Великий Переход

     Как завороженный, со страхом и восторгом я смотрю на вышедшего из комнаты  моего господина высокого мужчину в чёрно-фиолетовом атласном халате.
     Узкое лицо, чёрная, как смоль, борода, широкими волнами спускающиеся из под ослепительно белой чалмы чёрные волосы.  Единственное, что не согласовывалось с моим представлением о Мудреце и резко контрастировало с его обликом - это его глаза: огромные, небесно бирюзовые, словно светящиеся окна в таинственный и неведомый мне мир.
      Из украшений у него были лишь тоненькая, дымчато-зыбкая нить жемчужного ожерелья и сверкающий, полыхавший голубыми, синими и ультрамариновыми искрами чёрный камень в золотой оправе, прикреплённый к чалме.
    На мгновение задержав на мне свой пронзительный, обжигающий взгляд, он повернулся к моему господину и вздохнул:
     - Да, ты прав, жизненные силы твоего мальчика на исходе. И что у меня есть то, что нужно твоему сыну, тоже верно. Ошибаешься ты лишь в одном: ты ничего не можешь купить у меня, потому что всё твои сокровища - прах у моих ног.
     Это я дал их тебе, моему подданному во временное пользование, и поэтому для меня нет никакой разницы между тобой и твоим рабом. -  Он опять глянул на меня и чуть улыбнулся.
     - Однако это не значит, что эликсир жизни у меня получить невозможно. Да, даром я ничего не даю, за всё надо платить, но плату с моих подданных я беру особую.
     У меня огромное царство, и мне нужна информация о нём, информация любая: как ловят рыбу в моих озёрах и какая утром заря над ними, как болит зуб у моего подданного, и как он радуется появлению долгожданного ребёнка. Но ни записывать, ни рассказывать никому ничего не нужно - у меня есть целая армия невидимых писарей, записывающих во время сна моих подданных их мысли и чувства, появившиеся у них, когда они бодрствовали.
     Мой господин грустно улыбнулся и развёл руками:
     - Ну, в таком случае за оплату лекарства я спокоен - о болезнях сына я могу написать целую книгу. Если разрешишь, о мудрейший, я сегодня же отдам распоряжение снарядить караван, чтобы сопровождать тебя к твоему дворцу. Но я боюсь, что времени, чтобы успеть доставить лекарство сыну, осталось мало...
     - Нет! - негромкий, но резкий и категоричный ответ Мудреца мне показался оглушительным раскатом грома...

                .......

     ...На моих руках медленно остывало расплющенное, обезображенное тело Друга...
     Давно иссякли слезы из глаз моих, и сиплый плач-завывание не рвался уже из груди, потому что не было ни сил, ни желания вдыхать воздух... Раскачиваясь, я словно баюкал своего маленького Друга, не дошедшего до заветной Цели совсем немного, и яркий свет, струящийся из окон Дворца, тонул в кровавом пятне на искрящемся песке...
     Он был моим сверстником, но щуплым, худеньким, поэтому кличка "Заморыш" стала его именем. Но была в его маленьком, немощном теле какая-то особая сила, исходившая то-ли из его несоразмерно больших глаз, то-ли из его горячего, чуткого сердца. Эта сила обратила в бегство трех здоровенных парней, которые добивали меня, брошенного на произвол судьбы моими друзьями.
     Сбитый с ног, он снова и снова поднимался, и, размахивая своими невесомыми кулачками, опять нарывался на удар. И ребята, хихикавшие вначале над его "петушиными наскоками", дрогнули в мистическом страхе: не может ведь нормальный человек сознательно идти на боль и на смерть, ради чужого, незнакомого человека! И отступили...
     Но он был человеком, и, наверное, больше, чем все мы.
     Так же, как и мы, он страдал от голода, когда начались перебои со снабжением. "Я маленький, мне мало нужно! " - смеялся он в то время, когда другие не могли отважиться даже на улыбку, и отдавал свою мизерную порцию больному старику, а на следующий день терял сознание от голодного обморока...
     "Я лёгкий, мне будет легче проскочить... "  - побелевшими губами шептал он, стоя перед полоской зыбучего песка и комкая в руках моток верёвки. Да, он смог, но потом песок с кровью и гноем месяцами выходил из его лёгких...
     "Я худенький, я пролезу - рвался он в завал из пластиковых плит, и действительно пролазил, разбивал в кромешной тьме заклинивший замок, спасал погребённых заживо людей, и плата за это была мизерной - всего лишь его рука...
