Электростанция

     В  возрасте 5-6 лет  я начал  активно  изучать и  осваивать  ближайшие окрестности  того   детского  мира, в котором жил. Естественно,  к этому  возрасту  я уже  знал все, что было  вблизи  нашего  дома, но всю  новую  информацию  я получал  лишь  тогда, когда  меня  брал   с  собой  старший брат. 
      Отец  с  матерью   были  заняты  работой,  домашними  делами  и  мы, особенно  в летнее  время,  были  предоставлены  сами  себе  с утра  до  позднего  вечера.  Чтобы я  не  путался под  ногами  у   родителей,  брат  вынужден  был  таскать  меня с  собой,  что  естественно,  не  вызывало  у  него  великой  радости.   Он  был  старше,  у  него был  свой круг  друзей,  хотя все они  были  с  нашей   улицы,  соседи. Но  они  были  физически  сильнее  меня,  и   я   не  мог  угнаться  за  ними  в  их  играх,  а  потому  капризничал   и  ревел,  за  что  мне  иногда  доставалось, но  без зла.
     И   все  же, именно  благодаря брату и его  друзьям,  я потихоньку постигал  окружающие  окрестности  моего  детского  мира.  Наиболее  часто  мы  ходили  на  железную  дорогу,  наверное,   потому,  что  это  был  единственный промышленный  объект,  не  имевший  ограды,  куда  можно  было  попасть  с  любой  стороны.
        Железнодорожный узел – это  сложное хозяйство со  своей развитой,  как  сказали  бы  сейчас,   инфраструктурой. Главным  предприятием   было, конечно  же,  паровозное  депо  с  поворотным  кругом,  в котором  вращался вокруг  центра  поворотный  мост  с  рельсами  и пристроенной  сбоку будочкой  машиниста. При  помощи  поворотного  круга из  десяти  боксов  депо можно было подать  паровоз на один из нескольких  выездных путей, не используя стрелки. Там их  просто негде  было ставить. Меня  каждый раз  поражало, как  такая  махина-паровоз  на мосту  поворотного круга  плавно  кружила,  как   в  вальсе.
        В самом  здании депо  было несколько малых цехов: - cлесарный,  токарный,  кузнечный. В кузнице  стояли два  паровых  молота – большой  и  малый.  В горне  гудело сквозь раскаленные угли  ярко  оранжевое  пламя. Кузнец  длинными щипцами вытаскивал  из  огня  заготовку  раскаленного  добела  металла,  клал    ее   на  наковальню  молота  и  тихонько  нажимал ногой  на  рычаг   из  трубы,  который  как  бы  опоясывал  основание  молота. Молот  оживал. Внутри   его  массивной   станины  начинало  что-то  глухо ухать  и  сопеть,  а сам  молот – толстая  металлическая болванка  на  торце толстого, жирно   смазанного вертикального  цилиндра,  начинала, с  легкостью, несвойственной  такой массе,   вместе с  цилиндром  двигаться  вверх-вниз  в  такт  с  уханьем. Кузнец  примерялся,  располагал заготовку  поудобнее  на наковальне,     нажимал  на  рычаг  сильнее  и молот  начинал  бить по заготовке,  на  глазах  превращая  ее  в  пластину или   иной  формы  предмет. Сильными  ударами металл  сминался   как  пластилин, меняя форму, а потом кузнец как бы  оглаживал деталь, настолько  легкими  и  точно  рассчитанными  были  касания  молота. Заготовка    из  оранжевой   превращалась в темно-красную, затем совсем теряла свечение. После  остывания  металл имел  голубовато – серый оттенок, с   лиловым  отливом.
          Паровой  молот  поразил меня больше всего  несоответствием между своей   массой  и  той легкостью и  точностью, с какой  на нем  обрабатывался горячий металл.  Говорили, что этот  кузнец  мог "распечатать",   т.е.   сколоть сургуч  с  горлышка  бутылки  с  водкой. В те   времена водку  и вино укупоривали картонными   пробками,  а затем  горлышко бутылки заливали горячим  сургучом  и ставили  фирменное клеймо  завода - изготовителя. Самую дорогую водку опечатывали белым  сургучом,  отсюда  пошло  название – "белоголовка".   
     Рядом  с депо  находилась  мойка  для паровозов, возвращавшихся  из  рейса в  депо. С этой  мойки  и начиналась та  самая    канава  с мазутом,  масляными  разводами  на воде,  которая  тянулась  через  весь город, как  раз  мимо  нашего  двора,  постепенно  превращаясь  в безобидный  ручей с уже  прозрачной водой.
    Немного ниже мойки, в  сторону  города,  в небольшой  низине за высоким  деревянным  покосившимся   забором,  с  обязательными  дырами  в укромных  местах,  размещалась  территория узловой  электростанции,  где  работал  мой  отец.
