Фуга 1 - Кораблики

- Почему ты улыбаешься? – спросил новый узник камеры смертников у того, кого утром должны увести на казнь. – Разве тебе совсем не страшно?
- Как тебя зовут? – вместо ответа спросил тот, кто улыбался, глядя сквозь решётку на предвечернее небо… Солнце уже скрылось за горой, а завтра он может и не увидеть его больше, ведь рано утром его отведут на последнее свидание с палачом… Он очень странный, этот приговорённый… спрашивает имя, как будто у него впереди целая жизнь, и в этой жизни ему будет важно знать по имени его… простого заключённого… или того, кто хотел казаться простым.
- Ману…
- Добро пожаловать на мой корабль! А меня - Набу. Что ты так дрожишь, Ману?
- А ты не знаешь? Мы приговорены к смерти… тебя уведут завтра, а меня послезавтра, чтобы палач не застаивался… И ты ещё говоришь, отчего я дрожу?
- Вот именно, что ты дрожишь, Ману? Скажи, ты любишь чистоту?
- Да, я люблю чистоту…
Узник подошёл к двери и громко постучал… сначала в глазок на него посмотрел охранник, потом открыл узкое окошко…
- Чего тебе?
- Боцман! Юнга любит чистоту, и нам до утра нечем заняться… ты не мог бы нам дать ведро воды и тряпки – мы хотя бы вымоем тут палубу.
- Ну сумасшедшие… да тебя завтра отправят в ад, а ты всё думаешь о чистоте…
- Капитан! Скоро святой праздник, и нехорошо отказывать в просьбе приговорённого матроса, я как раз к тому времени попаду на небо или в ад, тут как повезёт… и я скажу в чистилище, что вы не дали мне помыть палубу на моём последнем корабле…
- Какой же ты плут, Набу! Хорошо, будет вам ведро воды и две тряпки – пусть хоть что-то в вашей жизни будет правильно, - ответил охранник, и пошёл за водой. Через несколько минут дверь в камеру открылась, и на пороге появилось ведро воды и две половые тряпки. – Мойте сколько вам влезет, хоть всю последнюю ночь! – и дверь закрылась.
- Ты действительно сошёл с ума! – Ману не верил своим глазам – тот, кого уведут на рассвете, взял тряпку, помочил в воде и стал тщательно промывать стены, пол, дверь, насвистывая какую-то песенку. – Никто меня не заставит мыть полы в камере, из которой меня уведут на смерть!
- Ну, это твоё дело. А мне вот захотелось подарить чистоту. Завтра днём, когда меня уже не будет, ты в уютной обстановке сможешь подумать о чём-то приятном и даже улыбнуться…
- Как ты? Чему тут улыбаться! - Ману сел на нары, которые в камере смертников не пристёгивались к стене, поджал ноги, обхватив их своими руками и как затравленный зверёк, смотрел, как его сокамерник вычищает грязь этого места. – Я несправедливо приговорён, меня осудили по доносу, никто меня даже не слушал… и теперь меня посадили в камеру к сумасшедшему, который свистит весёлую песенку, как будто не его завтра казнят…
- Ману! Скажи мне – ты честно прожил свою жизнь?
- Я не собираюсь тебе исповедоваться! Моешь и мой, а ко мне в душу не лезь!
- Если бы ты честно прожил свою жизнь, чего же тебе бояться? Ну скажи, чем бы ты сейчас занимался, если бы не находился тут?
- Я бы жил, я бы просто жил! Я бы… мог путешествовать… мог бы заниматься любимым делом… читать книжку… или… я мог бы влюбиться… и у меня была бы семья… А теперь…. Бедная моя мама! Она никогда больше не увидит сына!
- Что же мешает тебе жить сейчас? – узник выжал тряпку, поправил волосы со лба и пристально поглядел в глаза Ману, и тот ещё больше съёжился от этого пронизывающего взгляда живых глаз.
