Молодость Кобы. Баку. Балаханы. 8 сцена

 
8  СЦЕНА

12(25) января 1905. Среда. 10-50


Баку. Парк на набережной имени Александра II. Холодный ветер с моря. Под навесом кегельбана, весьма модной в Европе игры, расположились Коба, Вацек и Мамед Расулзаде. Им принесли запотевшую бутылку «Смирнова», рюмки и закусок холодных разных. Выпили по одной, чтобы согреться.

– Во что играем, кунаки? «Фол», «боулинг»? – с видом завсегдатая спросил самый молодой из троицы Мамед-оглы.

– Пусть будет «боулинг», – ответил Коба, – по два броска каждому. Но в один круг – время совсем нет. На кон – по трёшке. Победителю – всё. Согласны?

Вацек неловко повертел в руках тяжёлый деревянный шар без дырок, пытаясь приноровиться к броску – он приехал с отцом в Россию из Вены семилетним пацаном, и тот, естественно, не брал с собой сына по выходным на эти взрослые игры. Потом, когда три года служил в австрийской армии, удалось покатать шары лишь дважды – навыка не возникло.

– Слушай, Коба. В Балаханах что-то совсем не то получилось. Вместо всеобщей стачки, на худой конец – стычки с жандармами, – побоище. Как могли патроны не привезти?

Шар покатился по выпуклой доске и попал в середину деревянных бутылок, выстроенных ромбом. Упали все, кроме двух крайних.

– Вон как, – процедил Коба. – А сказал, не умеешь... Сам-то ты куда глядел? Я, что ли, должен всё проверять? Лично?

Второй шар сбил ещё одну кеглю.
– Так ты ж командовал. Своему Варфоломею поручил. Он же уголовник бывший. Какая у них дисциплина? Привёз в Балаханы подводу, бросил, исчез куда-то.

– Мой ход, – поднял грузное тело из плетёного кресла Мамед-оглы. – Мен* патроны забрал. Моим огузам нужней. На святое дело, на джихад! Они яхши** ими распорядятся, а ваши армяшки – пис воюют. Хреново. Жиды, они и есть жиды. Ю андестэнд ми?

Он подождал, пока служащий расставит кегли на красные кружки, затем стал долго целиться, раскачивая шар в огромной лапище. С бульвара донёсся свисток городового, крики, чокот копыт,затем выстрелы. Опять кого-то схватил казачий патруль. Троица напряглась, но стоящий на стрёме сделал знак: всё в порядке.

– Этого Заде не дождёшся. Давай, Иван Прокофьевич, дёрнем без него. Налито уже… А ты где в последний раз Варфоломея видел? И когда? Только точно.

– Утром вчера. На площади в Балаханах. Около одиннадцати.

Шар Расулзаде пушечным ядром полетел в сторону каре, но вдруг с грохотом скатился с покатой плоскости в жёлоб из реек. Татарский драматург топнул ногой и грязно выругался. Откуда-то со стороны таможни снова послышалась беспорядочная стрельба.

– Так и ты, говорят, Иван Прокофьевич, где-то пропадал в это время. Где, интересно?

– Коба! Я что, отчитываться должен перед тобой? Что ты из себя вообразил? Полгода здесь, а мы тут с мужиками, с братьями Блиновыми и Мазилкиными, уже семь лет на бакинских пролетариев пашем.

– Вы тут у моря «пашете», а я – в одиночке, да в Сибири. Умники. Мне сам Ленин туда письма писал. Тактику революции излагал. Так что уж ответь товарищу.

– Мы с рабочими Нобеля запасные отходы с площади проверяли, телеги конфисковали. Затем на Керосиновой с баррикад отстреливались. Винтовки только, вот, не пригодились.

Второй шар снёс половину пирамиды, отскочил и проломил заднюю ограждающую стенку кегельбана.
– Йэс! – торжествующе крикнул Мамед Ахунд Эммин Гаджи, вернулся к столику, долил бокал до краёв и залпом выпил. – А что «побоище» было – так это яхши! Злее будут, опарыши революции… Эй, бой, – крикнул он служителю аттракциона, пытающемуся закрепить выбитые доски. – Сизде коньяк вармы?*** Тащи живо.

– Слышал, Иван Прокофьевич, что прогрессивная молодёжь говорит? А вы плакать. Революция победно зашагала по стране. Горы, монбланы трупов впереди.

– Как вы можете? Я не понимаю вас! Это же люди! Наши люди, пролетариат.
   
– Да подберите свои нюни, Вацек. С этими соплями идите к Рамишвили, да маразматику Плеханову… Кстати, ваш Израиль Лазаревич не больно крови народной испугался. Третьего дня, в Питере, когда батюшку Георгия подговорил полтораста тысяч народу, без ружей, но с бабами и детишками, к царю вести... Что глаза-то вытаращил, старожил бакинский? Думал, не узнаю я про твои шашни с Парвусом и Троцким?

- Ты что несёшь, Коба! Я этих шарлатанов на дух не переношу!..

- Ладно, успокойся. Это я так. Проверял. А, ведь, обскакал, похоже, нас всех твой товарищ «Молотов». Заварил кашу прямо из Германии. В жопе теперь наши большевики, вместе с Лениным. Как и меньшевики. Без них бунт начался… Слушай, Иван Прокофьевич, раз не можешь с Парвусом свести, познакомь с Красиным. Я знаю - ты ему друг. По гроб буду обязан.

– Не думаю, что ты готов, Коба. Пока в какие-то свои игры играешь.

– Тогда смотри по сторонам, Ваня… Мне нужен твой Винтер. До зарезу.

– Обойдёшься.

– Коллеги, кончайте диспут! – взрычал Расулзаде. – Твоя очередь стрелять, Коба. А мы с товарищем рабочим пока коньячку накатим.

– Верно говоришь, Мамед. Нельзя время терять. Там народ под пулями. Я шар кину, а вы чтоб без меня ни-ни. Ждите и деньги готовьте. Потом алаверды и на работу.

Первый же подкрученный шар сбил все кегли.

За спинами революционеров, выпивающих за победу революции, неторопливым шагом прошла по аллее молодая пара – широкоплечий русский парень и закутанная в шаль до глаз девушка. Они остановились и внимательно оглядели боулингистов. Девушка опустила руку в карман и сделала движение в их сторону, но молодой рабочий удержал её за локоть.

Время  11-35
____________________________
*   мен – я (азерб)
**  яхши – хорошо (азерб)
*** у вас коньяк есть? (азерб)

                окончание http://www.proza.ru/2010/01/06/341