     Вход  на  территорию,  ворота  и калитка, располагались  с улицы Деповской. Справа от входа,  за глухим  деревянным  забором  был небольшой  молодой сад.  Далее, с  правой  стороны, за садом   стояло  главное здание  электростанции. Главный  зал был высотой   в три  этажа, без  потолка, с крышей, обшитой изнутри струганной и крашеной доской. В центре крыши была сделана дополнительная  небольшая  надстройка, с боковыми стенками  в  виде  жалюзи.
    В  те давние  времена,  о  которых идет  речь,  электропитание железнодорожного  узла,  ближайших  предприятий   и  учреждений  осуществлялось   от  генераторов, которые  находились в здании  электростанции   и  приводились в действие  дизельными  двигателями. Отец  работал  механиком-дизелистом  на этих  машинах. В то время,  когда  я  приходил к нему  на работу,  в машинном  зале  стояло  три  дизель-генератора.  Два  были большие,  и они  работали  попеременно,  а третий поменьше был,  вероятно,  резервным. Дизели были  немецкие. Отец называл их "Бенцами".
         Когда  я приходил  к отцу,  то  обязательно шел к работающему  дизелю  и,  как  завороженный,  смотрел  на  огромное  колесо - маховик,  которое  с   ветерком  вращалось  за  поручнями в  метре  от  меня.  Отец  постоянно  гонял  меня  от  этого  колеса, а  я  не  понимал,  почему  возле  него  нельзя  стоять. А  маховик гнал  от   дизеля теплый  воздух,  насыщенный   запахами   технического масла,  металла   и еще  чего-то неповторимого. Он  завораживал своим  бесконечным  вращением, своей массой, неукротимой  энергией  и  мощью. Казалось, что его  удерживает  на  месте   только  какая-то  тайная  сила,  и  что придет  время,  и  он  покатится  по  миру  самостоятельно  по своим  делам.
         За дизелями,  в дальнем конце  зала,  на  возвышении,  огороженном   поручнями, как  на  корабле, с тремя  небольшими  трапами  по  бокам  и в центре, размещался  главный распределительный щит. Отсюда  осуществлялись все  отключения  электричества. На щите  было множество  приборов   и  рубильников. На   некоторых  висели  таблички "Не включать, работают люди". К щиту  подходить  было  нельзя.  Но  однажды  я все же  побывал  за  щитом. Кто – то из  сотрудников  отца  взял  меня  за  руку  и  повел через  боковой  проход  за щит. И  тогда  я впервые увидел внутренности  щита:  толстые шины, кабели  в руку  толщиной, колодцы  и каналы, закрытые металлическими  листами. А потом  мы  зашли  в коридор,  за  сетчатыми  стенками  которого  стояли  огромные  трансформаторы  и  натужено  гудели низким  мощным  гулом.  Мне было  страшно,  я  шел,  крепко прижав руки  к  телу,  боясь  приблизится  к этим сеткам.
     Был я там  один  раз, но больше у меня желания   побывать  там  не  было. И вот  по  стечению  обстоятельств,  или  по  определению  судьбы,  я,  в  таком же  возрасте,  как и  тогда  мой  отец,  по   окончании  службы  стал  работать  с электроустановками.  И  уже  не  по  желанию,  а  по  необходимости  заходил   в  такие же  помещения,  и  каждый  раз  вспоминал  мое  первое  знакомство  с  подстанциями  и  распределительными  устройствами.
      В  пристройке  к   главному зданию  электростанции  размещался токарный цех  с  двумя  станками, в маленьких  комнатках были  «инструменталка»  и  раздевалка,  а   за  стеной  в коридоре,  душевая  комната  и  кабинет  начальника  электростанции.
     Из  этого  коридора  застекленная  дверь  вела  на крыльцо, с которого можно  было  попасть  к  небольшому  фонтану   глубиной  в  метр, который  выбрасывал с десяток  струй  вверх  и, кроме того,  еще  крутилась  вертушка,   разбрызгивая  по  кругу воду  двумя  спиралями. Вокруг  фонтана была    дорожка  с ответвлениями в  стороны   под  прямым  углом. Сектора  между  дорожками  были  усажены  цветами. За фонтаном  дорожка   упиралась  в  отрытую  большую  беседку,  где  в летнее  время   стоял  большой  бильярдный стол,  за которым  в обеденный  перерыв  мужики  гоняли  шары.  Вокруг  беседки   и  по  бокам  дорожки  рос  виноград,  и  летом  вся   эта  картина имела  весьма  живописный  вид.
      Далее  за  беседкой  была  территория, также засаженная  фруктовыми деревьями  и заросшая   травой.  В дальнем углу, за  садом, был  большой бассейн с водой. Когда-то электрогенераторы станции  работали на  паровом приводе, т.е.  от  паровых  машин, и этот  бассейн  являлся  теплообменником.