     "Не слабо тебя судьба лягает! " - сочувственно говорили ему люди, но он опять смеялся: "Судьба лягает того, кто за ней тащится, а я на своей Судьбе верхом сижу, так что мои шишки - это награда моя!"
     И вот, сегодня он удостоился высшей награды...
     Изношенные замки-защёлки на секциях туннеля давно уже не давали надёжного соединения, и мы привыкли быть всегда начеку, но здесь, у самого Дворца я расслабился. С замирающим сердцем щурился я на сияние, струящееся из огромных окон Дворца, и не заметил, как угрожающе качнулась многотонная пластиковая плита. Люди, стоящие рядом со мной, с криками бросились врассыпную; как выстрелы защёлкали ломающиеся замки, и, оглянувшись, я увидел, как плита валится на меня. У меня была ещё доля секунды, чтобы отпрыгнуть в сторону, но я просто остолбенел. Краем глаза я заметил, как ко мне серой молнией метнулась чья-то тень, и от резкого толчка кубарем покатился в сторону. Подняв облако пыли, плита накрыла Заморыша...
     Всхлипнув, я осторожно положил тело Друга на песок и поднялся. Далеко в пустыню уходила спица туннеля, тускло отражавшего свет луны, а совсем рядом драгоценной жемчужиной сиял огромный Дворец. Сегодня был последний переход. Переход, отнявший у меня Друга... Проклятый Переход... Великий Переход...
     В памяти яркими картинками замелькали события, произошедшие во время Перехода, события, ставшие кусочками моей жизни...
     Я помню побледневшее лицо моего господина, его растерянный взгляд, когда Мудрец воздвиг перед ним непроходимую стену из простого и короткого слова "нет":
     - Мальчик должен прийти к моему дворцу сам, своими ногами преодолевая каждый метр пути. Никаких паланкинов, слонов, верблюдов и машин для его передвижения - только пешком. Не бойся, я обещаю тебе, что он дойдёт до моего Дворца, и получит из моих рук то, что ему полагается. Устремленного ко мне я поддержу, и укреплю в его трудном Переходе, - он пристально посмотрел в мои глаза и исчез в яркой вспышке.
     Мой господин был очень богат, богат просто до неприличия, и поэтому никогда не слышал слова "нет", хотя сам владел им в совершенстве. Однако эту пилюлю он проглотил безропотно...
      Началась спешная, но тщательная подготовка к Великому Переходу. Господин решил строить герметичный туннель к Дворцу Мудреца, потому что его единственный наследник  с температурой попадал в постель от малейшего сквозняка; самый добродушный микроб мог загрызть его до смерти, и даже пища, свежайшая и качественная, то и дело объявляла войну его организму. Всевозможные заболевания, диатезы, аллергии и расстройства непременным атрибутом вошли в его жизнь, его постоянно окружали слуги-доктора, знающие, какие лекарства от какой болезни нужно давать наследнику, и какие - для уменьшения негативных последствий от применения этих лекарств...
     Ходили слухи, что при разработке проекта вначале было предложено строить лёгкие и мобильные кессонные секции из эластичного пластика.
Однако автор этой идеи неосторожным словом "дёшево", словно красной тряпкой махнул перед носом разъярённого быка - хозяин, вне себя от ярости, заявил, что будет строить туннель из золота, и средств у него для этого хватит. Слова "быстро и качественно" он не услышал.
     Однако эту сумасшедшую идею удалось забраковать одному из участников третьего проекта - скорее дипломату, чем инженеру. Тщательно избегая экономических проблем и стараясь не касаться технических сложностей, он убедил господина, что металлическая конструкция, обладая высокой тепло, звуко и электропроводностью, а так же большой теплоёмкостью, может причинить вред здоровью Наследника.
     И свирепый бык превратился в кроткого ягнёнка - был принят третий проект.
     Целый  год  вся  страна  работала  на  него - заводы переориентировывались на выпуск нужного пластика и плит из него, конструировались и изготавливались машины и механизмы для транспортировки и укладки секций, проводились геодезические работы...
     И вот начался Великий Переход.
