Человек из сказки. гл. 7. охота

   Честно скажу - чувствовал я себя неуверенно. Во-первых, потому, что патронов у меня было всего шесть: три картечных и три пулевых, во-вторых, в одиночку на кабана я шел впервые, и, в-третьих (и в главных) свинья, судя по следам, была просто громадиной, таких следов я никогда не встречал...
   Засидку я устроил в полуразрушенном сарае, в одной из стен которого не хватало бревна. Обзор был хороший, и взошедшая луна слепить не будет. Пока садилось солнце соорудил я себе из старых ящиков сиденье и подобие стола, чтоб локти можно опереть при стрельбе, и уселся. Примерился  - удобно, как в тире, аж не верится, что свиньи действительно выйдут. Зарядил я ружье: в правый ствол - пулю, в левый - картечь, положил оружие на ящик, прямо перед собой и стал ждать.
    Закат был не похож на обычный, в радиоактивном воздухе мягкие лучи угасающего дня угловато-резко выделяли детали, отчего создавалось впечатление не замирания природы, а ее злого, противоестественного  пробуждения. Словно свет, пробудил к жизни некую жестокую сущность, не желающую упокаиваться и спать. Лес, оттененный остроконтрастными красками резко выделялся вопреки правилам перспективы и из фона, нахально лез на передний план, детали же переднего плана, наоборот стушевались, размыли контуры и поплыли в миражном мареве. Возможно, я просто поддался впечатлению, но агрессивность среды чувствовалась практически кожей. Злые земли, подумалось мне, злые не изначально, но вследствие того, что кто-то выплеснул на них квинт эссенцию вековечного зла, концентрированное разрушение. И природа дрогнула, дрогнула, но устояла, в то время как кровные сородичи кого-то начали вымирать. И природа ожесточилась, вскрыла резервы своей многомиллионной истории, и отгородилась от всепроникающей смерти фантастичной злобой.
   Я помню, как рождались в поселке восьминогие телята, двуглавые поросята и двухвостые петухи. Помню, как в лесах появились огромные волки, в одиночку нападавшие на людей, знаю, что зубная формула этих зверей больше соответствовала амфиционам - доисторическим волкам размером со среднего медведя. И вот тогда, несмотря на пропаганду и запудривание мозгов, в человеческом стаде поселился ужас. Панический страх перед средой обитания. Поползли слухи о немыслимых тварях, появившихся в лесу. Самой распространенной в поселке тогда была легенда про удава. Многие очевидцы встречали в лесу змею метра три-четыре в длину и около двадцати сантиметров в диаметре. Скажете чушь? А восьминогий теленок? Это уже факт... И человек отгородился, замкнулся в себе и... начал вымирать.
   Постепенно стемнело. Небо развернулось бескрайним ковром из бесценного черного бархата, с серебряным узором созвездий и бриллиантовой пылью Млечного пути. Луна не взошла, и в неверном мерцании далеких солнц лес грозной стеной угрюмого полчища нависал над руинами мертвого селения, словно над поверженным, извечным врагом. Великаны дубы басовито гудели кронами и важно поскрипывали стволами, напевая грустный и безмерно древний гимн. Было тихо и обволакивающе спокойно, как вдруг, глубоко, в самой чащобе, раздался легкий треск и шелест потревоженных кустов азалии. Я насторожился. Луна еще не взошла, а в неясных отблесках звезд я мог только догадываться о происходящем в подлеске у самой опушки. Послышался шорох раздвигаемых кустов, а следом характерное кабанье чуфыканье - старая свинья нюхала воздух. Учует или нет? Погода стояла тихая, ветерок, еще недавно скользивший в кронах дубов, затих, я весь сжался, затаил дыхание и замер. Даже моргнуть не решался. И тут, в тишину ворвались новые звуки - стадо свиней ринулось на грядки. Толком я их не видел, только по неясным силуэтам мог догадаться, что свиней четверо, может пятеро. Некоторое время кабаны постояли, сбившись в кучу, а потом принялись спокойно и деловито хозяйничать в огороде. Хрустяще-чавкающие звуки, сменялись посапыванием, хрюком, храпом, а то и простым повизгом малолетки, угодившего под рыло старшему. Что и сказать, освоились эти твари здесь основательно - как у себя дома. Они, впрочем, и были дома, это человек когда-то вторгся к ним, со своими полями, вырубками и селеньями...
