И однажды зло умирает

И однажды зло умирает


Священник тихо подошел к решетке в сопровождении охраны. Эти меры предосторожности стали, скорее, традицией, нежели чем-то, несущим особую полезность, ибо не настроен человек, чья жизнь плавно скатилась к своему завершению нападать на того, кто желал ему безвозмездно помочь в эту страшную минуту. Хотя бы и обычным словом. А может даже и к счастью – словом. Взгляд святого отца отражал спокойствие и умиротворение, которым он спешил поделиться с Ним, чье имя сегодня принято не называть вслух. Решетка глухо скрипнула, впустив в камеру чистоту благих помыслов, одетую в свободные черные одеяния. Потом – захлопнулась, и громко щелкнул замок.
Они были в одном помещении: святой и нечестивец. Первым заговорил отец:
-Сын мой, близится момент конца и начала. Не желаешь ли ты исповедаться? Думаю, тебе станет легче.
Он или, как Его любили называть газетчики, Оно медленно оторвало взгляд от солнечного квадрата на полу и переместило его, слегка зажмуриваясь от непривычной освещенности, на священника. Молчание длилось около минуты, после чего Он, облизав пересохшие губы, сказал:
-Наверное… Хочу. Я много думал этой ночью. Конечно, я понимаю, что существо, как я, думать не должно… Люди не поймут. Но этого у меня пока еще никто, даже я сам, отнять не смог. Мои мысли – последнее, что у меня есть. Ха… Они – последнее пристанище изуродованного разума. Мой последний оплот в этом мире.
Священник мягкой поступью добрался до кровати, на которой, поджав ноги и упершись спиной в стену, сидел Зверь, кажущийся теперь всего лишь смущенным мечтателем. Дьявол ушел. Это было видно и невооруженным глазом. Исчез злой взгляд, исчезло ежесекундное напряжение каждой мышцы, исчез дух, готовый заставить этого монстра без раздумий броситься в атаку. Ушло все. Он был уже мертв. Он был уже не здесь. Здесь оставалась лишь оболочка, хранившая Его последние прощальные слова.
-Я слушаю, сын мой. – Священник поправил очки и положил библию на колени.
-Как я уже говорил, - Начал зверь, - Я очень много думал. Над всем. Я искал ту точку в своей истории, с которой все пошло не так. Мне это сейчас очень важно. Мне было нужно это, чтобы оценить свои ошибки. Обдумать их… Понять, мог ли я прожить свою жизнь лучше… Знаете, отец, я не верю в Бога. Но я верю в людей. И в каждого человека в частности. Даже в себя.
-Это твое право, сын мой. – Кивнул священник.
-Спасибо, отец. И мысли мои постепенно дошли до вопросов добра и зла. Я всю жизнь верил, что Зло – это то, что должно вести меня вперед, что оно лучше Добра по ряду причин. Например, отвечать ударом на удар, мне казалось, более эффективно, чем игнорировать его. И это – только вершина айсберга. Уничтожить то, что мне не нравится, смести тех, кто мне не симпатичен, убить тех, кто не сможет сам спасти себя от меня…
-Философия Ницше, - Угадал священник.
-В точку! Слабого – подтолкни. Казалось очевидным, что такая жизнь, такой категорический императив позволит обществу избавиться от «лишних», непродуктивных элементов. Я ведь не жесток по своей природе. Я ведь тоже, по-своему, стремился помогать людям. Не из-за аморфных представлений о всеобщем счастье, помните – я же выбрал путь зла, а просто из-за того, что я как часть системы старался внести свой вклад в систему в целом. Что были для меня страдания лишних элементов системы, когда я ставил на них эксперименты по распаду души? Тогда я твердо был уверен, что делаю благое дело. Хотя, признаться честно, я и сейчас твердо уверен в том, что сделал неоценимый вклад в науку, который поможет спасти миллионы ценой жизни… В том числе и вечной… Сотен.
-Я не знаю, что ответить тебе на это… - Начал было священник.
