Таёжная флейта

Начало сентября. Всё живущее в тайге — и люди, и звери, и пти­цы - занимаются сбором кедровых орехов. Если над горами пройдёт ветер и насбивает шишек с кедров, надо торопиться, иначе кед­ровка, бурундук, медведь, мышки разные всё подберут до тебя. Эти, сбитые ветром шишки по-алтайски называются тушкИн.

Hо нам не до тушкина - мы, я и Андрей ТуймЕшев, мой проводник, идем на учёт маралов, слушать их рёв.

До того, пока я не слышал голоса этого крупного оленя и го­ворил - марал ревёт. Андрей меня поправлял:
- Парень, так не говори. СыгЫн поёт! Для жена песня поёт! Слушай, как в дудку сыграю.

Он достаёт из мешка дудку, сделанную из мелкокослойного «берегового» кедра и обтянутую кишкой марала, что­б не размокла в случае дождя. Тогда звук, по словам Андрея, будет плохой, глуховатый. Один конец дудки тонкий, и в нём отверстие - спичку не протолкнёшь. К переднему концу она расширяется, а стенки выстроганы чуть ли не до прозрачности.

Андрей вставляет дудку тонким концом в угол рта, немного склоняется к земле и с силой (даже западают щёки) втягивает через трубку воздух. Странный, томящий душу звук несётся по долине. Мне не верится, что так может кричать крупный олень. Ведь я слышал раньше только надрывный рёв европейского оленя да тяжкие вздохи лося.

- Дьякши абыргЫ! - хвалит он свою дудку.- Скоро сам услы­шишь сыгын поёт.

Андрей, алтаец-тубА, из северных алтайцев, которые всегда были исконными таёжными охотниками, следопытами. Он очень хорошо говорит по-русски, но иногда путает падежи. С ним спокойно в тайге. Это самый первый мой таёжный учитель, мой Дерсу Узала.

На гольцах - снега. Склоны гор вдоль Телецкого озера расцветились жёлтым и красным - осень в полной своей красоте. Мы поднимаемся от озера долиной речки Ок-Порок, чтобы через её исток перевалить в долину Камги. Там на отлогих склонах с пожухлой травой маралы уже начали свои осенние турниры. В самой вершинке речки на сырой поляне мы находим яму, растоптанную маралом до грязи. Здоровенная! В длину метра четыре! Ясно видны следы рогов.

- Гляди, - говорит Андрей. - Сыгын валялся. Грязь на себя мазал. Большой! Видишь, какой след!
 
От места маральего «точкa» сильно тянет запахом мускуса. Ни одного следа маралухи мы здесь не находим. Следы марала и маралухи различаются хорошо. У неё копыта поменьше и поострее. Хоть и крупный здесь зверь «бузил», но гарем ещё не собрал.
 
Мрак в долинах накопился ещё до захода солнца. Когда же солнце свалилось за горы, темнота пришла быстро. Теперь све­тится только свежевыпавший снег на дальних вершинах. В тайге - тишина. Я жду песни марала.
И вот издалека, из-за долины раздаётся звук, словно Андрей сыграл в свою дудку. Но нет, он рядом!

- Однако, без жены зверь! - шепчет Андрей и поёт голосом марала.

Зверь сразу же откликается и через несколько минут кричит снова, но уже на дне долины.
- Сюда идёт! Сиди тихо!

Я и так не шевелюсь и слушаю, как идёт марал отнимать y воображаемого соперника самку. Он изредка останавливается и поёт снова и снова.

Песня его полна угрозы и вызова. Начинаясь с низкой, полной чистой ноты, звук повышается, чётко разделяясь на колена, затем доходит до самой высокой, обрывается, и марал взвизгивает в упоении.

Метрах в семидесяти от нас зверь останавливается, и даже с такого расстояния в тишине слышно, как он тяжело дышит и яростно ломает кусты рогами.
 
Далеко в стороне вдруг запевает ещё один. «Наш» тут же от­кликается и ломится туда. Hо Андрей не даёт ему уйти, поёт в свою дудку, но голосом молодого самца.

Из-за хребта выплывает полная луна и освещает поляну перед нами. Андрей снова играет в дудку, но уже уткнув раструб в моховую кочку. Так, говорит он, лучше. Марал подумает, что мы дальше, чем на самом деле, и может подойти вплотную. Так оно и происходит. Справа, вместе с треском кустов и валежника, двигается тот самый, ради которого мы сидим здесь, в осеннем холоде и мраке. Зверь никак не решается выйти на поляну и ломает кусты за стеной пихт и кедров. Наконец, замирает.

Вдруг совершенно бесшумная тень отделяется от стены деревьев. Это марал выходит на поляну! Осторожно переступая по высокой пожухлой траве, он словно плывёт по направлению к нам. Он явно засёк место, откуда шёл звук андреевой дудки, но идёт очень осторожно, только шорох увядшей травы слышен — ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш! От нас зверь всего в двух десятках метров. Ночью не видны подробности го фигуры. Луна стоит прямо за ним и чётко обрисовывает его силуэт. Безветрие. Марал никак не может уловить наш запах, хотя пыхтит сильно, втягивая воздух. Он готов или опрометью броситься убегать в случае опасности, или ринуться в бой с соперником. В его напряжённой мощной фигуре и настороженность и вызов.
 
Андрей ломает сухой сучок, будто это марал переступил с ноги на ногу. Потом он мне сказал, что зверь может наскочить вплотную, если сломать сучок или ударить чем-нибудь по кустам. Марал подумает, что здесь стоит соперник, и кинется отнимать у него маралух.

Однако наш и не думает идти в бой. Наоборот, он словно перекидывается на задних ногах обратно и своим следом в два гигантских прыжка скрывается в тайге.
 
И там, немного погодя, марал снова яростно поёт о любви, о ненависти и презрении к сопернику, о том, что он, именно он, самый прекрасный и самый сильный зверь в тайге. И песня его убеждает даже меня.

Удивительно прекрасна эта песня, когда чувствуешь, что рядом с тобой могучий, чуткий зверь. Голос его, певучий и звонкий, словно от гигантской флейты, дробит стеклянный ночной воздух, разливается по распадкам и уходит к снеговым, чуть белеющим во тьме вер­шинам и к чёрно-синему небу, на котором неярко сверкают чистые звёзды, немного пригашенные молодой луной.