     Всё глубже вонзалась в пустыню сиявшая на солнце игла туннеля, издали похожего на тонкую нить с очень редко нанизанными на неё бусинками-шлюзами, хотя назвать шлюзом огромное сооружение мог только человек с неплохим чувством юмора. По сути, это был дворец в миниатюре, в котором Наследник и сопровождающие его лица отдыхали после дневного перехода. Бригады строителей разбирали пройденные отсеки, перевозили секции вперёд и собирали снова - день за днем, месяц за месяцем. Мы уже потеряли счёт  этим месяцам. За это время из подростка я превратился в юношу, узнал, что такое любовь и коварство, предательство и бескорыстная самоотверженность.
     Заморыш появился у нас, когда была уже пройдена половина пути - это была последняя партия новых рабочих. Невзрачного и щупленького паренька заметили в первый же день, в тот день, который мог бы стать для меня последним, если бы не он. В палатку, где мы лежали, залечивая свои раны, то и дело заглядывали рабочие, охали, ахали, цокали языками. За этот и другие, не менее безрассудные поступки его называли юродивым, блаженным, ненормальным - но всегда удивлённо, недоумённо и с уважением.
     У него почему-то не было врагов, хотя с подлостью и несправедливостью он бился насмерть, где бы и в какой форме они ему не встречались. Я не мог понять логики его некоторых поступков, например, когда он, уличив повара в мошенничестве, потом прикрыл собой его необъятную тушу от разъярённой толпы, и люди в смущении отступили.
     - Все люди по сути своей добрые и хорошие, только многие пока очень близорукие - видят лишь то, что у самых ног, и поэтому ошибаются. Но постепенно каждый поймёт, почувствует, что ближний - это не только член его семьи или группы, в которой он находится, и тогда всё плохое осыплется с него как высохший песок, - он сдунул с ладони песчинки и улыбнулся - Просто нужно помогать друг другу осознавать, что мы - люди. -  В его огромных глазах отражались звёзды...
     На него теперь никто не мог поднять руку, потому что все были его друзьями - даже те ребята, которые били его в первый день, вскоре тоже стали стараться попасть на работу в его смену, чтобы при случае помочь ему, прикрыть, защитить. Люди тянулись к нему, как к костру в тёмную, холодную ночь и он не жалел для них своего тепла, хотя в чем оно выражалось, никто объяснить не мог.
     После работы мы уходили с ним в пустыню и он, сидя на вершине бархана, смотрел в бездонное небо и пел песни или читал стихи, которые рождались не в голове его, а в Сердце. И мы, простые рабочие, многие даже неграмотные, впитывали их своими Сердцами, и светлели обветренные лица, смягчались ожесточенные наши души. А иногда он просто беседовал с нами - о добре и зле, о любви, о жизни, о нас самих...
     Когда до цели оставалась лишь четверть пути, в нашей далёкой стране произошел дворцовый переворот, и у нас появились проблемы: вместо новой партии рабочих и техники прибыли представители новой власти, и объявили, что проект Перехода больше не финансируется. Много рабочих вернулось назад, но ещё больше, к величайшему изумлению
"гонцов свободы", решили идти дальше. Идея Перехода, мечта о великой Цели, к которой мы стремились, вошла в нашу плоть и кровь, стала нашей Идеей.
     "Мы не можем бросить начатое на полпути, и дело вовсе не в Наследнике, который теперь таковым и не является - говорил Друг ошарашенным, отказывавшимся верить таким словам посланникам. - Причина нашего решения - в нас самих, в очень больном и, в сущности своей, неплохом мальчике, которого мы обещали провести через пустыню. Если вы посланники свободы, то не можете препятствовать нашему решению и  желанию энтузиастов Свободной страны помочь нам закончить этот Переход. Я уверен, что такие люди найдутся, потому что у страны, как бы ее не переименовывали, не достигшей поставленной цели, появляется комплекс неполноценности, и этот комплекс отравляет сознание её граждан. Интуитивно это чувствуют многие, и хотя выступить против общепринятого мнения смогут не все, нас всё же поддержат".
Раздражённо пожав плечами, посланники отправились назад, увозя с собой смущённых "возвращенцев" - покидая нас, они взяли минимум воды и продуктов, необходимых им для возвращения, потому что знали, что нам теперь придётся туго.
Оставшись одни, мы с первого же дня установили режим жёсткой экономии - экономили всё: воду, пищу, горючее, силы. Мы научились использовать энергию Солнца и ветра, из пластика научились делать довольно сносное горючее, из вышедших из строя машин - неказистые, но вполне работоспособные механизмы.
