Эдаковатость

Эдаковатость



1. Ни к селу, ни к городу.
2. Жадина.
3. Тот и тот.
4. Под кустом.
5. Записка футболиста.
6. 1и1и1=1.
7. Жадина (продолжение).
8. Пособие для работника, убивающего в себе время.
9. Да не обмелеет у Вас река поколений.
10. Цаца.
11. Папа пишет стих.
12. Когда- нибудь выстрелет… По- народному фольклору.
13. Осень палундры.




















3                Ни к селу, ни к городу.


                ***
Безкрылый день, страшная ночь, зависимость от звезд. Шторы на окнах, марево обезжиренной комнатушки, зверье. Маргарин белых пятен. Как все-таки то, что ты читаешь зависит от переписчика. Настроение шелковости или настроение чеснока, испорченность отношений. Открыты авиалинии, открыты морские магистрали, железнодорожные пути. Гном сухого леса следит за посетителями дабы им удивленно отдохнуть. Воры невежественных суток украшают расслабленную скуку.    
                ***
Курение там, где спим трав и цветов. Воск  капает на подсвечник. Машины, механизмы, квартеты времени. Зубриков разлагается там. Он смотрит на себя и не видит лица. В зеркале одно лишь светлое марево здесь, где должно быть лицо. Зубриков волнуется, ведь нынче праздник, и ему не следует ударить в грязь. Летит машина, проносятся колхозные пейзажи: это едут к Зубрикову гости. Красные ленточки и золотые подвязочки средь радио обесцененной живности. Зубриков одел на сияние в районе головы кепи, стал в позу туза и начал прихорашивать живот. Раздался звонок в дверь и невовремяпришедшие стали располагаться по дому. Он не любил их, они не любили его. У них был особый круг, он не хотел быть таким как они. Очередной праздник минул во славу беспросветной приспособленности. Он был как они, они были как он. Если бы он что-то свершил, его б сдали в соответствующие органы. Механизмы, машины, квартеты времени. Курение цветов и трав там, где спим. Подсвечник закапан воском.
                ***
Это виноват наверное город; в нем все впитывает песок.
Дурные мысли поплелись на села искать свежие идеи.
Голгофа стоит укоризненно и напряженно; она судит город.
Стихии, молча пережевывающие основные особенности диалектики.    
                ***
Ноги разкучебряжились, слогают поэзию походки. На лбу черные очки, в слабых руках рыболовецкая удочка. Деревья ветрено шумят, в водах городского пруда утреннее волнение. Клева наверное не будет, так можно пожевать макуху. Пристающие лодки и любопытствующие. Шатается желтый сухой камыш, шатается цветной поплавок.
                ***
Износятся вещи, оставленные прошлой жизнью. Встанет и отойдет в былое некогда интересующий вопрос. Спокойствие да внутренняя независимость наладят движение товарняков. Сяду на крышу вагона, свесив дырявые башмаки, буду питаться ветром. А потом хлеб…               
               

                ***
Из ближних округ прийдет  вестник. Сообщение о том, что в пору вступила весна меня не обескуражит. И так старухи, зевая и впитывая дождливый воздух на скамейках около дома, признали, что март начался с подорожаний. Гнусявый вестник печально произнесет несколько фраз и удалится в коровьи села, а я буду медленно следить за градусником на стекле. Отбросив театрализованность, к нам спешит тепло. Оборона Сталинграда и пожар Помпеи выделятся из толпы популярных кинокартин и останутся за чертой сорванных афиш. Южно-итальянская республика тибет воспроизведет новые взгляды на планирование времени. Вступила в фразу еще одна пора.
                ***
Стоваттный свет где зябликом порхает вывезенное волшебство. Еле скучный сквозняк меж комнат проходит обогретый батареями. Цилиндрические кнопочки перманентных устарелостей как заботливый домовой с нержавеющей ложкой обсыпают солью или пылью подметенные углы. Костяная черепаха, символ мудрости, застыло направила вытянувшуюся из коричневого панциря  голову к балконной двери. Туда же бьет в черный барабан деревянный индонезиец, статуэтка сексуальности. Повседневная пища гомо сапиенса, там Гитлер соседствует с Чеховым. Все это: вещи, явления, еврейская суббота-вечернее приобретение; и утром будет коммунистический понедельник или чистый четверг, когда пасхальным воскресением свершится обряд возвращения Ганди на историческую родину. Солнце выделится из других звезд, а после земной виток расскажет про Луну и ее календарь. Лает собака, дома существуют. Можно открыть баночку «сгущенки» и посмотреть телепередачу.
