Стада

СТАДА
(о множественности множеств)


Коровы пасутся повсюду. Древне-деревенская картина, – такой она была и тысячу лет назад, – солнце пятнами ложится на поле, мерцая светом и тенью, так что земля кажется шкурой пятнистой коровы. Коровы – коричневые, чёрные, белые, – на ярко-зелёном фоне ядовитой травы, подняв головы кверху, ревут. Эти трубные звуки – повсеместно, эхом отражаются от дальнего леса. Вязкие коровьи лепёшки разбросаны  тут и там, но их больше при дороге, по которой гоняют стадо каждый день. Вьются тропинки, разбегаясь по склону холма, стекая вниз – – к реке, к подвесному мосту, к дороге на Холодный Ручей.


Издали видно, как облеплены дальние холмы деревянными домиками, стайкой избушекнакурьихножках, будто присевших передохнуть на полчаса-час, а в полдень уж и не будет их тут, – убегут или улетят? Но по-прежнему стоят здесь домята больше ста лет под солнцем, под дождём и снегом.


Болтливое, неумолкающее ботало, – большой круглый бубенец-колоколец  на шее какой-то отставшей от своего стада коровы не даёт спать всю ночь. «Бротл, бом, бол, бтромл, бл…»,  – что-то бормочет в ночи мне этот одинокий звук. 

 


С – ТАДА (с какого времени?)


Тада и теперь. То есть, тогда и сейчас; добрый пастырь: умирание народа начинается с вырождения языка, его письменной и устной речи.


Тада писали гусиными перьями на твёрдой белой бумаге; тада не было ноутбуков, этих книг обо всём и навсегда, для чтения бескрайних текстов; тада змеились гремучие трамваи, и было мало машин; тада больше сочиняли долгих романов, а карликовых рассказов почти не писали (у Чехова даже такой комплекс был – хотел, как Толстой, оправдавший свою фамилию шириной полного собрания сочинений в сто томов).


Тада в магазинах продавали всякую всячину и ещё не изобрели каталоги с картинками – картотеки вещей, а армянин на рынке ещё не дошёл до того, чтобы протянуть сомневающемуся, как всегда, покупателю миниатюрный (на один укус пчелы) апельсин-пробник. То яблоко, которым Ева угостила Адама, оказалось ненастоящим – просто выставочный образец, муляж - так кажется теперь. А тада…


Есть только здесь и сейчас, но с изрядной долей тада. Настоящее глотает прошлое, как сладкую таблетку Вальядолида. Хэмингуй! Валидол, волидол – это дол воль, страна твоих возможностей, о которых столько сочинил Шопенгауэр. Теперь – шопинг, а у ЭрФэ – путинводный медведь, знающий, где зарыто приторное золото. Хороший президент, ассоциирующийся, с одной стороны, с медслужбой, медициной, надеждой на излечение, а с другой – с мёдом, силой и патокой победы, тупого торжества зверя. Россия - там ракетные установки, а вокруг них бродят медведи. И всё припорошено снегом. Холодно. Воландно. Ледолюди в ожидании глобального оттаивания и подешевения недвижимости.


Тада тоже было когда-то теперью, просто состарилось и выглядит как покорёженный гнилозубый забор, весь в ржавых гвоздях, бессмысленных заплесневелых досках тоски.


Там-дам, тадам. Тада было понятно, что она, жизнь моя, – та, да! Единственная, неповторимая. Не повторяй меня! Но – хочу быть снова и снова. Там-дам. Ритмические поглаживания и подёргивания, пьяные пошатывания, похаживания-прохаживания по переулочкам; продёргивая нить сквозь ткань повествованья. Сплошной туман потёмок и тада –кто-то другой пишет слова вместо меня. Нет – за меня; нет – из меня; нет – мной самим.


Всё засевая бисером почерка, молекулами смыслов покрывая тишину листов, я вспоминаю, и тада, – передо мной ряды, череда, список кораблей, неимоверные последовательности, Пруст и Кафка в одном факлоне. О, я хочу безумно жить/О, как я хочу быть бессмертным!

 


СТ(АНЦИЯ) АДА


Станционный смотритель уходит помалу. Стирается то время, те строки уже далеко. Уже за шеломянем еси! По-другому смотрим друг на друга, на награды тех, кто по-прежнему на парадах  9 мая. Какая годовщина?


Сытчатка – это взрыв сознания современных. В толпе, между броневиками и знамёнами маршируют девчонки с мишурой в руках, очень похожие на молоденьких американочек в перерывах большого бокса. Сытые, сытые и сытые. Обожравшиеся. Школы жранья. Как лизнуть и как укусить? Как усыпить интерьерную собачку, когда срок годности её подходит к концу? Чем энергосберегающая лампочка выгоднее керосина? Эти и много других вопросов можно себе задать; задать их своему заду, – как-то пересидеть, перемучить, вылупить ответы буркалами.