-И не нужно! – Мгновенно прервал его Он, - Это уже свершилось! Я не намерен просить прощения или казнить себя за то, что произошло. Я верю в общество – оно само возьмет с меня плату. А потом, если ему будет угодно, и увенчает мою биографию статусом непонятого гения лет через сто. Вопрос не о том. Мы говорим не о выборе жизненной философии – каждая из них подходит определенному кругу лиц, как бы жестока она ни была, это и так ясно. Сейчас мы, позвольте немного эгоизма, говорим про меня.
-Извини, сын мой, продолжай.
-Так вот… Черт… Сбился. Подождите минутку…
Он рывком встал с кровати и неуклюже, на затекших ногах, добрался до единственного столика, чтобы взять пачку сигарет. Выудив одну, раскурив и тяжело вздохнув, Он вернулся на кровать и уселся в своем изначальном положении, сразу же продолжая рассказ:
-Так вот, по жизни меня вела мысль о Зле в его комплексном восприятии как о единственной достойной мировоззренческой позиции. Я без малейших проявлений угрызений совести уничтожал морально… иногда – физически, всех людей, которые вставали у меня на пути. И в итоге лишь убеждался в правильности изначального выбора, ведь не редко я сметал с дороги и тех, чьим мировоззренческим полюсом стало Добро. Постепенно от меня отгородились все, хоть сколько-нибудь достойные люди, а круг, который остался рядом со мной сплошь состоял из циничных ублюдков и из слабых духом рабов, которые втихую ненавидели таких как я, но восхищались и поэтому не могли уйти. Да. И однажды я опомнился. Я окинул своих близких изумленным взглядом и заметил, как их жизни рушатся и гниют. Озлобленный оскал и упоение ненавистью – вот наиболее частые гримасы на их лицах. Они горят и медленно угасают, сжигая вокруг себя все живое. Есть ли у них будущее?
-Я думаю, что право на прощение есть у всех. – Подумав, ответил священник.
-Нет, святой отец, право на прощение тут не при чем. Им прощение не нужно. Как и мне. Им нужен хотя бы грамм любви. Любви как привязанности к человеку. И знаете, что я обнаружил после всего? Любовь есть в каждом из них. Но не такая, как, например, у вас. Другая. Но оставим их любовь им и вернемся ко мне. Во мне тоже жила любовь, единственная вещь, которая удерживала меня в этом мире. Нет, я уже не был рядом с той, которую любил. Благо, у неё хватило ума понять, чем я становлюсь, и уйти, спастись от моего огня.
-Она бросила тебя? – Изумился священник.
-Если смотреть на вещи так… То… Да, бросила. Но суть не в том. Я все равно был ей бескрайне благодарен. Когда судьба позволяла мне хоть бы и мельком взглянуть на её дышащее жизнью и счастьем лицо, я вновь преисполнялся воли к жизни, в какой бы глубине беспробудного мрака я ни был. Только оставив меня, она стала улыбаться. Конечно, первое время после расставания, я ненавидел её. Ненависть – это часть любви. Её критическая часть, пробуждающаяся, чтобы сохранить любовь. Ненависть убивает её, чтобы в памяти она запечатлелась цветущей, нетронутой, целой, святой, прекрасной… Если не будет ненависти, память человека будет набита тусклыми ненужными картинами изуродованного прошлого. Но потом, когда моей любви, уже мертвой, ничто не угрожало, я усмирил свою ненависть, чтобы пробудиться и понять: я все еще люблю её. Да. Именно так, как в дешевых бульварных романах – я рад, что она ушла к другому, и теперь счастлива с ним. Альтернатива, где мой яд разрушает её жизнь, убога. Она лишила бы меня единственной дорогой вещи в этом мире. Альтернатива, где я меняюсь сам по себе, чтобы вдохнуть в неё жизнь, невозможна. Я бы не смог измениться даже сейчас. Слишком привык к себе такому. Люди не знают, о чем говорят, когда утверждают, что мне неведомы такие слова, как «милосердие» и «любовь». Все это мне ведомо. Просто я… заплутал в ошибках. Даже не в ошибках… А в тяжести того груза, который сам же взвалил себе на плечи.