                ***
Мгновенность исходящего в пелену облаков шума, его повторяемость, круговерть засунула в оборот расстегнутой рубашки групповой биоритм. Что в нем используется для непрерывно  задевающихся за настроение паростков коллективизма, какая материя или дух слогается для этнического восприятия почвы, если не вымрет человечество, даст конкретную характеристику границ новая география.
                ***
Зубриков выезжает на загородную дачу с китайским пакетиком, в котором завернуты банка скумбрии в масле, вилка, нарезанный хлеб и термос сладкого чая. Он небрежно одет, на его ступнях синие кеды. В троллейбусе Зубриков читает «Аргументы И Факты» , сует медяки контролеру и сидит рядом с выбритым легионером. Доехав к конечной остановке, люди, толкаясь, торопятся на открытый воздух. Зубриков начинает долгое шествие к шести соткам, засаженными по вкусу обладателя, готовящегося приятно для себя занять время.
                ***
В который раз забились трубы, в который раз слив течет. Наверное много набрали мусора и съестных опилок. Необходимо вызвать чудодея из ЖЭКа. Слесарь, получив перед нарядом напутствие от начальника, прийдет с изношенной сумкой, почистит ржавчину и заработает вода.
                ***
Черные уши, белый хвост и дым, выходящий из папоротника.
Вглядывающиеся на прохожих глаза- это пес. А там веселье,
А там разнос…Девочка знает подходящее время, чтоб
Обратиться к своему папе за конфеткой. Начало весны.
Беспрерывные акции. Скупые движения маятника.
                ***
С улицы завлекали народ в свои залы две Свидетельницы. К ним подошла старушка в балоневом пальто, они начали ее обучать. Старушка прослезилась вниманием и отошла с врученной брошюрой. Потомучто не было никого поблизости они взялись за меня. Предложили мне трактат, отложили его в сумку. Я им предложил обсудить некоторые интересующие меня темы, но Свидетельницы предпочли уйти от начавшегося дождя. А когда выглянуло солнце, я  встретил на пешеходной дорожке молодого человека, больного СПИДом. Мужчина пристально поглядел на меня, я отвернул свой взгляд в сторону. В стороне я купил два куриных окорочка, баночку растворимого кофе и сигареты. Прийдя домой, смотрел на себя в зеркало. Зеркало, больной шизофренией, больной СПИДом и две Свидетельницы, мечтающие поселиться в своем зале навсегда.
                ***
Свежее утро новой эпохи. Тикают часы. Зубриков бутылкой спиртного отметил себя своей причастностью к театру вчера. А ныне он готовится к службе. В пол-восьмого ему выходить шушукаться на стулах. Зубриков работу любит, вот только не посылают его в командировки. Но это ничего, для него его город-все та же заграница. И не надо итальянских фонтанов, греческих развалин и прочего. Бутылка спиртного ему обеспечена здесь. Шоссе для Зубрикова-фонтан, а жилые дома сограждан-развалины. Как говаривали древние греки: вот только тикает время.
                ***
Черная ворона взлетела. В дырявых рукавичках просматривалось торжество ее личной победы. Вместе с нею на воздух взлетел целый дом. Хлопая крыльями ее дом летает, и она в нем.
                ***
Поехал народ справлять свои нужды. Деньги и стихи наизусть как открытие глаз у рожденных котят. Троллейбусы, ипподромы, выходной день. Люди в бегах. Рождается ребенок, а он уже сосчитан. Гнется яблоня, из ее дырявой щеки выползает белый червь. Червь всем телом ощущает мир. Люди в бегах, цивилизованный посланник в их черепах. Ходит по кругу молодой мэн, обкуривает соседа. Сосед готов дать деньги в долг, лишь бы прекратилось сие хождение. Наезжает народ на выходной день. Солнечное тепло разносит апрельский ветер. Скоро будет цветов полный мир.
                ***
Руки, умеющие перевоплотить вещь из мира повседневного в творение стихий, двигаются духом нового и замечтательного. Среди альпийских лугов съесть котлетку и пройтись тропою каменелома, а после, на обратном пути, сорвать махонький цветок, покрыть его каплями из ледяного ручья и подарить толстой пастушке - было  мечтою Зубрикова. А на самом деле он работал на производстве. Два дня, данные для относительной свободы, Зубриков заполнял популярными мотивами общества своей местности. Но наверное так должно быть. В крови Зубрикова затаилась с рождения данная некая немощь. И эта немощь двигала руками Зубрикова.
