице.
               
   Так что, едва голос Едакова стих, и входная дверь возвестила громким хлопком об отступлении назойливого гостя, Улейкин со  спокойной совестью вновь погрузился в глубины воспоминаний и собственной ванны.   
    Перед глазами Улейкина опять возникло лицо старца со следами решимости добраться до того, кто считал его неграмотным и чекнутым.
    Конечно, человеку свойственно угадывать некоторые чужие мысли в силу его способности к эмпатии, вчувствованию и уподоблении обьекту. Тем более, если эти мысли единственно возможны. Однако, когда проникновение в твое сознание осуществляет бывший дьявол, который возможно прежде владел разумом не хуже, чем мушкетер шпагой, это почему-то отдает мистикой и не может не беспокоить.   
    - Ну, хорошо. Допустим мы имеем яйцо, оно же разум со всеми его наворотами, а также зеркало сознания, с помощью которого осуществляется мышление, но откуда же там берется сам падший червяк?
   - По-разному бывает,- принялся крутить Федулыч. – Например, беса можно подхватить, как грипп. А может он завестись и сам собой. Ведь он же ничто. Такое ничто, какое бывает на конце иглы.
                
    Вера Федулыча в вирусную природу бесов, возможно, проистекала из знаний о способности собак к заражению бешенством. Но в любом случае, ему, явно, нравилось делать из очевидного невероятное, а из сказки быль. Возможно, в этом и заключался секрет его успеха на поприще деревенского дьявола и доктора в одном лице? 
   - А не та ли это игла из сказки про Кощея. Кстати, мы эту сказку как-то упустили. Помнится, там смерть Кощея располагалась на конце иглы, которая была в яйце. Яйцо было спрятано в утке, утка, кажется, в зайце, и так далее, то есть, практически все во всем согласно учению старины Гераклита. Правда такая эволюция противоречит теории Дарвина. Потому что здесь уже вначале имеется яйцо с иглой, которое, видимо, разум.               
    - Почему противоречит, - возразил Федулыч. - Сначала было яйцо, а потом уже –  и утка, и курица. 
               
    - Э, нет. Утка еще пусть. Тут по тексту. Но с появлением курицы сразу возникает вопрос: «Кто снес яйцо?».               
    В следующий момент показалось, что Федулыч ответит – «Я», ибо  заметно было, что решение старого парадокса у него давно готово и тянет, как минимум, на Нобелевскую премию.               
    - А никто, - вдруг сказал Федулыч. 
               
    -  Как же это, никто? А откуда оно, тогда, появилось?
               
   - А ниоткуда. Из ничего. Вот так.
               
   И он тотчас показал как именно. Для этого он сунул руку в одну из корзин, стоявших на лавке у стены, и, пошуршав соломой, выхватил оттуда яйцо.
               
    Будь Федулыч более опытным фокусником, он достал бы яйцо изо рта или прямо из воздуха. Тогда бы его утверждение могло выглядеть бесспорным. Но уровень его подготовки не позволял сделать очевидным возможность возникновения яйца из ничего.
               
   - Но вы же достали яйцо из корзины. Я видел. А его, наверняка, снесла курица.
               
   - Конечно, его снесла курица, - сознался дед. – Но это неважно. Важно, что это не простое яйцо. 
               
    А это уже было интересно. Ведь если деревенский мудрец наловчился превращать простые яйца в золотые, то секреты его алхимии могли бы очень пригодиться в мирской жизни студента.               
    - Это я показываю атом, – сообщил дед. – Атом, - повторил он для убедительности. – Ну, понарошку. Понимаешь? А то ты прямо удивился. А   
атом откуда взялся? Из хаоса. Об этом говорится в Библии. Правильно?         
   - Ну, если в вашем представлении материя конечна, то она, разумеется, должна откуда-то появиться. И пусть это будет хаос.
               
   - А что такое хаос?
   - Тут хорошо бы   взять  в подмогу  известного пролазу Нильса Бора. Тогда хаос представим в виде царства энергии, где все силы взаимоисключаются до состояния ничто. Притом, наверное, так, что и само ничто может стать исключением.               
    - А если по-простому, - поморщился дед. – То хаос – это что-то, вроде вара. Небось, видел в кипятке бульки? Вот они-то и похожи на атомы. У атома есть ядро. Это  в яйце желток. А белок вокруг желтка – это энергия.   
               
    - Но насколько я знаю из школьной программы вокруг желтка, точнее, ядра, вращаются электроны, а не энергетический белок.               
    - Это так кажется, - сделал усмиряющий жест Федулыч. – Нам в школе то же самое говорили. Но кто этот электрон поймал или хотя бы разглядел? В микроскопе различают только какое-то облачко. Так что, и дураку понятно, что никакого электрона нет.
               
    - Ну, это, знаете ли, очень голословно. Ведь есть опыты Томсона, Резерфорда. И потом, уважаемые вами гармонические знания нам подсказывают, что вокруг ядра должен вращаться атом, наподобие того, как Луна вращается вокруг Земли. Планетарная теория. Слыхали?               
    - Правильно, - кивнул Федулыч. – Это всех и посбивало с толку. Но ты ж присмотрись к Луне. Разве ж можно ей верить? И главное, она  не сама светит, а отражает свет, как зеркало.               
    - То есть, она, скорее, мышка, чем яйцо. И на основании этого наблюдения вы, значит, опровергаете научные представления о строении атома? 
               
    - Само собой, - беззаботно подтвердил Федулыч и продолжил. – Так вот, появился такой атом. Но что ему делать? Что он, один? Зачем? Какой смысл? И что дальше? Если нет продолжения, то, может, ему лучше обратно, рассосаться в кипятке? Единственный способ превозмочь смерть – найти другой атом.
               
    - Это, разумеется, продиктовано принципом дополнительности. Я угадал?
               
    - Еще бы, - разделил успех оппонента Федулыч.- И вот он находит…               
    С этими словами дед опять пошарил в соломе и горделиво извлек из корзины другое яйцо. На этот раз старцу не пришлось пояснять, что и новое яйцо было не простое. Разумеется, в руках  Федулыча находился атом, зародившийся в парадоксальной среде энергетического кипятка.            
    - И вот они встретились, - пояснял дед, сближая два яйца. – Это и есть первый зародыш любви, и значит, это в корне всего.               
    - То есть, вы полагаете, что связь между яйцами, точнее, между атомами именно любовная?               
    - Да, - подтвердил дед.- И никакая ни другая.
               
    - Но вы же сами говорили, что в основе любви лежит сопереживание. Даже Шопенгауэра привлекали в качестве знатока этого вопроса. А какое же здесь возможно сопереживание? И получается, что в вашей космогонической модели попахивает не столько любовью, сколько простой химической реакцией.
               
     - Вот они, мышки-то, - порадовался Федулыч своей способности видеть незримых мышек. – Думаешь, если назвали по-другому, значит все поменялось? Только я еще не закончил. Ты, небось, знаешь, что все атомы разные? В кипятке видел? Одни бульки большие, другие маленькие. Все разные. Поэтому атомы выбирают с кем объединиться. Они сначала узнают друг дружку.               
     -  Узнают? Но как?
               
     -  Глаз то у них нет,– рассудил дед. –  Значит белками. Сам же говорил про энергию раздражения. Вот тут тебе и сопереживание, и разум, и начало всему. И когда они найдут друг друга, получается результат.
               
     С тем он взял сковородку и разбил в нее оба яйца. От этого на дне сковороды образовался полуфабрикат яичницы.  Однако, все впечатление от фокуса портил тот факт, что никакой иглы в яичнице не было.