- Мне мешает то, что произойдёт со мной через день…
- Целый день, Ману! Целый день! Это же какое богатство! Ты можешь в этот день вспомнить всю свою жизнь и каждому событию из неё дать имя, и это будет интереснее книжки – ведь это твоя жизнь! Ты можешь мысленно путешествовать по всем местам, где ты побывал, и вновь насладиться и рассветами и закатами, и плещущимся морем, и высотой заснеженной горы, и на эти путешествия у тебя целый огромный день! И никто тебе не будет мешать, никто тебя не достанет уже, ведь ты в самом спокойном месте, где ты уже никому ничего не должен, у тебя только остались развлечения…
- По-твоему, вытирать грязь в этой поганой камере, где все только плюются и кашляют болезнями и кровью на пол, это развлечение?
- Вот именно, Ману! Для тебя это поганая камера – а для меня это царская каюта на кораблике моей мечты… Каких болезней ты боишься за день до своей смерти? На, попробуй, и я уверен, что тебе понравится! – Набу бросил тряпку, и Ману вынужден был её подхватить, чтобы она не хлестнула его по лицу. Ману помял в руках тряпку… она пахла сеном… откуда её притащил этот старый охранник… Ману вдруг подумал, что он мало запахов жизни помнит, и так редко спал в сене… Да, правда чудесная тряпка, она напоминала ему о жизни… той свободной жизни… или той жизни, которая, по идее… должна была где-то иметься у того, кто мял эту тряпку.
- Хорошо! Раз для тебя это развлечение, я буду тебе помогать, может и вправду я узнаю что-то такое, отчего ты улыбаешься… - Ману слез с нар, подошёл к ведру, и помочил тряпку… странно… он ожидал увидеть грязную воду, но вода светилась каким-то сказочным серебряным блеском, прозрачна, и руки с таким удовольствием сами окунули в эту хрустальную свежесть тряпку… и Ману включился в работу, искоса поглядывая на другого узника…
Вдвоём работа спорилась… Через час их каюта с решёткой на окне и глазком в двери сверкала, и пожилой боцман, поглядывавший за ними в глазок, удовлетворённо хмыкнул про себя: «Надо же! Впервые вижу таких сознательных узников!»
- И всё-таки, Набу! – обратился Ману к своему визави, когда работа была закончена, и камера сверкала, как рождественская ёлка… - Чему ты всё время улыбаешься?
- Я улыбаюсь тому, что я вспоминаю всех, кого я любил… Вот ты пожалел маму, и я тоже вспомнил, как утром я просыпался ни свет ни заря, а в доме уже пахло свежими пирогами, которые мама пекла, вставая ещё раньше меня… Как мой отец брал меня на рыбалку, и я однажды испугался большой рыбы, а отец смеялся надо мной… Как я встретил мою любимую, и сразу понял, что теперь моя жизнь стала настоящей… полной… счастливой… ведь я полюбил… Я вспоминаю моих друзей по нашей общей борьбе, которые не сдались, и сохранили в своей душе правду… Разве ты бы не гордился такими друзьями?
- Я… я… - Ману пытался что-то ответить, но не нашёлся… Какая-то потаённая мысль перекосила его изнутри… Он смотрел на Набу, и думал о своём, и от этих мыслей всё больше мрачнел.
- Ману! А ты помнишь своё детство? Своих друзей? Ты любишь кого-то? За что ты умираешь, когда живёшь?
- Я не знаю… да… я не знаю… - ответил задумчивый узник. После работы они лежали каждый на своих нарах, при этом один о чём-то мечтал, а другой… не мог ни о чём помечтать… и закрыл глаза… Засыпая, Ману пытался вспомнить своё детство…