                ***
Сомкнутые губы, устремленный в даль застылый взгляд. Снег падал, трескала печка. А потом расцвели деревья, коровы стали давать молоко из свежей травы. Правительство обещает остановить инфляцию, на речку помчались такси. Что он узнал, тот который оставил мир?
                ***
Висят объявления на улице в два часа ночи. Жую побледневшее время.
                ***
Обмусоленной бумажкой лежит документ в кармане пиджака. Зубриков идет оплачивать кредит, взятый у банка. Раз в месяц к Зубрикову обращается финансовый автоматический гений и вежливо напоминает о деньгах, взятых у банкомата. За Зубриковым следят мониторы у кассы, чтобы тот не выкинул случайно какой-нибудь фортель. Но Зубриков округленными глазами просит кассира принять деньги, и все происходит благопристойно.
                ***
Пасхальный день. С утра окружающие говорят: ”Христос воскрес”. В запыленных рамках висят картины. Самогон попивают на могилах родственников. Съезжаются и разъезжаются  в несколько приемов. Принесли на крыльях летнюю пыль из юга ласточки, летают вверху ловя мошкару. Тычет в ближайшую школу пальцем местный кретин, матом кроется и числом тринадцать окрестность. Бросают окурки из балкона сложившиеся пары. Менты ведут дежурство. Рассказывает о веселых изменах племяннику дядя.

                ***
Лес. Весна. Благоухает природа. На пеньке восседает фигура и поет:‘‘ Зачем, зачем, в глаза меня ты била?‘‘Солнце в полдне, шумят листья. Фигура достает из кармана перочинный ножичек и склоняется над пнем, пишет:‘‘ Вера плюс Надежда равно Любовь…‘‘Вдруг в траве раздается писк. Фигура пристально глядит вниз, шепча:‘‘ Идут птицы на взлет.‘‘ Где-то громыхает железнодорожный состав. Где-то пересекает воздушную границу туристический авиалайнер. Где-то совершает круги в поисках оброненной серьги муж Зины Толя. А фигура сидит на пеньке в лесу и отчетливо начинает понимать смысл олимпийского огня. Благоухает природа…
                ***
И вот. И вон. Там. Где. Когда. Насколько. Встает сиреневой цифрой мой знакомец. Он неопрятно выбрит. От него распространяется потный запах носков и дешевого одеколона. Ждет он встречу судьбы. Утро затрагивает нежные чувства и категории обузданной наркотиком его души. Вопрос световых гамм и слышимых только ним симфоний галлюцинирующего мозга гонит соседей браться за телефонную трубку и беспокойно ждать подмоги извне. Приезжает слушатель и оценивает размеры библиотеки моего знакомца. Со стены нисходит дым запрогаммированных поколений. Аароново семя враждует с хананейскими стрелками здесь. Брежневские вертолеты летят обсыпать полит.информацией головы маджахедовских женщин. Парижская Коммуна на конвейере декретов милитаристского хип-хопа. Падает со стен уголь. Запивает знакомец чаем.
                ***
Жюлли была несчастной собачкой, потомучто ее папа пил. Жюлли часто доставалось, когда она пять дней небывав на улице, сыкала дома. Ей также доставались соленые огурцы и хвостики от кильки. Но все-же она жила. Она жила с папой, который пил.
                ***
Зелень растянула теплые тени. Велосипедистки безшабашно укрылись за деревьями. Покой. Кому-то смешно, а я медленно впитываю солнечное время. Ветер то появляется, то исчезает как звук часов, на который иногда обращаешь внимание. Жильцы как черепахи высовывают удивленные головы из своих убежищ дабы покурить. Слышно кукушку. Она переплетается с гудением мирного мотора.
                ***
Крадется омар по фиолетовым углам китайских островов. Дарит оранжевые ирисы сценарист с зелеными камушками глобалисту с красным единорогом. Раскинул пепельные лапы отец семейства. Свистит живой воробей под тиканье прозрачных часов. Перемешать краски- и получатся события.
                ***
Гремел июньский гром, но гроза прошла стороной, там оставив  из мрачных туч летний дождь. Зубриков готовится скупиться на рынке, он поддерживает местного производителя. А пока играет симфоническая музыка, гудит ближайшая дорога, перебрасываются отдельными фразами отцы и дети. Зубриков, сидя на синем полу, прислушивается, разделяя и не разделяя. Нет, он вероятно сегодня не окажется у прилавка торговцев, отсчитывая им деньги- он вероятно уснет. И сон, наплывая из цветных обоев, сокрушится на Зубрикова. А может тот и будет сидеть вот так, на линолеуме, то вдыхая, то выдыхая. Может Зубриков откроет холодильник и увидит, что в сущности ему нечего делать на рынке. Занимаясь безделанием, проходит день. День зовется Зубриков. Люди почемуто ожидают дождь. А тот проходит стороной.