Скорость нашего продвижения заметно уменьшилась, игла туннеля за эти трудные месяцы стала намного короче, и всё ближе друг от друга располагались измельчавшие бусинки – шлюзы. Теперь это были действительно шлюзы - чуть выше туннеля и ненамного шире его. К этому времени внутри осталось лишь три человека: доктор, повар и Наследник (мы продолжали   называть его так, хотя прежнего смысла это имя уже не имело).
     Но вот настал день, когда запасы  воды кончились, и в знойном воздухе нас обдало ледяным дыханием смерти.
     "Мудрец обещал, что мальчик дойдёт... " - негромким шёпотом перелетала от одного иссохшего, обессиленного человека к другому призрачная Надежда.
     А ночью подул и в самом деле невыносимо холодный ветер, и с неба посыпались хлопья чего-то белого и пушистого, как пух гаги. Страшно холодный пух плавился в руках и превращался в простую воду. Мы ели это чудо, и чувствовали, как жизнь возвращается в нас.
     "Это снег!" - летало между людьми незнакомое слово - Он скоро растает..." Но снег все шёл и шёл, и мы собирали его, во что только можно.
     Рабочие, разбиравшие секции в конце туннеля, тоже догадались, что нужно делать со снегом, и успели набить им полных шлюз, с которого была снята крыша, так что с водой у нас проблем больше не было. Проблемы были с нами на следующий день - почти все слегли с высокой температурой, и несколько человек умерли.
     А вскоре закончились продукты, и наше продвижение опять остановилось.
     "Мудрец говорил, что поддержит стремящегося к нему..." - невысказанной мыслью прорастала в каждом из нас живучая Вера.
     Единственный, кого не затрагивали эти проблемы, был Наследник, и мы поражались воле доктора и повара, сумевших в самые трудные дни устоять, не коснуться запасов воды и пищи, предназначенных для мальчика.
     "Ребенок должен дойти..." - пульсировала в слабеющих сердцах этих измождённых мужчин бескорыстная Любовь, когда они, поддерживая друг друга, вели мальчика по звонкому бесконечному коридору...
     В тот же день полуденное солнце закрыла чёрная туча, осыпавшаяся вниз сотнями тонн саранчи.
     "Это прекрасная пища!" - кричал из шлюза радостный повар.
     "В ней много белков и витаминов!" - обнимая мальчика, кивал головой серьёзный доктор, когда мы жарили и сушили впрок "сбалансированную пищу".
А между ними, прижавшись лицом к прозрачному пластику двери, стоял худенький ребёнок, и с тоской в глазах молча смотрел на суровый, прекрасный и такой жестокий к нему мир...
     И вот к нам с Большой Земли пришёл первый караван, снаряженный на пожертвования граждан Свободной страны (которая, впрочем, в действительности оказалась не такой уж свободной), и с ним вернулись некоторые из бывших "возвращенцев".
     Для нас это был самый большой в жизни праздник, и дело было совсем не в продуктах и не в горючем - всё это у нас уже было, хотя и не высшего качества. Главное - это то, что о нас помнили, поняли, поддержали!
     Мы смеялись и плакали, обнимая знакомых и незнакомых ладей, а на наш праздник через прозрачный пластик смотрели тёмные, грустные глаза маленького человека, и слёзы стекали по его бледным щекам…

                ...И подходили люди к двери тамбура,
                и касались рукой прозрачного пластика,
                пытаясь вытереть эти слезы.
                И слёзы исчезали из глаз ребенка,
                потому что не существует преград
                для Человеческого Сострадания...

                .......

     ...Мудрец появился перед шлюзом неожиданно, словно из ослепившей нас вспышки бесшумной молнии.
     - Приветствую вас, мужественные и выносливые люди! - склонил он перед собравшимися строителями голову, и чёрный камень на чалме его полыхнул снопом сине-голубых искр. - Каждый из вас принёс мне много информации о моём царстве, и поэтому каждый достоин награды. Во дворце уже изготавливается эликсир жизни для каждого из вас.
     - Прости меня, мой господин, но о какой награде, о каком эликсире ты говоришь? - холодея от своей дерзости, я на немеющих ногах шагнул вперёд. - Вот перед тобой лежит тело нашего Друга, который погиб у самых стен дворца. А ведь он информации принёс тебе гораздо больше любого из нас, потому что это он научил нас обращать внимание на то, мимо чего раньше мы проходили с холодным безразличием. Сможешь ли ты оживить его своим эликсиром?
