Родственник

Hа исходе дня мы подошли к границе леса. Идти было труд­но. Снег ещё не слежался, был пушист и податлив под лыжами. И хотя зима только начиналась, многоснежье в горах было уже великое. Весь день через ближние и дальние вершины ползли снеговые тучи и сыпали в долины то твёрдую крупку, то тяжёлые хлопья.

B подгольцовой зоне кедрач поредел, и стала видна вершина гольца Корбулу. Громадная и белая, стремилась она к тёмно-серому небу и чернела обнажёнными, пока не укрытыми сне­гом камнями. Нам надо было обойти эту вершину справа и пере­валить через длинный гребень c реденьким, исхлёстанным ветром пихтачом и искорёженными кедрами, перевалить, чтобы скатить­ся по тому, невидимому для нас склону к реке Конуй. Там мы должны были добыть соболей, необходимых для выполнения научно-исследовательской темы.

Ещё далеко было до вершины Корбулу. Но уже и на этом расстоянии она давила нас своими размерами, величием и стро­гой конической формой. Даже облака не могли одолеть макушки и быстро ползли по её бокам, цепляясь за чёрные настылые камни. Конечно, они не были чёрными, эти камни в серых и рыжих разводах лишайников. Но снизу они нам казались чёр­ными, потому что торчали из-под снега.

Облака оползали вершину Корбулу по крутякам и мед­ленно сваливались в огромное заветренное пространство слева от нас. Облака кипели там, и ветер, который шёл над горами, нe давал им выползать из этой ямы глубиной в полкилометра и в поперечнике километра два. Внизу под облаками, среди каменистых россыпей-курумников, начинались истоки Большого Шалтaна.

Мы поднимались весь день и привыкли к окружающему. Была только боль в плечах от лямок двухпудового рюкзака, a в глазах мелькание лыж впереди идущего. Мы менялись примерно через каждую четверть часа, чтoбы прокладывать лыжню, и почти не разговаривали. Нас было трое, а Аргут, моя лайка, проваливаясь на свежей лыжне, замыкал шествие.

Шуршали лыжи в снегу, шумел под верховым ветром кедрач, и слышно было собственное дыхание. Покрикивали кедровки.

Вдруг какой-то новый звук дошёл до сознания. И исчез. И вновь пришёл. Что-то очень знакомое было в нём, a что именно - никак нельзя было сразу угадать.

Пo вершинкам карликовой берёзки прыгал, приближаясь к нам, обыкновенный воробей. Мы остановились и молча смотрели на него, опершись на кайки. А он, нахохленный, скакал по веткам, перепархивал и, наконец, уселся в метре от нас. Видно, у него отлегло от сердца, когда он нас встретил. И казалось, что для него зима - не зима, что стужа, и ветер, и снег теперь нипочём.

Как попал он сюда в тайгу, в гольцы, где и корма-то ему не найти? Каким ветром занесло его в высокие горы от тёплых чердаков и овса около конюшни? Может быть, кочевала внизу в посёлке стайка синиц, и воробей ушёл с ними? Кто его знает, как он очутился здесь! Мы стояли и удивлялись, а Аргут сполз с лыжни и поплыл по снегу, принюхиваясь к серенькой птичке.

Мы торопились к перевалу и, пообсуждав эту удивительную встречу, пошли дальше. Воробей тихо зачирикал и заскакал по веткам за нами. Ему не хотелось расставаться с людьми. Ведь около них он кормился и грелся всю свою короткую птичью жизнь, они были для него чем-то вроде крова, тепла и пищи. Он словно убеждал нас остаться и не ходить туда, где нет леса, где торчат только чёрные камни из-под снега. Он потихоньку чи­рикал и прыгал за нами взъерошенным комочком, и Аргут останавливался и поглядывал на него, словно силился понять, почему он здесь, этот воробей, среди кедровок, клестов и глухарей?

3а день мы не смогли одолеть перевал и в сумерках скати­лись вниз, к лесу, где было топливо, и можно было скоротать длинную ночь.

Ветер бродил по горам и вымётывал искры из ко­стра. Было холодно и неуютно под кедром, где мы укрылись от непогоды. Ho это было единственное более или менее спокойное место в гудящей горной тайге. Здесь были мы, люди. И нам было, в общем-то, неплохо. Мы всю ночь варили чай и говорили о разных делах, потому что спать было невозможно из-за сильного ветра и холода. И нам казалось, что вот-вот сквозь шум заснеженной тайги послышится знакомое чириканье, и из темноты выпорхнет к костру наш воробей и будет греться вместе с нами. Можно было бы даже накормить его толчёными сухарями.

Но он не мог к нам придти, этот странный воробей. В такую ночную пургу не летают по тайге даже совы.