Человек из сказки. гл. 16. лысухи

   Прибыли на место. Болото было так себе, во всяком случае после Дедова, это место никак не впечатляло. Так, десяток бочажков, пяток прудов, и заросшая тиной липкая жижа. Все это чудной мозаикой сосуществовало по соседству, а в центре этой катавасии высился голый, поросший редкой травой, песчаный холм.
 - Тоже мне "Гиблое место" - хмыкнул я вслух, осматривая достопримечательности.
 - Не знаешь - не трепись попусту, - буркнул Захар, - и вообще, мы сюда охотиться приехали!
   Расчехлились, собрали ружья и остановились покурить. Чап, до этого неугомонный живчик, вдруг сник и вяло ступал лапами, делая вид, что настроен на поиск. Устал верно, подумал я.
   Наконец двинули прочесывать пруды, обходя каждый с двух сторон. Лесничий выбирал места топкие, меня пуская посуху. На мою попытку переменить маршрут жестко заметил:
 - Не лезь, где не знаешь! Ухнешь с головой - вытащить не успею! - и вновь угрюмо замолчал. Я решительно не мог понять, что могло связывать Захара с Адамычем. Они были полными противоположностями друг другу. Один угрюмый и странно печальный, второй романтически-одухотворенный, вдохновенный романтик. Чего-то я не уловил, а может, просто не понял.
   Солнце неестественно отразилось в грязно-ржавой жиже, отчего последняя стала похожа на кровь. Кровавый оттенок приобретал все более насыщенный цвет, а я стоял как завороженный и глядел на мутную жидкость в ямах, которая даже по консистенции напоминала кровь.
   Внезапно, воздух взорвался плеском и свистом крыльев. Стремительный силуэт чирка пронесся мимо и я, вскинув на удачу, выстрелил! Пудель! Второй раз я не стал стрелять. Выстрелил и Захар - тоже мимо. И уже когда первый всплеск волнения прошел, из-под куста вылетела, касаясь крыльями воды, лысуха. Шла угонно от меня, замечательно уходила. Я сделал упреждение и выстрелил. Фонтан воды взметнулся перед птицей, но полет ее не прервался. Она, все так же ровно скользя над водой, влетела в куст рогоза и... исчезла...
 - Что-то кучновато бьет! - заметил Захар.
 - Контейнер, - досадуя, ответил я, у меня в левом стволе обычно был заряд в контейнере - для дальнего выстрела.
 - Накоротке контейнером не бьют, - закончил мои размышления лесничий, - ну да всяко бывает!
 - Вытопчем? - спросил я спутника.
 - А чего ж нет! - воскликнул он, - как миленькую. Захар полез в рогоз и стал шевелить траву ногами. Я же, перезарядив ружье, застыл как стрелок на стенде. Вот-вот! Сейчас выпорхнет! Но, что за диво, Захар обтоптал последний клочок травы, а лысуха так и не показалась.
   Чап ринулся через пруд к Захару и засуетился в траве. Он обошел значительно большую площадь и... ничего. Птица как будто испарилась. Захар непонимающе развел руками и кивнул головой вперед: идем, мол, дальше. Чап переплыл на мою сторону, и мы продолжили "обход". Едва мы отошли метров на двадцать, как злополучная лысуха затрепетала крыльями в совсем другом месте рогоза, несколько в стороне, и полетела назад.
 - От шельма! - выдохнул лесничий, улыбнувшись глазами, - трудная дичь!
 - Да уж, - согласился я, - оставим?
 - Пусть себе, - ответил он, - на этот раз она выиграла.
   Двинули дальше. Обошли все пруды, бочаги и заводи - уток нет.
 - Там еще пруд и канава есть, - указывая рукой на пригорок, сказал Захар, и повел меня через топь. И вновь красноватая жижа показалась мне кровью. Какое-то тоскливое чувство вдруг шевельнулось в душе. Откуда? Точно! Вспомнил я, таким же точно цветом отливали разбитые стекла брошенных домов в Дуброве, когда закатное солнце касалось их острых граней. В этом месте чувствовалось такое же разрушение. Если легенда правдива, то неужто столь длительный срок будет дышать смертью и мой поселок? От этой мысли меня передернуло. А может, такие места остаются на теле земли навечно? И тогда рано или поздно, они покроют всю ее поверхность... Тогда тем, кто уцелеет от собственного разрушительного безумия, придется жить на зараженной духом самой смерти территории. И если в тех людях останется хоть капля человечного они рано или поздно вымрут. Мрак!
   Из таких невеселых размышлений меня вывела рука Захара, которая властно заставила меня присесть. Впереди простирался пруд, а посреди пруда плавали, копошились и ныряли лысухи. Всего штук пятнадцать  - просто как в передаче "В мире животных"!
   Я глянул на Захара и не узнал его - он весь подтянулся, подобрался, вытянулся вперед, глаза загорелись азартным огнем, а на лице появилось новое выражение. Есть! Точно! На его лице выражалась целеустремленная сосредоточенность, точно такая, как и у дяди Пети, когда он работал. Неужто эта, подсознательно осязаемая особенность связывала этих людей многолетней дружбой? Кто его знает, но так, во всяком случае, мне показалось.
 - Я попробую подкрасться, а ты возьми пса на поводок и залегай вон под тем кустом, - еле слышным шепотом прошелестел лесничий, указывая на пучок лозняка, торчащий на всхолмье, - как полетят - бей!
   Сказано - сделано. Непонимающего Чапа привязали в низине к чахленькой березе, я залег, а Захар как тень двинулся в обход - скрадывать лысух. Двигался он как диверсант, ступая бесшумно, и ловко маскируясь в прибрежном кустарнике. Сочувствуя напарнику, я сам затаил дыхание, и лежа под кустом, боялся даже моргнуть.
   Лесничий медленно, по метру в минуту, сокращал расстояние между собой и дичью. Казалось, вот-вот и он выйдет на выстрел, однако лысухи, непонятно как заметившие его, всполошились и кинулись врассыпную к прибрежным кустам. Я выстрелил дважды и оба раза промазал. Та же участь постигла и Захара. Он свистнул мне,  и я, отвязав взволнованного выстрелами Чапа, вышел на берег. Пес почувствовал свободу и ринулся в хитросплетения камыша и кустарника. Сходу слетела лысуха и я, наконец, попал. Чап вытащил мне добычу и вновь кинулся искать дичь. Дальше было как в тиру: взлетали лысухи, мы с Захаром поочередно стреляли, а собака складывала всех добытых птиц у моих ног.
 - Сколько уже? - вдруг спросил меня лесничий, игнорируя пролетевшую мимо лысуху.
 - Пять, - отвечаю.
 - Хватит! - командует мой гид, идем к машине. Я, поостыв, соглашаюсь.
   На обратном пути, обхитрившая нас лысуха вновь поднимается на крыло, отчего Чап просто заходится негодующим лаем. Пусть живет, решаем мы и с трудом отзываем собаку.