     Чуть нахмурившись, Мудрец протянул ко мне руку:
     - Подойди ко мне, сын мой!
     С замирающим сердцем я сделал ещё несколько шагов и остановился. Мудрец окинул меня жгучим взглядом и неожиданно спросил:
    - Почему у тебя такая изношенная обувь?
     Меня бросило в жар, и я, неловко потоптавшись, прикрыл некрасивую большую заплатку на левом ботинке, наступив на неё правым:
     - Я много прошел в этой обуви, и этот путь не щадил её, мой господин.
     - Почему у тебя такая изношенная обувь? - снова спросил Мудрец.
     - У нас были перебои со снабжением, а обувь - не самое главное, что тогда было нужно - с недоумением и растущим раздражением ответил я.
     -  Почему у тебя такая изношенная обувь? - глядя в мои глаза, настойчиво спросил он, и я, не понимая, чего он от меня добивается, вспыхнул, как пучок соломы в жарком костре:
     - Да потому, что она износилась, а новой у меня нет! - и раздражённо топнув, продемонстрировал ему ещё пару заплаток и дыру – мне не было уже ни стыдно, ни страшно.
     Мудрец, улыбнувшись, наклонился и поставил на золотистый песок пару новеньких ботинок, словно до этого они были у него в широком рукаве:
     - Вот тебе новая обувь, переобувайся!
     Не смея противоречить, я переобулся и вопросительно взглянул на него: что все это значит?
     - Ну, как, впору обувка-то? - участливо спросил Мудрец, и я опять засмущался:
     - Да, только немного непривычно в ней. Ну, ничего, скоро мы друг к другу привыкнем, - смущенно улыбнувшись, я попятился.
     - А как же старая обувь? Она разве тебе не нужна? - Его удивление казались вполне искренним.
     - Честно говоря, она ремонту уже не подлежит, разве что на запчасти, на заплатки... -  промямлил я, и  вдруг  понял, что этой обувью Мудрец просто заморочил мне голову, так и не ответив на мой вопрос. Нахмурившись  и  упрямо сжав губы, я снова шагнул вперёд:
     - Простите, но Вы не ответили на мой вопрос. Сможете ли Вы оживить нашего Друга? – почему-то теперь я обратился к нему на Вы и, словно отгородившись от него прочным щитом, почувствовал свою независимость.
     Улыбнувшись, Мудрец вздохнул и развёл руками:
      - Ну, что-ж, придётся отвечать более подробно и доступнее. Прошу всех во Дворец - там я вам кое-что покажу и объясню - он взмахнул широким рукавом, и мир завертелся перед моими глазами; мелькнули искры или звёзды, и я очутился в огромном, ярко освещенном помещении, в котором множество людей были заняты какой-то работой: что-то сверкало, шипело, булькало, капало...
     - Подойди ко мне, сын мой, - Мудрец кивнул мне, и шагнул к стеллажу, в котором лежали высокие стопки бумаг. Взяв одну из пачек, он повернулся ко мне:
     -  Здесь вся информация о моём царстве, которую ты сумел собрать. Теперь отсеем ту, которая повторяется,  - он сунул пачку в какую-то машину и опустил прозрачную крышку. Зашелестели промелькнувшие веером листы, и на стол упала тоненькая тетрадь. Мудрец поднял её и пролистнул пластиковые, как мне показалось, страницы. Перед моими глазами мелькнули точки, чёрточки, цветные пятна и разводы.
    - А теперь сконцентрируем неповторимую информацию в эликсир жизни - мой "экскурсовод" вставил тетрадь в металлическую рамку и отошёл в сторону. Тетрадь, вспыхнув, исчезла в перекрестье фиолетовых лучей, но её чёрточки и разводы словно зависли в воздухе, разгораясь всё ярче. Послышался негромкий гул, и разводы уплотняющимся вихрем спрессовались в крупную дрожащую, сверкающую каплю, висящую в воздухе.
     Эта колдовская кухня начала мне надоедать, и, почувствовав растущее раздражение, я вежливо кашлянул:
     -Извините, всё это очень интересно, но я хочу знать, будет ли жить мой Друг?!
     - А разве твой Друг мёртв? - с неподдельным удивлением Мудрец оглянулся, и чёрный камень на его белоснежной чалме ярко вспыхнул каким-то длинным лучом. Я на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их, увидел перед собой Друга. Он стоял на том же месте, где был Мудрец, на его голове была чалма, только камень в золотой оправе был не чёрным, а белым.