      С  левой  стороны   от  входных  ворот размещалась  кузница,  потом рядом был  построен гараж  для  оперативной  машины. Дальше, напротив фонтана, в деревянном  здании   находился  "Красный уголок". Тогда так принято было называть помещение, где  проводились  общие  собрания, совещания, а на Новый  год -  детские утренники,  которые  организовывал  профсоюз. На стенах висели портреты  вождей,  на стендах  -  фотографии  передовиков производства, и обязательный  атрибут  - большой  стол  для президиума,  покрытый  красной  тканью. Я  был  в детстве  очень  стеснительный,  и когда отец приводил  меня  на  Новогодний утренник,  я прятался в углу за большую  печь,  и  меня  никакими  силами  нельзя  было  вытащить в хоровод  или  рассказать  какой  либо     стишок.  Это  потом я стал такой говорливый,  что  меня  не остановить.
      Кроме  входа  в  машинный  зал  через  пристройку,  в машинный  зал  можно  было  также попасть  через железную дверь,  сделанную  в огромных двухстворчатых воротах, которые всегда были закрыты. Я помню  их  открытыми один  раз,  когда  на  электростанции случился  пожар.  Случайная искра от  выхлопной  трубы  дизеля  попала в  трухлявые   доски  крыши   и крыша  загорелась. После тушения пожара  в   машинном зале  было полно  воды в  ямах  для  маховиков дизелей, и   ее   откачивали  помпами  на  двор,  рукава помп были уложены   в  большие  швеллера,  по  которым  вода  стекала во двор.
      От   самых  ворот в здание электростанции  начиналось   полотно узкоколейки,  которое тянулось вдоль "Красного уголка",  навеса со  старыми  запчастями, и  ящиками, по-над забором,  отделявшим  территорию станции  от  соседнего предприятия "Водоснабжение"     прямо  и  вверх  по небольшому подъему,  где  за  забором  проходило   полотно  железной  дороги  и  где  паровозы  становились  на  мойку. По этой  узкоколейке к цеху от  полотна  когда-то подвозились  крупные  и тяжелые  агрегаты. Потом в  этом  необходимость  отпала, но  на  рельсах  осталась  одна   двухосная   тележка   без  короба. Было интересно,  поднатужившись,  стронуть ее  с  места  и,  постепенно  разгоняя, закатить  как  можно выше  на   горку  до тех  пор,  пока тележка под собственным  весом  не  начинала  скатываться обратно. Тогда   оставалось  только  сесть на край  рамы  и с превеликим  удовольствием  с разгоном  прокатиться несколько  десятков  метров,  слушая, как  колеса стучат  на  стыках,  и  воображая   себя  машинистом.
        За  забором,  в  "Водоснабжении"  работал  знакомый отца (там все друг друга  знали), электросварщик, который однажды в шутку  слепил  из  глины  какого-то  чертика,  и  выставил  его  у  забора. А потом   постоянно  пугал  меня  этим  чертиком.
        Вообще  меня,  как и старшего  брата,   на  работе  у  отца  знали  хорошо,  встречали  шутками, иногда  дарили  что-нибудь. Однажды  подарили  маленький  перочинный ножик,  самый  простой, но для  меня  это  была  великая  ценность.  И  когда  я  его  потерял,  то  очень  сильно  переживал.
        Когда я  приходил  домой  от  отца,  мать  сразу  спрашивала: - что, опять  у  отца  был  и  колесо   смотрел?  Я  изумленно  кивал  головой,  не  в силах  понять, откуда  она  уже  все знает. А  мать добавляла:  -  мне  все  из  дома  видно,  что  ты  и где  делаешь. Долгое  время  для меня  ее  осведомленность  оставалась  загадкой,  пока,  будучи  уже  много старше,  я не догадался, откуда ей было все  известно.
      А  все  было очень  просто. Маховик  дизеля  во  время  вращения  центробежной  силой  гнал от  центра  капли смазки,  и  они  слетали с маховика.  Против  маховика  стояли защитные  щитки, но  отдельные  капли  улетали в сторону,  туда,  где  стоял  я  и  попадали  на  мою  рубашонку. По этим  масляным  каплям  мать  все  и  узнавала.
    Даже много лет позже после  ухода на пенсию, отец был  постоянным посетителем  электростанции. Приходил он туда еженедельно, по субботам, для помывки в душевой. Сначала обсуждались все новости с дежурным персоналом, домашние дела, а потом только  отец просился в душевую. Возражений никогда не было, все знали о нем,  и вся эта процедура стала своеобразным традиционным ритуалом.
     Руководство электростанции   помогло нам  и в скорбный день  похорон отца, когда  выделило нам машину и людей.  Я благодарен   им   за    это.
     Но мои посещения электростанции не прекратились со смертью отца. Меня с братом  там знали и помнили и  ходили мы    туда до последнего моего дня пребывания в родном городе.