                ***
Обыкновенный потребитель стремится к адекватному реагированию на существующие события. Вот например батя орет на ребенка. Вот например читатель читает рецензии на книгу, попавшую ему на глаза. Вот например старики любят тишь. Когда день прекращает обход пешеходных дорожек зажигаются фонари. В животе отравившегося съестным бурлит. Сколько смертей положено на то, чтобы предприниматель, какой-нибудь Сергей Ильич, отпил из одноразового стакана газировку, посмотрел вокруг, увидел спину девушки и присвистнул. Адекватное поведение прилично гражданину, голосующему на выборах. Поэтому он и зовется приличным. Соответственно обыкновенный потребитель есть приличный человек.
                ***
Да, так можно долго причесывать старой гребенкой фраз ненаглые строки. Но всему приходит новое время. И новое время говорит, что старое ушло. Ну, а раз его не стало, значит пересказ пододвинулся на завершение. Что будет- то будет. А что не пригодно ни селу, ни городу заживет своей жизнью. Ура.













                Жадина.
В мифологии индейцев был некий персонаж как Тласольтеотль. Так ацтеки называли свою богиню, пожирательницу говна. По их верованию Тласольтеотль очищала их от прегрешений. В честь богини плодородия, покаяния и сексуальных грехов приносили жертву. Из кожи умерщвленной молодой девушки делали куртку, которую надевал жрец, олицетворяющий богиню.
В прошлом веке на просторах СССР было естественным когда люди пожирали говно, а интенданты фашистских лагерей дарили своим любовницам сумочки, изготовленные из человеческой кожи.
                Пролог.
-Але, разрешите Марину.
-Марина здесь больше не живет.
Илья Николаевич заходит на кухню. Из открытого холодильника выпрыгивает кот. Илья Николаевич читает лист, прикрепленный к обоям.
-«В своих произведениях они сформулировали суть особого восприятия чувств и явлений, которые все в большей степени определяют нашу жизнь, создали новую мифологию третьего тысячилетия.» Да, красиво. Надо позвонить Сане.
Илья Николаевич возвращается в прихожую, вступает в маленькую вязкую кучку, наделанную котом, счищает экскременты тряпкой.
-Але, разрешите Сашу.
-Саша здесь больше не живет.
Илья Николаевич достает телефонную книжку, фломастером начинает вычеркивать. Гаснет свет. Илья Николаевич автоматически находит две электрические пробки, выходит в коридор. Свет восстанавливаетcя.
Илья Николаевич наполняет ванну, раздевается и ложится в теплую воду. Расслабившись, закрывает глаза. Из канализационной трубы незаметно выползает змея, обволакивает ноги купальщика. Илья Николаевич просыпается.
Хлопает дверь. В ванную заглядывает раскрасневшаяся Ольга Васильевна.
-Ты представляешь,  Ильюша , какие цены здесь на помидоры? Это ужасно. И меня еще толкнула противная старуха с бидоном.
-А наши друзья видно съехали отсюда после нас.
                Сцена у реки.
С тихой реки на утренний берег восходит пар. Большие деревья и сухие камыши отражаются в летней воде. Начала куковать птица, поют сверчки, лягушки раздувают щеки. Федор Григорьевич, сняв синюю ветровку, поплевав на английский крючок, стал следить за поплавками.
-Ни хвоста, ни чешуи!
-К черту!
К рыбаку подошел белобрысый парень.
-А я здесь вчера вытащил здорового окуня.
-Нет, я не то ловлю.
-А что Вы ловите?
-Кайф.
-Не на то ловите. А как Вас зовут?
-Дядя Федор. В каком классе ты учишься?
-Закончил школу в этом году. Но поступать в институт не получится. Надо заплатить минимум три тысячи долларов взятки. А выпускной вечер праздновали здесь на реке. У Вас клюет.
-Да, маленькую рыбу мы отпускали, а большую складывали в консервной банке.
Из-за поворота реки выплыла лодка. Когда лодка поравнялась с собеседниками, то оказалось, что в ней, обнявшись, спит голыми пара.
-Счастливые люди.
Лодка проплыла мимо и скрылась за другим поворотом, унося влюбленных все дальше.
-А когда служил в армии, меня изнасиловали две немки. Потом лежал в больнице.
-Сейчас в больнице особо не полежишь. Когда моя мама лежала, то платила десятку только за то, чтобы медсестры убирали утку.