     Взмахнув длинными ресницами, Друг улыбнулся и обнял меня:
     - Ты хотел видеть меня в прежней моей форме, и я надел её. Однако не стоит придавать ей большого значения, потому что наши формы - это обувь, которую мы изнашиваем за время Великого Перехода, Перехода, который люди в кожаных одеждах называют жизнью. И смерть для нас – не что иное, как шлюз, где мы отдыхаем, собираемся с силами, готовясь к новому Переходу, и конструируем для него свою новую одежду - тело из плоти.
     Восстановить своё старое тело, мне было гораздо быстрее и проще, но сейчас мне в нём невыносимо тесно. Я хочу быть высоким, стройным и красивым, и то количество жизненной энергии, которую я выработал за этот Переход, дает мне возможность воплотить это желание. Посмотри, каким я буду в следующей жизни! - он прикоснулся к камню, и широкое кольцо мягко мерцающего сияния скользнуло от камня к ногам Друга.
     От неожиданности я шагнул назад и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Предо мной стояла стройная девушка в лёгоньком сиреневом платье, и чёрные волосы мягкими волнами стекали из под белой чалмы ей на плечи.
     - Ну, как я выгляжу в новой форме? - улыбнувшись и наклонив голову к плечу, кокетливо спросила девушка, и, взмахнув руками, крутнулась на высоком тоненьком каблучке. Раскрывшись, как огромный цветок, подол платья на мгновение обнажил её красивые ноги и вновь сложился. У меня перехватило дыхание, и я закашлялся.
      Негромкий смех девушки зазвенел не в странной лаборатории - он звучал в моём сердце, и я шагнул к ней, протягивая руки. Она взяла их, прижала к своим щекам и, заглянув в мои глаза, почему-то с грустью сказала:
      - Вижу, знаю, ОНА тебе понравилась. Но ведь это даже не форма, а лишь набросок, эскиз её. Учись смотреть вглубь, учись видеть содержание. Это же я, твой Друг! Мы с тобой обязательно встретимся в следующем Переходе, там ты сможешь вернуть мне свой долг, и совсем не обязательно при этом умирать.
       Мне показалось, что её тревожный взгляд ощутимо коснулся моего сердца, и увидел, как в её темно-карих глазах отразились барханы и звёзды...
     Камень снова вспыхнул, и я в испуге отшатнулся: мои руки прижимал к своим щекам Мудрец...
      - Вы... Вы... - вырвав руки из его ладоней, я в гневе сжал кулаки: - Что Вы сделали с моим другом?!
     - С каким именно, с новым или со старым? - Мудрец смотрел на меня внимательно и спокойно.
     - С обоими! - сгоряча брякнул я, и спохватился, опомнившись: - Друг у меня один!- и словно споткнулся, глядя в его небесно-бирюзовые глаза. В его огромных глазах отражались барханы и звёзды...
     - Кто ты? - выдохнул я, и похолодел в предчувствии ответа, но услышал не совсем то, что ожидал:
     - Я не то, что ты видишь перед собой сейчас, и не то, что видел до этого. Я есмь Книга Жизни, Жизни Единой и Неделимой, Которая Я ЕСМЬ!
    -  Смахни с глаз своих пелену Майи и смотри вглубь! - тело его стало блекнуть и исчезло - остался лишь черный камень и прикреплённая к нему тоненькая нить перламутрового ожерелья.
     - И это не я! Смотри глубже! - настойчивый голос заставил меня пристально всмотреться в камень, и я ахнул от изумления: то, что я считал чёрным камнем, на самом деле оказалось ослепительно белым многогранным Кристаллом, настолько белым, что рациональное сознание просто вычеркивало этот цвет из восприятия, как невозможный.
     Грани Кристалла, микроскопически малые, словно плавали по его поверхности, и когда я на какую-нибудь обращал внимание, она выплывала на передний план и, увеличиваясь, занимала всю переднюю поверхность Кристалла. Такой же камень я видел на чалме моего Друга.
    - Каждая грань - это чьё-то Имя, вписанное в Книгу Жизни - Имя, которое проходит сквозь века и воплощения - мне показалось, что я не услышал это, а просто вспомнил.
     - Загляни в своё Сердце, сын Мой, прочти и произнеси своё сокровенное Имя!