Утром он вроде слышал какой-то шум, но в это время он любовался таким сладким сном, что он просто… не захотел просыпаться… А когда проснулся, в камере он находился один. Он посмотрел через прутья решётки на небо – Солнце щедро поливало своим лучами землю… Кажется, уже не раннее утро… Куда же делся Набу?
Ману требовательно постучал в дверь… охранника долго не было, и всё-таки ему открыли камеру:
- А, проснулся… выходи! - и охранник посторонился, выпуская узника… - О тебе уже спрашивали.
- А где этот? – и хотя было всё ясно, он спросил дрогнувшим голосом, как будто надеялся на чудо.
- Уже… Он очень просил не шуметь и тебя не будить, сказал, что нехорошо спящих будить, ведь они в мире сказок. Чудной! И улыбался, шутил… как будто ему предстояло увеселение… Мне палач рассказывал, что более покладистого узника он ещё не казнил… И смотри, какую чистоту он тут навёл… - тюремщик поперхнулся, и Ману подумал, что увидит слёзы на лице старика… но он ошибся… и теперь шёл недовольный… то ли тем, что не увидел слёз… то ли тем, что его не разбудили, чтобы попрощаться…

Его никто не сопровождал, двери и решётки открывались перед ним, а он следовал туча тучей, вспоминая лицо вчерашнего узника, для которого сегодня стало последним… Потом переоделся из рубища в дорогой костюм, отмылся… и через два часа предстал в другом обществе… где его просили рассказать, как всё прошло.
- Ты узнал то, зачем тебя посылали? – спросил тот, что стоял спиной к вошедшему и разглядывал рыбок в богатом аквариуме.
- И да и нет, ваше сиятельство, - ответил небрежно гость.
- Что значит, и да и нет, говори яснее. Что тебе подсказывает твой опыт и твоя интуиция – мы не совершили ошибку?
- О какой ошибке тут может идти речь – тот, кого вы приговорили, казнён, - ответил тот, кого называли «Ману», и голос его был необыкновенно твёрд, и даже в голосе прозвучало лёгкое презрение… да да, именно!
Его сиятельство даже обернулся от аквариума, который он созерцал, чтобы посмотреть на своего доверенного слугу, порой выполнявшего довольно щекотливые поручения… Что-то неприятно поразило его в этом тоне… какая-то непривычная манера… тут что-то не так.
- А вот мне кажется всё время, что мы ошиблись или что-то не учли. Если бы мой враг стенал и плакал, просил о пощаде, я бы спокойно отобедал в более приятном обществе, чем твоё. Однако и сейчас, когда его уже нет, меня не покидает мысль, что он улыбался до последней минуты… как будто всех нас провёл.
- Всех нас?
- Не дерзи мне! Я вижу, воздух камеры плохо на тебе сказался… уж не заразился ли ты вольнодумством от этого… Набу?
И тут произошло именно то, чего его сиятельство не ожидал.
- Да, есть такое. В этой камере впервые мне пришлось быть в более приятном и благородном обществе, чем ваше… и общаться с человеком, более счастливым, чем многие вокруг… Воистину, он провёл всех вас. И я счастлив вам об этом сказать.
- Да? - его сиятельство нажало кнопку звонка. – Я могу отправить тебя туда же, куда ушёл тот, за кем ты должен был следить! Арестуйте мерзавца! И отправьте назад в ту же камеру, откуда он явился! – крикнул он охране, которая вбежала. Того, кого называли Ману, скрутили, и уже хотели увести. Но вельможа остановил движением руки. – Ты узнал то, зачем я тебя посылал? О чём он хотел сказать перед своей последней минутой?
- Он вспоминал свою мать, которая пекла с утра пироги…
- Его мать давно умерла, дальше.
- Он вспоминал своего отца, с которым он ловил рыбу в детстве.
- Он не знал своего отца, а тот, кто был отцом, всего лишь сосед.
- Он вспоминал своих друзей, которые не сдались и продолжают бороться.
- Бороться? Кто конкретно? В его досье показания всех его друзей, каждый рассказал всё, что ему известно. На двоих правда пришлось нажать… Но они выдали его с потрохами… Или мы кого-то не нашли?
- Он вспоминал свою любимую, после знакомства с которой в жизни его появился смысл.
- Любимую? Ха-ха-ха! – вельможа мог смеяться вот таким странным невесёлым скрежетом… достал из папки листочек, написанный ровным ученическим почерком… - Её донос мы тоже приобщили к делу. Её родители уважаемые люди, и она поступила благоразумно... Дальше… что он ещё говорил? Чему он всё время улыбался?
- Он улыбался, потому что знал, что прожил жизнь честно. И спрашивал у меня – зачем я живу и за что я умираю, когда живу…
- И что ты ему ответил? Ты, самый лучший из моих агентов, что ты ему ответил?
- Я сказал, что я не знаю. Но теперь… теперь я узнал это. Я хочу, чтобы я смог в последнюю минуту моей жизни… улыбаться, как он… что я честно прожил мой последний день. Честно и чисто…
- А мы… мы что, по-твоему, бесчестные? Мы не чистые???
- Да… именно так. Сегодня земля осиротела… и я тоже. Мы погубили самого честного и самого чистого.
- Если мы такие нечистые… почему же ты раньше нам служил… наушничал… подличал… извивался… или тебе плохо платили?
- Да… я служил вам… Я был агентом… наушничал… подличал… и на моей совести много плохого. И платили мне исправно.
- Что же с тобой теперь произошло, Хенрик? – впервые за всю жизнь его господин назвал его по имени, подойдя близко и глядя в лицо. - Что?
- Я просто не знал… что можно жить иначе… вот так… как тот, с кем меня свела судьба в его последний день. Все, с кем я общался раньше – ломались… а он… он победил вас.
- Быстро же ты перековался… Уведите его! Казните завтра же… всё по легенде… пусть отрабатывает до конца, раз уж ему заплачено.
Охрана увела Хенрика, и он, оглянувшись на своего бывшего патрона, улыбался… Вельможа задумчиво стал складывать листок с доносом, руки механически перебирали теперь уже ненужную бумагу, создавая маленький кораблик, только судёнышко не получалось, видимо, руки забыли, как это делать… и тогда он просто скомкал листок и бросил в корзину для мусора.
 