-Да что ты мне все про деньги. Погляди кругом, как прекрасно и бесплатно.
Белобрысый парень, пожав плечами, ушел. Федор Григорьевич достал завтрак и стал поедать его. В голове Федора Григорьевича крутились популярные мотивы, что он стал даже подпевать.
-Последняя осень. Ни строчки, ни вздоха.
Когда он поехал назад за рыбой в город, то по радио в маршрутке крутилась та же песня, и у Федора Григорьевича нахлынули воспоминания об утренней реке. Как все не просто.
                Джаз, классика, поп, рок.
Через два года. Уже знакомый белобрысый парень вернулся с работы домой. Только он удобно прилег на диване как зазвонил телефон.
-Алло, Витя, выручай! Дмитрич и Костик накузюкались и не выполнили одну заявку. Теперь женщина недовольна, весь день ждала их и будет жаловаться если никто к ней не прийдет.
-А что там?
-Та не проходит вода из рукомойника.
-Скажи адрес, схожу.
-Ленина девять, квартира пятнадцать. С меня могарыч.
-Все, пока.
Через пол-часа Виктор звонил в красную дверь назначенного адреса, держа в руках слесарную сумку. Дверь открыла тридцатилетняя женщина.
-Слесаря вызывали?
-Да, целый день жду. Ну и служба у вас.
Виктор зашел в квартиру. Только он приступил к работе как погас свет.
-Ну что, хозяечка? Значит не судьба.
-Судьба, судьба. Через час дадут электричество. Я брала со службы отгул, и если Вы мне не сделаете, в другой день быть дома не смогу. Побудьте немного у меня, я Вас чаем угощу.
Через пятнадцать минут Виктор сидел в кресле, а рядом хозяйка квартиры, поджав под себя ноги, наливала ему кипяток. Горели свечи.
-А как Вас зовут, и сколько Вам лет?
-Зовут меня Виктором и исполнилось девятнадцать.
-Чем, Витя, увлекаетесь?
-Музыкой. И завидую тем, кто ничего не слушает и ни одной песни не знает. Но наверное такого человека нет. А остальных я делю по стилям- джаз, рок, классика, поп.
-А какой стиль у меня?
Виктор посмотрел на пустые полки в стенке, прожженное сигаретами кресло.
-Наверное рок. Можно сходить в туалет?
В туалете Виктор с напором мочился. Он думал, что чем слышнее шум струи, тем эротичнее.
Через двадцать минут.
-А мой муж в командировке, гуляет вероятно с какой-нибудь девахой там.
Виктор начал гладить руку женщины.
-Джаз, классика, поп, рок.
-Подожди, я сейчас вернусь.
Хозяйка зашла в спальню, вернулась в халате и села на полу посередине комнаты. Виктор подсел рядом, обхватил ее грудь.
-Джаз, классика, поп, рок.
-Нет, наверное у нас ничего не выйдет. Я как-то пригласила соседа, и это был ужасный секс.
-Джаз, классика, поп, рок.
Зажегся свет.
-Все, отремонтируйте мне мойку и уходите.
-Джаз, классика, поп, рок.
Через двадцать минут Виктор лежал у себя на диване, и больше никто его не тревожил. Он думал о хрупкости жизни.
                Частичные сцены.
И выдох слился с криком. Крик был похож на протяжный свист. Потом следовал щелчок выстрела. Или вначале был выстрел, а крик потом… Ласточку притягивало к земле.
-Зачем ты ее?
-А во что стрелять?
Бабка Маша вышла из своей холупы дабы вынести красное ведро. Заросли малины и кусты смородины светились летним жаром. Отдыхающие, случайно проходившие тропинкой мимо жилья , любопытно вглядывались на ее двор.
-Почем мотыль?
-Еще не намыла.
Ветер на небе разметал белый след, оставленный самолетом. Ветер на земле шатал деревья. Кот лизал зад кошки. Тетя Галя струхивала из окна пыль коврика. Глава семейства наставлял ее маленького члена.
-Когда кто-нибудь предложит тебе конфетку- не бери.
-Почему?
-Потомучто она отравленная.
Он побил все, что можно было побить в этом доме. Зимой ходил в тужурке средь открытых окон, летом совсем голым когда было жарко. Никто не мог с ним поделать.
-Олег, ты- бог?
-Да, я- бог Олег.
-Тогда я тебя зарою.
Солнце улыбнулось и село за хмурые деревья. Девочка Катя, папина дочка, вышла на линию остывающих домов, дабы увидеть как торговцы фруктами собирают в длинные ящики разные сладости. Когда она подошла к шумному перекрестку, ее дернул за рукав черноглазый мальчишка.