    Мои размышления были прерваны восходом луны, она выкатилась откуда-то сзади и сбоку, да так внезапно, что происходящее передо мной я увидел так, если бы смотрел на проявляемую фотографию. Вдруг из ночной тьмы выплыли посеребренные тени пяти животных. Один из силуэтов был просто великаном, огромным черно-серебристым ромбом в центре огорода возвышалась матрона-свинья. Чуть поодаль паслись два подсвинка, а рядом, подражая, матери, рылись два поросенка. Время от времени свинья подымала голову и поводила из стороны в сторону широченными ушами, фыркая при этом и принюхиваясь.
   Честно признаюсь, что, глядя на это беззаботное семейство, мне перехотелось охотиться, однако, вспомнив о трудах Петра Адамовича, и о том, что огород это его основной кормилец, я, наконец, решился. Проблему надо было решать кардинально: если убить свинью то, по крайней мере, особи этого стада не вернутся, хотя у поросят оставалось очень немного шансов выжить... Как быть? В принципе, подумал я, огород ведь не застрахован от захода других стад... Тоже глупость, получается - загубишь животное, и грядки от потравы не спасешь...
   Надо стрелять, наконец, решил я, чувствуя себя последним негодяем. Свинья подошла ближе, взрывая своим рылом землю, и я поднял ружье. Прицельная планка была отчетливо видна в лунном свете, я прицелился с основание горба и нажал на спусковой крючок. Необычно громко прозвучал выстрел в моем укрытии. Свинья дернулась всем телом в мою сторону, неуверенно перебирая своими толстыми и короткими ногами, и я понял что попал. Пока я переводил прицел в область грудной клетки, животное подняло голову и как-то странно рыкнуло-простонало. Ее заметавшиеся в разные стороны дети кинулись в лес, а она начала разворачиваться в мою сторону. Я влепил ей полный заряд семимиллиметровой картечи в бок и стал перезаряжать ружье. И тут смертельно раненная свинья, низко опустив рыло, пошла на меня. Неуклюже переставляя копыта, медленно и как-то странно пошатываясь, она шла в атаку. Захлопнув стволы, я поднял ружье, но выстрелить не успел - поверженный зверь уткнулся головой в грядку, подмял своим могучим телом передние ноги, и дернув задними, затих. Я вздохнул, и впервые в жизни, завершив охоту удачным выстрелом, не испытал того всегдашнего чувства удовольствия и ликования. Вместо этого какая-то пустота и обреченность заскребла мою душу. Я был виноват. Я чувствовал себя палачом матери двух куцехвостых поросят и двух вепрей подростков.
   Выбравшись из укрытия, я закурил и подошел к поверженному зверю. Свинья зарылась всей мордой в рыхлую огородную землю и так и осталась лежать. Она была огромной, килограммов на двести пятьдесят, может больше!
 - Павел! - вдруг раздался оклик со стороны поселка. С фонарем в руках и в сопровождении двух собак ко мне спешил дядя Петя, - чего молчишь?!
   Я попал в луч света и ответил:
 - Трофей оцениваю, - стараясь придать голосу спокойное звучание, ответил я.
 - Ух, ты! - восхитился Адамович, узрев вепря, - вот это махина!
 - Да, здоровенная свинья! - ответил я.
   Собаки кинулись к убитому зверю и принялись его терзать. Дядя Петя еле отогнал их.
 - Я собак прихватил, на всякий случай - оправдывался он, - мало ли что...
   И тут меня осенило:
 - Дядя Петя, вы б не могли в своем хозяйстве двух диких поросят приютить?
 - Не знаю... - опешил от моего предложения он.
 - Со свиньей было два поросенка, как пить дать в лесу пропадут, а мы может, с собаками их и изловим, - предложил я, - живьем! Только вот чем ловить то?
