Молодость Кобы. Баку. Балаханы. 9 сцена. последняя

9  СЦЕНА

12(25) января 1905. Среда. 11-40


Троица заговорщиков покинула шатёр кегельбана и быстро разошлась в разных направлениях. Илья и Мануш двинулись за серым полупальто Кобы вдоль набережной, надеясь, что он свернёт в какой-нибудь тихий переулок. В присутствии Вацека они не стали стрелять, боясь подставить при неудаче своего спасителя или зацепить его пулей.

На широченной набережной было довольно шумно, хотя и не многолюдно из-за холодной погоды – гремела и звенела конка, тарахтели по булыжникам пролётки. Молодая пара издалека заметила белые гимнастёрки идущих навстречу двух солдат-армян с блестящими за спиной штыками, конвоирующих оборванца-татарина с перебинтованной грудью. Лицо арестанта показалось таким знакомым, что они переглянулись.

– Это же Гагик Ашурбеков! – прошептала Мануш. – Живой, бандюга. Выдаст теперь Ивана Прокофьевича…

– Ещё хуже, если он успеет что-нибудь сказать про него Кобе.

Мстители ускорили шаг, обошли слева и почти поравнялись с преследуемым. Тот, как назло, шёл прямиком на конвой и в упор смотрел на арестанта. Теперь их разделяло не больше двух десятков шагов. Гагик поднял голову, встретился взглядом с руководителем большевистского подполья, гортанно вскрикнул и, словно зачарованный, бросился к нему. Солдаты среагировали мгновенно: скинули с плеч винтовки и в три прыжка догнали беглеца. Один из них, с перекошенным злобой лицом, ткнул длинным трёхгранным штыком пленника между лопаток. Другой татарин, незаметной тенью следовавший позади конвоя, бросился на свирепого солдата, но, получив от его напарника удар прикладом в лицо, упал на мостовую рядом с первым, извиваясь и выкрикивая тюркские проклятья.

Прогуливающаяся публика шарахнулась в стороны. Послышались возмущённые голоса: «Произвол! Нелюди! Убийцы!» Спина Кобы маячила в опасной близости от склонившихся над арестантом конвоиров. Гагик хватал ртом воздух, дёргался и всё-таки прохрипел:
– Это Вацэк… Вацэк…

Послышался приближающийся цокот копыт казацкого патруля, а городовой, свистя, ринулся ловить ближайшую телегу. Коба исчез. Надо было срочно бежать, искать товарища Ивана, чтобы предупредить. Но где искать?   

На Молоканской,14 его, конечно, не оказалось. Прочёсывание близлежащих рабочих кварталов, естественно, не дало результатов. Илья отчаялся.

– Я знаю, что делать, – вдруг сказала Мануш. – Идём к дашнакам!*

– Кто это? Что за дашнаки?

– Это наши фидаи*. Герои. Они помогут. Никол Думан уже приехал, наверно, из Балахан. Надо найти дом Балабека Алалаева – они должны быть там.

Мануш потащила за рукав Илью в сторону армянского квартала. Дом Алалаева оказался огромным особняком, обнесённым неприступной стеной, как крепость. Но калитка была открыта. Во дворе сидело пятеро бородатых воинственных мужчин, начищающих ружья и кинжалы. Они хмуро глянули на вошедших, не прекращая своего занятия, но один – высокий парень, заросший чёрной кудрявой растительностью до самых глаз – приветливо блеснул зубами, встал и шагнул навстречу Мануш.

– Барэв, Мануш-джягирь! Урехем дзез теснел. Инчписи мад э? ***

– Барев дзез, Никол-джан. Можно говорить эк русерен – это свой. Рабочий из Балахан. Илья Васильев. Он мне два раза жизнь спас.

– Здравствуй, Илия-джан.

– Барев, Никола-джан.

– Ес дзез лсум ем****.

– Надо срочно найти рабочего Ивана Вацека, из большевистского комитета. Ему грозит смертельная опасность.

–  Мануш, ес хасканум. Мернем джанит.***** Сичас пашлём вэздэ рэбьят.


От фидаев Илья с Мануш решили вернуться на конспиративную квартиру другим путём, но заблудились в кривых улочках и оказались совсем близко от Шемаханки – исламского района Баку, бедного и вонючего. Стали часто попадаться возбуждённые группы жителей, громко что-то обсуждающих. По обрывкам разноязычных слов и фраз, они поняли, что весть об убийстве конвоирами-армянами татарина Гагика Ашурбекова и избиении его двоюродного брата Бабаева растревожила весь город, и особенно мусульман. Вспоминали и вчерашний «массовый расстрел» правоверных в балаханском бараке.

