Человек из сказки. гл. 2. полураспад

   Я шел по улице и не узнавал своего родного поселка. А поселка то собственно и не было уже. Там, за спиной, остался маленький оазис железнодорожной станции с десятком ухоженных домиков, да еще под ногами стелился серый бетон дезактивации, вокруг же царило полнейшее запустение.
   Нарядных ухоженных домов с цветочными палисадниками не было уже и в помине. На их месте, сколько глазу было видно, простирались глухие бурьянища, в буйных зарослях которых торчали печные трубы, разрушенные стены, остатки кирпичных кладок, а то и просто пара бревен поставленных "на попа". Одичавший виноград заплел все это причудливыми кружевами лоз и стыдливо пытался прикрыть неимоверно большими листьями. Листья были размером с лопушиные, страшные листья. И вообще, вся травянистая растительность имела гипертрофированные формы. Я прошел мимо стадиона, на футбольном поле которого росли мятлики и тимофеевка мне по плечо, прошел мимо покосившихся ворот и вышел к перекрестку.
   В этом месте сорокасантиметровая толща дезактивационного бетона растрескалась и полопалась, а прямо из трещин, тут и там, пробивались молодые, но настырно-крепкие побеги дубняка. По дороге легким осенним ветром гоняло всякий хлам, поднимало радиоактивную пыль и в горле вдруг возникло такое знакомое ощущение першения.
   Я стоял лицом к поселковому парку, в глубине которого находился старый затопленный карьер. Каких раков мы в нем ловили! Омаров просто! Куда же пойти в первую очередь? Налево - к школе, или направо - к дому? От мысли о том, каким я могу увидеть наш дом, меня передернуло...
   Внезапно, мое внимание было отвлечено появлением странного существа. Я присмотрелся - так и есть, рак. Членистоногое бодренько так ковыляло через перекресток в сторону школы. Я пошел следом.
   Уже почти настигнув "рака" я начал понимать, что ошибся, особенно после того, как на спине "ракообразного" развернулись крылья, и оно начало взлетать. Я метнул в существо свою панаму, сбил его и принялся рассматривать. Это оказался жук-олень, но каких чудовищных размеров! Его тело было длиною в ладонь взрослого человека, рога в палец, а лапы, вооруженные острыми шипами казались орудием пыток... Чудовище! Жуткий монстр!
   Я отпустил насекомое, и оно так же спокойно зашагало по бетону, затем развернуло крылья и с механическим гулом и шелестом, неуверенно раскачиваясь в воздухе, полетело в сторону школы. Я же, недолго думая, пошел следом. В горле страшно запершило. Радиация, подумалось, хотя все знатоки утверждают, что почувствовать ее нельзя. Ну-ка проверим?! Маленький японский прибор, только я нажал кнопку, истерично запищал, отсчитывая микрорентгены. Ну, что ты там, арифметик, насчитал? Четыреста микрорентген в час, при норме МАГАТЭ - шестнадцать... А на дезактивационном бетоне? Еще больше, почти шестьсот... Весело я поохочусь здесь!
    А вот и школа. Залитый тем же пресловутым бетоном школьный двор выглядел как плац концлагеря. Оконные проемы, зияли пустотой, кровля и двери отсутствовали напрочь. Я зашел внутрь, даже полы и подоконники были сняты. Кто ж это так похозяйничал? Наверняка мародеры... И теперь в какой-нибудь деревушке или городишке стоит посреди селения дом из фонящих бревен, радиоактивных окон и дверей, и светит гамма-лучами, отравляя все живое вокруг. И где-то ходит по свету, сволочь, которая продала эту верную смерть за звонкую монету кому-то.
   Я вышел во двор. Рядом со школой серело такими же пустыми глазницами здание школьных мастерских, между школой и мастерскими - спортплощадка, и вновь память унесла меня в беззаботную пору детства...
   Всплыли картины школьных парадов, торжественного награждения нашего класса - победителя в игре "Зарница", турпоходы, пионерские костры, соревнования... Прибор пикнул последний раз - тысяча двести микрогадостей в час, смертельных микроядов в том месте, где три года подряд проводились все спортивные мероприятия с детьми. Хотя неправда - пять лет, это мне повезло больше, чем моим сверстникам, потому что мои родители, узнав об опасности, сразу же сорвались с насиженного места и поехали куда-нибудь, только бы подальше от беды, спасая меня от убийственного фона. Моих сверстников и других детей выселяли вместе с родителями согласно бездушной госпрограмме на два года позже...
   Я зашел в мастерские - место святое для меня, почти храм - здесь был кабинет заводского художника-оформителя, самородка-самоучки, гениального местного живописца, с образованием маляра, Петра Адамовича.
   Хотя вся малышня в поселке называла его просто "дядя Петя". Сколько сотен тысяч часов провел я в его мастерской, учась рисовать, лепить, резать по дереву. И хотя у него всегда хватало работы, он находил время показать технику мазка и штриха, научить пропорции и перспективе, как держать резец или шпатель.
   До сих пор вспоминаю как постигая технику работы маслом, я вымазал новую куртку ярко-алой краской, и как дядя Петя, спасая меня застирывал испорченную одежду авиационным бензином прямо в оцинкованном ведре. И хотя мои родители сердились на меня, когда я называл Адамовича своим другом, говорили мне о дистанции между взрослым и ребенком, об уважении, негласно, мы с дядей Петей всегда были друзьями.
   С тяжелым сердцем я побрел назад в поселок, то и дело натыкаясь на картины разрушения и запустения. Внезапно в голове возникло слово "полураспад"... Нет, не верно, все что вокруг это полный распад... только та гадость, которой обильно полили мою Родину, этот заповедный край моего детства, мою Дуброву, будет еще несколько тысячелетий, а здесь по-моему уже все... Муторные жуки на ужасных виноградных листьях...