Тамара

Когда я проезжаю в электричке через Серпухов, то из окна смотрю на привокзальную площадь на старые довоенные здания. В это время мне вспоминается женщина, которая жила в Серпухове. Она, наверное, видела эти дома.
В 1946 году ей было восемнадцать лет. Звали её Тамара. После окончания школы, она уехала на уборку пшеницы в колхоз и домой больше не вернулась. Её осудили за несколько колосков зерна, которые она спрятала, чтобы принести родным, матери, братьям.
Время было тяжёлое, голодное. Конечно, если в то пору не принимать суровые меры к ворам, они бы всё растащили и разграбили, а сами бы наживались на людских бедах.
От стыда Тамара опускала глаза. Ей казалось, что все её презирают. Она сидела в пересыльной тюрьме. На допросах записывали её анкетные данные. Что-то спрашивали. Она дрожала, пугалась, не понимая смысл вопросов.
По чьей-то ошибке или злому умыслу мелкую кражу подменили 58 статьей, даже не поинтересовавшись, виновата ли она. Что могла совершить такого ужасного вчерашняя школьница с молоком на губах, чтобы отправить её этапом в Магадан? Возможно ради плановой палочки борьбы с вредителями?
Уже в вагоне она решилась спросить у конвоира, сопровождающего поезд с заключенными:
– Куда нас везут?
Тот удивленно посмотрел на неё. Перед ним стояла смущенная девчонка с длинной косой. На лице от волнения покраснели веснушки. Тоненькая фигурка в поношенной юбке.  Заметив на блузке комсомольский значок, он улыбнулся:
– Ты что комсомолка? Значит, едешь по комсомольской путевке на Дальстрой!
Сколько мук ей пришлось испытать в лагерях, описывать не буду. Она не любила об этом рассказывать.
В женских лагерях были суровые условия жизни. Одну заключенную, молодую женщину, на её глазах утопили в уборной, за то, что она не подчинилась ворам в законе.
В лагере она познакомилась со своим будущим мужем, заключённым рецидивистом. Он стал преследовать её. Сказал ей:
– Если ты не выйдешь за меня замуж, убью!
В 1953 году пришло освобождение по амнистии. Муж работал лесником. Она родила трёх сыновей и дочь.
Муж был жестоким человеком. Часто избивал её. Напивался до безумия. Его преследовали призраки прошлого.
Как говорила она: на его совести много убийств. Откуда он был родом и за что сидел, он не признавался ей. Хотя она догадывалась, что он был во время войны полицаем. Зверствовал в годы оккупации на западной Украине.
После смерти мужа Тамара переехала в другой посёлок. Стала работать почтальоном. Разносила людям письма, телеграммы, газеты. Но не получила за все годы ни одного письма. Ей никто не писал.
Я как-то спросил её:
– Тётя Тамара, почему ты не хочешь съездить в Серпухов? Может, кто-то из родных или знакомых там до сих пор живут? Увидишься с ними. Тебе легче будет.
Она ответила мне с вздохом, поправив прядь седых волос, коротко подстриженных:
– Мама, наверное, давно умерла. Братья, думаю, живы. Но живут ли они там? Наш дом был старый, поди, развалился. Писем я не писала. Зачем мне туда ехать? Для них я воровка! Они даже ко мне не приходили, пока шёл суд.
Меня поразили эти слова. Как же так? Она отбывала срок за то, что хотела накормить голодных родственников. А они остались равнодушны к её судьбе. Не искали её за эти годы. Или может быть, искали, да их запросы потерялись в архивах НКВД?
Я жалею, что не спросил адрес её родных в Серпухове. Откуда я мог знать, что мне придется часто проезжать мимо города Серпухова и вспоминать знакомую женщину тётю Тамару, которая умерла и похоронена на севере на кладбище посёлка, в котором прожила много лет.
Впрочем, из этого поселка вскоре ушли люди. Остались одни пустые дома. Вместо них по улицам бродят медведи. А раньше в посёлке жило две тысячи человек. Работы хватало всем. Добывали золото для страны, которой сейчас нет.
Тамара не совершила ничего героического, чтобы жители города Серпухова сохранили о ней память. Её жизнь была проста. Ближе её сердцу стала северная природа с удивительными сопками – куполами. Летом они зелёные, осенью – разноцветные, зимой – белые.
Горечь её судьбы в том, что её в юности вырвали, как росток из родной земли, заставили пережить предательство подруг, крушение надежд и мечты. Её изолировали, как врага народа, в холодном бараке на семь лет. Из которого любой человек выходил с ожесточённым сердцем
Несколько раз я был у неё в гостях. Она в пожилые годы была женщиной полной, немного рассеянной. Не очень то любила убираться в квартире. Зато хозяйкой была гостеприимной, угощала обильно.
Я обратил внимание, что она никогда не выбрасывала кусочек хлеба, сушила его, а сухари складывала в мешки. У неё на табуретках стояло три мешка сухарей.
– Куда тебе столько сухарей? – поинтересовался с удивлением я.
– Это хлеб! – коротко обрубила она с такой твёрдостью голоса и укором карих глаз, которые вспыхнули, прожигая меня насквозь, что я невольно вздрогнул и осознал суть её ответа.
Для меня это были обыкновенные сухари, а для неё самое дорогое сокровенное. Ведь только человек переживший войну, голод, лишения лагерной жизни может относиться к хлебу с такой бережливостью.
Странно, что изначально хлеб, вернее колосья зерна, стали причиной её личной трагедии. Но виноват в этот не хлеб, а люди, осудившие жестоко её поступок.
При жизни она не могла увидеть Серпухов, который за последние пятьдесят лет сильно изменился.
Когда я бываю на его улицах, мне почему-то кажется, что я восхищаюсь его кварталами не только своими глазами, но и глазами её души, обитающей, я думаю, здесь на своей Родине.