Он перешёл в обеденную залу. Вокруг него сновали слуги, подносили блюда, следили, чтобы у него было налито в бокале… Он сидел один и ел чудесную еду из дорогого ресторана. Но внутри что-то скрежетало, этот смех, который диссонансом застрял в глотке… Ему хотелось выговориться, но поговорить было не с кем, поскольку если говорить, надо говорить только по делу, а свои мысли держать при себе, чтобы однажды и самого не отправили туда, где проводят время перед свиданием с палачом… И всё-таки что-то изменилось, и он это чувствовал. Если уж Хенрик, верный и преданный Хенрик, дрогнул, мир изменился…
- Мерзавец! Неблагодарная тварь! Воспитываешь… учишь… натаскиваешь на крупную дичь… И стоило ночку переночевать… и всё… уже перековался. Как такое вообще возможно!

Еда, вкуснейшая еда, которой он раньше наслаждался, казалась противной. Ведь он не улыбался… так, как научился улыбаться его слуга, Хенрик… и как улыбался Набу, тот опаснейший человек, учивший улыбаться этих нищих рабов… Он выпил вина… всё раздражало… всё…
- Ну что… и вы скоро вздумаете улыбаться, твари?! – крикнул он полупьяным рыком вепря на дрожащих слуг с белыми, как мел, лицами и мёртвыми от страха глазами. – Смотрите у меня! – он не сдержался и ударил кулаком по столу, раскалывая кораблик тарелки с аккуратно нарезанной сёмгой. – Мы таких улыбчивых живо в кутузку… - он угрожал тем, кто давно уже запуган… но голос его звучал как-то извне, как чужой… и он уже сам не верил себе… в то, что справится со всем, что на него вдруг навалилось... какое-то поганство... и это перебродившее вино... ударило в голову.