-Давай дружить.
 Долго не споря мутными разговорами разошлись. Всходила луна. Над перекрестком сиял свет из домов трудящихся. Трудящиеся были. Седые милиционеры из застоявшегося бронепоезда осматривали перекресток. Над перекрестком всходила луна. И было такое настроение, что до жития рукой подать. А сунешь палец в лоснящийся эфир, сломаешь палец. Ржавчина прикрывалась отцветающей зеленью. Лень. Непрерывное уныние. За школьным забором стояло такси. Шофер играл в вопросы – ответы с затушенной сигаретой. Разбрасывал позывные геолог из верхнего этажа, он наверное нашел медь. Где – то бушевали ураганы. На двух костылях возвращался в закрытый космос пьяный мужчина, его пошатало. Лучшие остались здесь, а те, в кого тыкали пальцем, и палец оставался непоколебим, скрылись. Студенты музыкального образования распевали оперетты. Математики лотерейных чисел стелили под себя простыни, они накупили в ларьке стирального порошка, и теперь их нахимиченные ложа отделялись разрекламированным запахом. Веселый мэр задумывался. Побеленная кора деревьев предохранялась от диких зайцев. Дембеля били врагов. Летел ангел. С крыш свешивались черные провода.
                Наточены ножи.
Василий Степанович, взяв на прочтение занимающие его газеты в библиотеке, захлопнул входную дверь. Сняв клетчатое пальто, он открыл рукомойник, и вода прополоскала кожу, включил электричество, сел в маленькое кресло напротив радио.
- Ну, суки, держитесь!
- «Черный бумер, черный бумер…»
- Пошли вы!
Василий Степанович начал дергать ногой, что слетел шлепок.
- Ты тоже выпендриваешься у меня!
- «Черный бумер, черный бумер…»
Разложив на кухонном столе ужин, раздраженный хозяин застыл. Появилась картина; пучок зеленого лука, шматок сала, нарезанный хлеб, рюмка водки и у лба ладонь в мыслях. Так он просидел довольно долго пока думал.
- Ну и ну, пора мне получить Нобелевскую премию.
Из оттопыренной обоины выползла мокрица, зашевелила тончайшими лапками в сторону Василия Степановича. Когда напоследок простого ужина была опрокинута в горло водка, мокрица была уже на холодильнике. Белый прибор задребезжал. За стеной проясняли криками запутанную ситуацию соседи.
- Достало все!
Василий Степанович достал из кармана чертежный карандаш и написал на холодильнике «я не дурак». Белый, с запасом прочности прибор вновь задребезжал. Проснулась Марья Тихоновна и явилась на кухню.
- Ну как наш дедушка поживает?
- Почти молча.
- Оплатил за Игоречка?
- Два часа мурыжили.
Марья Тихоновна поглядела на пустую рюмку и поняла, что дело плохо. Она раздавила ошалелую мокрицу, набрала в чайник воды. Василий Степанович одел очки и начал листать принесенные газеты. Марья Тихоновна занялась телефоном.
- Да, все в порядке.
Десятиминутное молчание в трубку.
- Хорошо сынок, мы зайдем. Привет Люде и Максиму.
Десятиминутное молчание в трубку.
- Ну, пока.
Из крана на кухне закапала жидкость. Василий Степанович подошел, закрутил вентель, жидкость полилась струйкой.
- Маш, завтра позвони в ЖЭК.
- Наш дедушка ничего не делает. В доме только всегда наточены ножи.
                Не будем.
- Где был, что видел?
- Выходец из чревоугодия положил свой зонт на деловую папку. Кит антарктики на золотом блюде из огурцов ему нелицеприятен. Теперь система голодания, уринотерапия и испорченная печень. Зонт сам по себе открылся, и заиграли под лампочкой зеленоватые тени. Видно прийдется вскоре обходиться кормлением из капельницы, пока он выходит на базар, благим матом орет на торговцев. Торговцы показывают слетевшимся ментам в сторону, куда тот недавно удалился.
- Да, птицы улетают туда, где им спокойнее, а нам остается рыть лопатой чернозем, добывая картофель к близящейся зиме. Государственные устои поощрают духовные изыскания в религиях. Их граждане как наркоманы возжелают, чтоб страна была как последующая доза- все сильнее. И вот новые министры подбирают ключи к захлопнутой двери амбара или природе человека. А твоего крикуна обязательно доведут к норме.
- Где была, что видела?
