Зима

Зима… зима…
Паутиной холодной и жестокой обмотала город… душу обмотала. Опутала коварная, пленила…
Пальцы в варежках тщетно ищут тепла, злой ветер продувает насквозь пуховик, и жалкое смертное тело дрожит, скукоживается, но упорно идет к намеченной цели.
А разум мой, отказывается следовать за телом, глупым, смертным телом. Пусть позволил ему решать судьбу, пусть свернулся калачиком где-то на кромке существа моего, но не поддерживал, не понимал, не принимал…
Тело блаженно вздохнуло, оказавшись, наконец, в тепле подъезда, окоченевший пальчик опустился на кнопку вызова лифта.
Что же ты делаешь, глупая?
Издавая страшный скрежет-кашель, лифт распахнул створки злобно и неприветливо.
Мне на девятый, матерясь, лифт повиновался и таки доставил на нужный этаж.
Ну же разум, не пора включиться? Уходи пока не поздно, глупая! Беги, хоть на край света беги из своего добровольного ада!
Но тело не внемлет молитвам, оно другого жаждет. Пальчик опускается на кнопку звонка, после минутной тишины, нарушаемой злобным старым лифтом, дверь открывается.
- Пришла все-таки, - несколько удивленно констатирует мой мучитель, - Зачем? Ты долг свой выплатила.
Глаза смущенно в пол опускаю, что я могу ответить? Он ведь сам знает, сам понимает, каким наркотиком стала для меня его смертоносная близость.
Устало вздохнув, он пропускает меня в квартиру:
- Проходи, коль пришла. Будем думать, что с тобой теперь делать.
Я вошла в квартиру, потоптавшись неуверенно у порога, сняла пуховик, сапоги и прошла за ним на кухню.
Он поставил передо мной сразу же чашку ароматного горячего кофе. Сам же расположившись на широком подоконнике, начал разговор:
- Ты хоть понимаешь, что творишь, ребенок глупый?
Понимаю ли я? О, да! Лучше, чем ты думаешь, но поделать с собой ничего не могу. Ты мой наркотик, мой героин, без тебя умру, с тобой умру… Лучше уж  с тобой, это будет не так мучительно больно.
Но в ответ я лишь кивнула.
- Посмотри на себя, будешь и дальше встреч искать, больше месяца не протянешь. Не хочу я тебя убивать, пойми.
- Не прогоняй меня, умоляю, - дрожащими от непролитых слез губами отвечаю.
- Почему жизни своей не ценишь, глупая? Живой тебя отпускаю из рук вампира, а ты возвращаешься… Зачем?
- Не могу без тебя…
Разве выбор ты мне оставил? Что с объятьями твои, пусть и ненавистными поначалу, может сравниться?
Он огорченно покачал головой:
- Слишком высокую цену ты заплатила, за маленькую услугу… Уходи… Уходи!
Тело глупое не слушалось, встало самовольно, к нему подошло, откинуло волосы для укуса-поцелуя.
- Лучше умереть с тобой, чем без тебя.
Он обреченно как-то смотрел на меня глупую, безумную… Но поддался соблазну крови бегущей по венам моим, зовущей его…
Я получала то, что так жаждало мое тело, но разум, что птичка в клетке трепыхался, не желая принимать страшную судьбу. Получил он, в конце концов, свободу, горькую болезненную свободу, когда тело безжизненное, обескровленное отпустило его на волю.
С жалостью взирал мой разум на тело девушки молоденькой совсем в объятьях вампира, с такой же жалостью смотрящего на нее.
- Теперь отпускаю тебя… - вампир провел по лицу мертвому, закрывая глаза.
А я летела, летела куда-то…