 - А я мешки взял с собой и рюкзак, - кивнул за плечи Петр Адамович, - для мяса... А ловить сейчас будем?
 - А почему бы нет?! - воскликнул я, - ведите собак за мной! След они возьмут?
 - Не знаю, - замялся дядя Петя, - собаки у меня пастушьи.
 - Попробуем, - сказал я и повел собак к тому месту, где недавно рылись поросята. Сперва, собаки заметались, нюхая воздух, и как две бестолочи начали тыкаться в ноги, дрожа всем телом. Тогда я стал поощрять их голосом:
 - Ищи, ищи! Давай, давай, давай!
   Собаки потоптались на грядке еще минут пять, как вдруг Герда, затянув полулаем-полуподвывом, пошла с голосом по следу. За ней молча понесся Кай.
 - А теперь на голос, и мы следом! - скомандовал я в азарте своему компаньону. Впереди слышался голос собаки, а мы неслись сломя голову по ночному лесу, поминутно спотыкаясь и обдирая лицо о ветки. Не пробежали мы и трехсот метров, как впереди зарычал Кай, а следом за ним перешла на рык и его подруга. В кустах слышались звуки возни, поросячьего визга, да собачьего рыка.
   Взяв у дяди Пети фонарь и держа наизготовку ружье, я полез в густые заросли азалии. Вдруг возня затихла, а из кустов доносилось лишь глухое порыкивание. Фонарь блеснул в темноте по чьим-то глазам и высветил для меня такую картину: на земле, в куче взъерошенной лесной подстилки лежал поросенок; Кай крепко держал его за загривок, и дрожа всем телом порыкивал. Рядом стояла Герда и открытой пастью угрожала поросенку спереди, а последний только открывал и зажмуривал глаза.
    Дядя Петя храбро ринулся меж охваченных азартом собак, отогнал Герду, и взяв за морду Кая, осторожно освободил поросенка. Накинуть на пленника мешок было делом секунды, причем малыш даже не шевелился, так он оцепенел от страха.
    Вернулись к свинье и вновь попытались поставить собак на след. Не удавалось это довольно долго, взбудораженные азартом и новизной ощущений, собаки метались взад-вперед не находя себе места. Лишь минут через тридцать Герда взяла след. Второго поросенка собаки загнали под корни древнего дуба, из-под которых мы долго не могли извлечь малыша. Он даже цапнул меня за руку. В конце концов, мы изловили таки проходимца и водворили в мешок.
   Прошло полночи пока мы, наконец, добрались до свиньи. Наскоро перекурив и привязав собак, мы развели два костра и здесь же решили свежевать дичь, но стоило нам освободить рыло зверя от земли, как сразу же перехотелось его разделывать. У моей добычи были такие грандиозные клыки, что мысль о радиации, пришла нам с дядей Петей одновременно. Только теперь, в свете костра, я понял, какого монстра я убил! Скажу вам как биолог - даже у вепря клыков по двадцать сантиметров я не встречал, а это была самка! Плоские растущие не вверх, а параллельно челюсти, и торчащие в стороны клыки, были на концах загнуты как лыжи, причем в разные стороны. Верхние клыки загибались вниз, а нижние вверх. Эти чудовищные "ножницы" напоминали скорее бивни африканского бородавочника, чем клыки полесских секачей.
 - Мутант! - выдохнул я дивясь увиденному.
 - Точно, - ответил дядя Петя, - глянь-ка сюда!
   За левым ухом у свиньи было еще одно, третье, вполовину меньше нормального.
 - Не стал бы я, есть мясо этого зверя, - сказал я.
 - Точно, - ответил Адамович, - такое мясо даже собакам нельзя давать. Черт его знает, сколько в нем рентген...
   На том решили закопать свинью поутру, а пока обустроить поросят. Вернулись в поселок. Пока дядя Петя привязывал собак и запирал поросят в старом фургоне от грузовика, я словно в трансе переодевался и чистил ружье. Господи, подумалось мне, каких же монстров могла породить эта отравленная земля?.. Страшно было даже подумать.
    В ту ночь меня нещадно мучили кошмары.