- Колонны трудящихся были длинны. Многошумная толпа несла портреты вождей, знамена, транспоранты и кричала «Ура!». Из рупоров велась трансляция и регуляция. Флаги были красны, а транспоранты извещали о мечах. На трибуне отсылали приветы и жестикулировали. Над ясным задумываться не приходилось.
- Не всегда вкладываемое соответствует отдаче. Но, что требовать когда все ясно. Состарившиеся хозяева земли- советская молодежь борется теперь за стеклотару. Состарившиеся слуги народа распоряжаются наследством от развитого социализма, двигают голыми и смешными. Ясность другая. Давай не будем.
- А что ты хочешь, когда не знаешь чего именно? Вот ты; тратишься на сигареты и выпивку, хотя удовольствия уже не получаешь. Да и что означает удовольствие. Это что-то от сытости? Или это отводит? Сын Машки- наркоман, клянет все попало. Сын Вали- имеет большие деньги, клянет все попало. Сын Галки- дьякон, отучает проклинать, а сам ругается. Да и тот, который знает чего хочет- хочет ли он этого; по-настощему ему быстро надоест, а в мечтах…неудовлетворение. Ладно, не будем.
Звонит у Василия Степановича мобильный телефон.
- Если Вы правильно ответите на три вопроса, то станете счастливым обладателем ноутбука.
- Маш, ты веришь в чудесные акции?
- Вась, не спрашивай.
Василий Степанович отключает связь…0
                Продолжение следует…





























                Тот И Тот.
-Дождь терся об листья деревьев отчего как будто возникал треск поленьев в костре. Из открытой двери на балкон звучал тяжелый рок, гремел июньский гром.
-Очень странно чувствовать свой страх. Страх перед ребенком, бросающем листья из руки вперед и издающем стрельбу. Как будто маленькие железные искорки попадают в твои глаза. Ты моргаешь, а ребенок смеется, показывает своему папе на тебя пальцем. И возникает другой страх. Страх быть осмеянным. Как будто неприятный мужчина кричит тебе: «Кренди, привет! Привет, кренди!» Как может страх стать тебе товарищем? Это-сосед, который корректирует громкость тяжелого рока, пытающийся показать свой авторитет или просто которому надоела и мешает твоя музыка. Это страх.
-Как одних любознательность заставляет накручивать звук телесериала, других гложет желание распространять свой странный мир. Так возникают коммуникации.
-Но когда соприкасаются два чуждых мира, появляется понятие и восприятие как бьет ток. Иногда ток идет по венам.
-Так приятно наблюдать мир после грозы.





                Без фаллоса.
Каждому выбросившемуся из окна многоэтажки я поставил бы памятник, подобный Гагарину. Каждому влезшему в петлю я поставил бы памятник , подобный капитану Нэмо. Каждому вскрывшему себе вены я поставил бы памятник, подобный доктору Павлову. Стоит мой мемориал, мимо него проходят девки. А у статуи нету… Обходятся без *** девки. Да здравствует жизнь! Замещается жизнь…












                Под кустом.
Йес, вначале было весело. Прозрачные стекла, из которых можно наблюдать окружающий мир, светились лампой дневного света. Искрометно поднимались из трубочки вверх воздушные пузырики. Распускались водоросли, плавали желтые улитки. Нас было много. Вначале, когда были маленькими, мы прятались под зелень, и сидели тихо там. Потом были долгие разговоры про Африку, что хозяин отвезет туда нас в будущем. Но что-то произошло. Пока рос, я видел как отмерают улитки, как нас становится все меньше. А когда пришло время серьезно задуматься о детях, я остался один. Один я встретил старость. Теперь сижу под кустом водорослей как в детстве, хозяин отключил свет и подачу воздуха, стекла замутнели. Да…





                Записка футболиста.
Мы вышли на  открытый воздух и поняли, что зря одели лишь футболки. А куда голым? Голым лишь дом остается. Старики вышли в почти новых, пятидесятилетней давности, плащах и расселись по скамейкам  наблюдать последний день лета. Закрылись двери окон и дверей балконов, охраняют тепло. Сохраняющие жизнь готовятся завтра встретить осень. Слушаем прогнозы. Ах-да, еще. Сентябрь рекомендует себя разными историческими событиями. Завтра историку выходить на службу. А сегодня последний день лета, и мы вышли уже на улицу, поняв, что зря одели лишь футболки, холодно.


                1и1и1и1=1.
Ира.