     В недоумении и растерянности я беспомощно оглянулся, не понимая, что нужно делать, и вдруг замер: я почувствовал, как сердце моё дрогнуло и зазвенело невероятно чистым звуком:
     -  Я есмь Геннадий!
       Микроскопическая блёстка грани на Кристалле расплылась, и он превратился в небольшую белую пластинку-зеркальце, в которой я увидел всю свою жизнь, но не как в кино, кадр за кадром, а сразу всё, от рождения до смерти.
     - Не то, смотри глубже!  - настойчивый голос заставил меня сфокусировать взгляд за плоскостью  пластинки, и я увидел за ней ещё одну - В ней я, раненая девушка, вытирала умирающему врагу слёзы...
     - Я есмь Галина! - запела в Сердце вторая струна.
     - Не то, глубже!  - властный голос извлёк моё сознание из жизни девушки-партизанки, и моему взору открылась третья жизнь, в которой я, всемогущая колдунья, вычёркиваю себя, как грамматическую ошибку из жизни любимого, из своего мира.
     - Я есмь Герада! - шепчет мгновенно состарившаяся женщина, и слёзы стекают по моему ссохшемуся, сморщенному лицу. Я  не просто видел эти жизни - я вспоминал их, но они были не моим прошлым, а единым, многомерным настоящим, непрерывно звучащим чистым и звонким аккордом.
     - Не то! - снова встряхивает моё сознание Голос.
     - Я есмь Идущий! Я есмь Новый Человек! - образуя туннель, пластинки-жизни уходят в бесконечность, словно перед одним зеркалом стоит другое, отражая бесчисленные отражения друг друга.
      - Не то! Не то!.. - не даёт мне остановиться настойчивый голос, и я чувствую, как сознание моё просветляется и расширяется, не вмещаясь уже в человеческие тела.
     - Я есмь Спаситель! Я есмь Вселенная КР 827! Я есмь Вселенные класса ФГ! - всё новые и новые звенящие ноты вплетаются в объёмный и огромный, как храм, звук, и сознание Моё выходит за пределы материи, пространства и времени:
     - Я есмь неизгладимая Страница в Книге Жизни!
     - Не то!  - могущественный голос был непреклонен, и Я увидел, как пластинки-жизни спрессовались в сияющий бесчисленными гранями Кристалл, почти такой же, как Кристалл Книги Жизни, только грани его не "плавали", а занимали незыблемо каждая своё место. В сложном, многозвучном и невероятно гармоничном Аккорде вибрировала, резонансно звучала вся Моя сущность,  каждая клеточка Моего необъятного в пространствах и временах тела:
     "Я ЕСМЬ ТО, ЧТО Я ЕСМЬ!"
     - А теперь произнеси это Имя и загляни в Его будущее, чтобы увидеть Путь ко Мне, а потом показать его другим. Но учти, эта информация не принадлежит пространству и времени, и твое высшее сознание, расшифровывая, переводя её на язык логики, чувств и действий, вынуждено будет облачить ее в формы, привычные сознанию существа плотного мира. Так что всё увиденное воспринимай как притчи, символы неизречённого, невыразимого, которое непостижимо умом, но доступно Сердцу. Пришло время сделать тебе следующий шаг - выйти за пределы своего "Я", даже такого непостижимого и необъятного, как Мироздание. Иди ко Мне, Сын Мой, ПОРА!
     В невероятно сложном и сильном Аккорде послышался звук, который Мне не принадлежал, и у Меня перехватило дыхание: издалека, извне донёсся чуть слышный серебристый звон школьного колокольчика. Я знал, что это за звук, и замер в предчувствии чуда. Счастливо улыбнувшись, Я выдохнул:
     - Спасибо Тебе, Отец!  - и шагнул к Нему.
     "Я..." - вспыхивали, полыхали пламенем-звуком бесчисленные грани Моего Кристалла, а нежный звон колокольчика разрывал невидимые обручи, которыми было стянуто Моё сердце.
     "...ЕСМЬ... " - плавились Мои пластинки-жизни в мощном Аккорде Слова, и Сердце Моё раскрывалось в хрустально - серебристом звоне, словно бутон цветка.
     "...ТО... " - растворялось Моё сознание в безграничном Сознании Бога, и тоненькая дымчато-зыбкая нить Бытия, истекая из звеняще-сияющего Кристалла-Аккорда, исчезала в чёрной Бесконечности Небытия...