Он ненадолго замолчал, отрешенно глядя в решетчатое окно и выпуская клубы тяжелого дыма. Святой отец терпеливо сидел рядом, не решаясь прервать слова, которые напоследок изливал этому миру страшнейший из безумных гениев. Это было странно. Будто Дьявол явился перед Всевышним и поведал ему то, что движило им в момент падения и предательства. Будто он взял на себя величайшую роль – принять зло, почувствовать зло и, будучи сломленным его непосильной тяжестью, вернуться и рассказать о зле, прямо перед забвением изъеденной черными червоточинами души. Рассказать ужаснейшую из историй и умереть на руках тех, кто потрясен его жертвой, кто уже не способен смотреть на вещи по-старому, кто видит новые секреты в старых потайных ларцах. Это меняло взгляд на вещи. Враги переставали быть врагами. Зло переставало быть последствием и становилось причиной. Люцифер был любимым сыном Господа, который принял чудовищную участь, преисполненный любви к своему Отцу и желанием показать правду, доселе неведомую даже Богу... В мире не оставалось ничего привычного. Мир остановился, и теперь единственное движение было вызвано горькими слезами осознания, понимания, всепрощения. Будто с глаз сорвали повязку. И прозревшие глаза увидели: ненавистное чудовище сидит рядом, докуривая последнюю сигарету и молча прощаясь с той, которую любит всем сердцем, которую никогда не увидит, но которая счастлива именно поэтому. Дьявол выдохнул и задумчиво проговорил:
-Она сейчас на улице, у ограды. С транспарантом «Смерть Дьяволу». Кричит и проклинает меня. Я случайно заметил, когда брал сигареты. Скоро она будет улыбаться, видя, как мои последние дыхания горят на электрическом стуле. А я буду улыбаться, видя улыбку на её лице и понимая, что сейчас, пусть и такой ценой, она счастлива. Проклятье… Будто брачная игра «Чёрной вдовы». Я с радостью отдаю ей свою жизнь, лишь бы она жила дальше и была счастлива. Вот она, святой отец… Изнанка Зла. Вот о чем думают Чудовища, принимая заслуженное наказание.
Но святой отец молчал. Он не мог говорить. Он столкнулся с тем, чему не учат в семинариях, что не услышишь на обычной исповеди, чего не прочитаешь в Библии… Он видел муки, похожие на муки Христа. Прямо перед ним был страдалец, который тащил свой крест на холм Голгофы, принимая проклятия от тех, ради кого умирал. Разница была только в том, что Иисусу сочувствовали, пусть и тайно, а этот мученик ненавистен каждому. И Святой… Теперь уже Святой… Продолжил:
-Скоро за мной придут. Вам пора, святой отец. У меня одна просьба: сохраните все, что я сказал сейчас в тайне. И все, что вам сейчас открылось – тоже. Если ваш Бог есть, расскажете ему лично. Я думаю, ему будет интересно. А я… Скоро исчезну. И обрету, наконец, свободу от всего.
По лицу Святого текли слезы. Он принял участь, но слабой человеческой воли не хватало, чтобы все удержать в себе. Он поднялся, заметив, как за решеткой появилась охрана, вытер лицо о простынь и, подмигнув, бросил последнюю фразу священнику:
-Ну что, отец, я должен играть до конца. Так будет лучше… Для всех.
И лицо Зверя вновь исказилось в выражении ненависти. В свой последний путь он шел, смеясь и проклиная людей вокруг. А они отвечали ему тем же. И та единственная, которую Зло любило даже тогда, когда его разрывали на куски, была среди них. И когда её лицо посетила кровожадная ухмылка, когда она видела предсмертные агонии того, кому когда-то, очень давно, клялась в любви… Он действительно улыбнулся. В свой последний раз. Почему? Просто потому, что Зло живет, не смотря на ненависть всего мира… И однажды Зло умирает. И это - его избавление.

Хохлов И. В. 2010г.