На улицах стало опасно находиться, особенно учитывая национальность Мануш. Уже почти выбравшись из бурлящего квартала, молодые люди, как назло, наткнулись на странную сцену: околоточный при мундире, русский, раздавал муслимам листовки и приговаривал: «Нате, черти, читайте правду… Это всё армяшки-угнетатели… Проучить их пора. Губернатор разрешает… Только дома не жгите».

Непрошенных свидетелей заметили, угрожающе повернув к ним безбородые и безусые чумазые физиономии, те едва успели нырнуть за угол и поддать ходу. Глянув на бегу через плечо, Илья убедился, что их не преследуют, но заметил юркнувшего в подворотню сутулого человека в каком-то очень уж знакомом полупальто.

В квартиру на Молоканской они вернулись совершенно разбитыми физически. Вацек так и не появлялся. Мануш пошла на кухню что-нибудь сготовить из припасов, а Илья вытянул на тахте гудящие ноги. Вдруг в дверь коротко постучали. Илья вскочил, бесшумно скользнул в прихожую и припал к замочной скважине. Стук не был условным. У Ивана Прокофьевича имелся свой ключ. Достав револьвер и щёлкнув собачкой, рабочий резко распахнул дверь. На лестнице никого не оказалось, но в ручке торчала записка. «В Балаханах беда. Огузы хотят казнить Васильева и его семью».

Илья показал каракули девушке.
– Надо ехать.

– Ты что! Это же ловушка!

– Ну, и что. Как я могу здесь отсиживаться? Прости, милая Мануш. Вот тебе револьвер. Мне так спокойнее. Никому не открывай. Жди меня… Я буду осторожен.

На улицах было необычно безлюдно для ещё не позднего часа. Илья двинулся в сторону вокзала, дошёл до Петровской площади и остановился. Сердце вдруг заныло и не пускало дальше. Что-то случилось… Ноги сами понесли назад. По дороге зачем-то поднял большой булыжник и сжал в кулаке. Вот и дом №14. Лестница. На площадке второго этажа у приоткрытой двери в квартиру скалился железными зубами незнакомый хлюст, перебрасывая из руки в руку финский нож.

– А-а, вернулся, чух глиняный? Чё балалайку-то оставил чугунке своей? Зазря. Ну, подь сюды, не жульняй. От маза те прывэт передам.******

Страх за любимую открыл невиданные резервы молодого организма. Вложив вспыхнувшую ненависть в удесятерённой силы бросок, Илья запустил в голову блатному булыжник. Попал точно в лоб. Раздался хруст, и уголовник, отброшенный назад, рухнул навзничь, раскинув руки.

Илья перепрыгнул тело и влетел в комнату. Над тахтой склонились две спины. Один недоумённо повернул на звук шагов нечесаную голову и получил могучий удар табуретом в висок. На второго Илья обрушился с разбегу всем телом и вместе с рамой и звенящими осколками стекла вытолкнул в окно. Крик оборвался глухим ударом о мостовую.

Васильев обернулся и непонимающим взглядом уставился на кушетку. Мануш лежала со спокойным лицом, глядя в потолок. Между маленьких девичьих грудок чуждо, нелепо торчала наборная рукоять.

– Клянусь, проклятый выродок – тебе не жить!!! Я найду тебя и в аду!

*  дашнаки – члены армянской буржуазно-националистической партии "Дашнакцутюн" ("Союз"), основанной в 1890 г. в Тифлисе. Выступали за автономию Западной Армении в составе Турции. В мае 1918 - ноябре 1920 г. партия  возглавила Армянскую республику.
**  Фидаи, фидаины (араб. — жертва; т.е. человек, жертвующий собой во имя идеи) — участники вооружённой борьбы армянского народа против турецких поработителей в населенных армянами местностях в конце ХIХ — начале ХХ вв. Фидаи давали клятву не жалеть жизни ради Родины.
***     Рад тебя видеть. А это что за человек?
****   Я вас слушаю
*****  Я понял. (непереводимое, типа: отдам за тебя жизнь)
****** А, вернулся, разиня сраный? Зачем револьвер-то оставил своей армянке? Зря. Иди сюда, не сикай. Я тебе от командира привет передам.

.