Как всегда получается – садишься записать мысль, а выходит нечто совсем иное (где-то эту фразу уже читал, но не суть). Мне нравится музыка, нравится импровизация, потому что она не оставляет следов, только миг живёт. Хотя последние сто лет происходит некое поголовное и поушное сумасшествие, связанное с ловлей звуков на шеллаковые диски, магнитные ленты, CD, DVD и другую дигитальную хрень. Не думаю, что это надолго. Не думаю, что тут речь о музыке. Мне это поуху.


Один знакомый звукорежиссёр рассказал интересную особенность старых пластинок. Оказывается, если поднять на эквалайзере некоторые частоты, сквозь музыку можно различить разговоры, стуки и шаги рабочих фабрики, где тиражировали виниловые пластинки. Если есть такие звуковые слои в пластинках, то почему не допустить мысли о неумолкающих колебаниях вокруг нас – в стенах, вещах, деревьях. Может быть, один раз сказанное слово, названное имя, крик, – уже никогда не прекращаются, постоянно существуя в настоящем?
 


 
СТА – «ДА!»


Раньше по воскресеньям люди ходили в церковь, а теперь – в торговые комплексы, эти дворцы продажи и наживы. Вершина мира, венец современного общества – торговый комплекс «Эдип-царь».


Деньги, монеточки, пластиковые карточки, жетончики, – круглые, квадратные, электронные, прямоугольные!


Напитковая, опаивающая население РФ компания «ПИВОVIP». У исполнительного директора рот был полон золотых зубов. «Дэнглер, шелфтокер, воблер, штендер, джуми», – мерчандайзер, одетый в брендовую футболку, сидел, прислонившись к упаковкам ярких плакатов и повторял, повторял, повторял непроизносимые иноземные слова. Каждую неделю начальник устраивал «тотализатор». Тех, кто неправильно понимал неблагозвучные термины, лишали премии. Дело было даже не в деньгах, а в нежелании уронить себя перед коллегами, такими же студентами-филологами.


РПЦ всерьез обсуждала возможность установки на паперти ХХС электронных нищих. Внимание! Аппарат сдачи не выдаёт!


О русский деньгизм!




СТАД «А»


И вот – начало всемирного столпотворения. Размножение размножения, тиражирование тиражирования. Китай Китая и Индия Индий. Программисты программируют. Гастарбайтеры болеют гастритом, перекусывая наспех. Ислам воздвигает минареты на руинах православного и католического сознания. Личности точно конец.


Живы только сообщества, первобытные племена во главе с модераторами-вожаками: главный диггер, главный автостопер, главный по выпиливанию лобзиком. Флэш-моб – бом! (шэлф). Грохнувшаяся полка мышления, – все книги рассыпались, языки смешались. Двигайте все назад, в пиктографию – улыбайтесь и злитесь смайлами, а я туда не желаю! Говнознаки и шлюхкоды. Вначале были цифры?


Люциферы, цифры вместо лиц! Цыц! Цапайте ещё имущество, подписывайте договоры; всякий взаимный найм, – в жопу!


Если убрать из жизни цветные каталоги, отменить «контакт» и «одноклассников», как-то сломить спам, заморозить мобильники, по телевизору продукцию не рекламировать, то станет скучно. По-зимнему белым-бело вокруг, тихо. Будет ничто. Потому что всё остальное существует только для контраста. Главное – продавать. Подчеркну процессуальность. Ведь просто однократно продать – такое уже было пару тысяч лет назад.


Господи, я страдаю, потому что ничего не могу сделать, ничего не могу изменить к лучшему. Слова никто не станет читать. Звуки никто не будет слушать. Живопись никто не будет чувствовать.


Все – винтики, камни в бесконечной кладке, всем раздали роли. Но разве жизнь – ролевая игра? Я взъерошен, взбешён.


Только жрите! Упритесь в мониторы и кликайте, кликайте Сивку-Бурку. Пицца на дом, ****и –на дом, соверши попупку не выходя из дома. Не выползая, – зачем вам мир? Доморощенные овощи, венец аллергенной инженерии.




АД, А «ТС-С!»

Бибик. Конструировал подлодные водки. Для создания ядерного щита Страны. Суровые люди, жизни прожившие, работая на обороноспособность страны. Слово-монстр – «обороноспособность».  Потом понял, что зря всё. Пил. Когда по одному, медленно умирали те, с кем начинал он трудиться над дизельными подлодками. Пил. Время шло, госзаказ иссяк. Пил. Стали другие требования. Лип ко всем с разговором душевным. Никому не нужны твои изобретения. Кушай кебаб, Бибик!


Кто адресат пишущего? Говорят – другой. Не так. Когда пишу (про себя только могу сказать), обращаюсь к самому себе. К себе – через десять минут, через час, через год или пятьдесят лет. Тот, иной будущий через века читатель – тоже я.


Потому что трудно знать, как он там думает? И будет ли? Поэтому думать вперёд, в тёмную пустоту, в неизвестность, – не выход. Если пишешь, то перечитывать придётся прежде всего тебе самому. Так текст круглозамкнут в пределах мышления.


Если ты пишешь не для того, чтобы потом кто-то прочёл твои слова? Пишешь для письма? Единственный способ встретить себя – написать несколько строк. Только так можно длить сокровенный диалог.
– Привет!
– Привет!

                Ноябрь 2009 –  январь 2010.