А Хенрик, раскованно улыбаясь, под конвоем проходил мимо старого охранника… тот его узнал и очень удивился, ведь он был предупреждён, что это не заключённый, а кукушка, подставной агент… и тут его ведут в камеру смертников… зачем? Что он такого натворил? Попал под горячую руку?

- Не грусти, боцман! Пора и нам научиться жить каждый день счастливо и честно… Где ты брал такую замечательную воду?
- Я… брал эту воду из бочки во дворе… это простая дождевая вода…
- Принеси-ка мне ведёрко и тряпки… разомнусь и я… перед путешествием в облака.
- Да у вас же чисто в камере, сударь, вы ещё с… тем, кого казнили сегодня… всё убрали, - отвечал удивлённый старик… такое рвение узников, вычищающих камеру смертников… так же не вписывалось в общие рамки поведения… Всего он насмотрелся – и как умоляют, пишут просьбы о помиловании, требуют священника, любого, но срочно, как взывают к богам и чёрту, проклинают всех, сходят с ума, как поют песни, как просят передать письмо и устроить свидание… а теперь… на всех напало странное и непонятное желание чистоты… а он… он не против чистоты… просто его работа такая – честно служить за небольшое жалование… и заботиться о своей старухе, что, бывает, пилит его по всяким мелочам, хотя и любит… кажется.
- Ну и что? Неужели ты откажешь мне в последней просьбе человека, который хотя бы перед смертью… научился улыбаться?

Старик сходил с ведром к бочке… а и вправду вода-то удивительная – живая! Всю жизнь он ходил мимо этой бочки и не замечал… что вода хрустально чистая … он даже неверяще потрогал её, настоящая ли она… эта сверкающая влага жизни… последняя влага в мире великой засухи. Набрав воды из бочки, он принёс её к Хенрику в камеру, поставил… и неожиданно для себя перейдя на "ты"... почти по-дружески сказал:

- Ты прав! Вода действительно славная… и как я не замечал раньше!

Хенрик весело подхватил ведро, тряпку… и стал вспоминать ту мелодию, что насвистывал Набу… Ах… вот эта! И он начал выводить этот свист… такой простой… совсем не печальный… так иволги по утру находят друг друга… так просыпается листик, когда на него садится стрекоза… так ветерок срывает пушинки одуванчиков… Жизнь! Ещё целый день жизни! И надо прожить его честно!

Хенрик окунал тряпку и тщательно мыл пол… и в это время к нему в камеру привели нового смертника… тот, увидя такой странный трудовой энтузиазм постояльца этого самого временного номера в  тюрьме, произнёс:
- Здравствуй, человече! Я не ошибся случайно адресом? Это камера смертников? Или тут пятизвёздный отель?

- Здравствуй, друг! Это самая удивительная каюта на этом свете… Извини, я не успел до твоего прихода навести тут чистоту на корабле…

- Да нет, ничего, я даже рад, что у кого-то в таком месте есть чувство юмора… Но откуда такое трудолюбие в этом вертепе? И чему ты улыбаешься, приятель? Тебя, как я слышал, завтра отведут на свиданку с новым палачом…
- Новым? А куда старый делся?
- Кого-то казнил сегодня, так его надорвала эта ситуация, что он по слухам уволился… Сказал – не могу убивать улыбающихся людей… Вот и ты улыбаешься… чему? Разве тебе совсем не страшно?

Хенрик поднял голову, смахнул волосы со лба… вдруг осознал себя самым счастливым человеком… улыбнулся… и сказал новому гостю своего последнего пристанища на этой земле:

- Я тебе расскажу… чему я улыбаюсь… Ты знаешь… сегодня в этой камере… я видел самый чудесный сон моей жизни… и в этом сне… я был ребёнком… и пускал по реке… кораблики.

------------------------------------------------


иллюстрация - http://copypast.ru/uploads/posts/thumbs/1254680648_spring_1.jpg