Картошка приплыла из Америки, знание о коровьем навозе пришло из Индии. Моя соседка бабушки, уже умершая старушкой, ела картошку и пользовалась как антисептиком в своем доме говном коров вместо деревянного пола, говаривала внуку Жорику «с кем поведешься-того наберешься», запрещала ему дружить с маленьким мной. По прошествии нескольких лет он сдавал этот маленький умный дом наркоманам, которые делились с ним своими причудливыми подругами. У меня, как ты знаешь Ира, моя жена, был за демона любимый друг Дима из районного города Артемовска. Я лежал на металлической кровати этого дома под новогодними огоньками красного и голубого цвета, где Жорик иногда удовлетворял свои половые страстишки, смотрел в потолок, у меня съезжала крыша. Крутились жемчужные диски, открывая космос, а возле плакала изнасилованная местными девица. Жорик убрал кизяки, а я все время жду когда психиатры снимут со своего учета.
Не зря я говорил в так и не отосланном письме демону Диме;сон на косах-«гербалайфчик» в деревне дрочит на капусту. Колгосп в этикетках метит паршивый день, плешивую ночь. Там образуется дыра-пьяный дебил стучит красным кулаком об стол. Все это я когда-то уже видел-ведь все повторяется. На спичках толстые девки улыбаются куря. Это-начало, а слов из песни не выкинешь. Как я жалею диалоги.
Не зря я писал злые сказки; и раскроются мертвые книги, зазвучит смех и хлопки ладонями. Колесница жгучего царя бесов гонит по черепам и костям забвенно убиенных. Из стен выступят пятна лиц, коленнопреклонные старицы уступят место танцующим скелетам. И небо станет красным. Нашептывание слов. Ад. Животы забудут и не разрешатся родами, зародыши выедят нутро-кишки, сердце, печень, и желудок. Из легких падет на асфальт кровь, будут кружить черные птицы.
Эти письма-трансформировавшийся сознанием дневник. Туда вобралось и мое увлечение музыкой. К примеру; и вот мы остались с Анной Герман как последние мудаки в этом мире. Опять, все злые слова остались за жестким бортом. Дух работы, дух телевизора, дух кухни, дух улицы отбирает у нас душевные силы. Пой же Анка- я твой Чапаев. Молодой Чапаев слушает Анну Герман. Голос прозрачный умершей польки заботится чтоб полукровке-жиду было не скучно этим холодным вечером. Погибшая звезда и семьянин- шизофреник. Вот заворачиваю пластинку в упаковку и ложу ее к шестистам сородичам, круглым и черным, худым дискам. Совьет юньон и американ стейтс, маде ин джейрман. Не напрасно Джон Лилли, книгу которого ты мне однажды предложила почитать, «во время групповой работы в Капре использовал музыку в качестве первичного стимула для того, чтоб тело начало раскрываться и открывать новые пути мышления». Московские хиппи слушают музыку, чтоб более насыщенней проявлялось бессознательное. В «Бхагават- гите», которую я решил почитать, написано, что человек «неизменно находится под влиянием иллюзии». В «Иллюзиях» Ричарда Баха Шимода наорал за небесную музыку. С ума сойти. И единственное, что я решил- это писать разговоры как метод удержания своей крыши. Мне помогал Дима, он матюкался когда я ему что-то говорил. И, как ты знаешь, его последние матюки по телефону вывели меня на решение прекратить такой «диалог». А почему бы мне не поговорить с тобой?
Вся жизнь периодична.
И вот.
Каждый день ты выметаешь из комнат груду пыли. Откуда она берется? Неужто мы или наши вещи разлогаются? В комнате под стоваттными лампами мы отращиваем ногти и волосы. Только на кухне есть место дневному свету. Но как я уже говорил, а сейчас повторяю- дух кухни отбирает наши силы, особенно твои. Капает с раковины там мимо и на пол вода. Вертится в голове идея, а может быть просто напросто мечта, (или наоборот), о применении остающихся- не остающихся средств для ремонта. Поклеять новые обои, обжечь белую полупившуюся краску, поменять водопровод. А потом… А! Потом! В смысле- после. После чего? Что ждать? Боюсь- не боюсь… Мандарины, цветы- отложить и копить. Некоторые из живых, а для чего-то мертвых, только и делают, что подлаживают, подкручивают. Точнее- крутят, клеят, машут руками. Да я в общем-то тоже книги не читаю. И вот лежу на полу и так-эдак размышляю. А если меня остановить и задать вопрос; конкретно ничего не скажу. Помолчу или пробурчу. Но я не медведь. Что-же от меня останется, когда выметут весь сор?
Есть и у жизни прямые линии.
Бывает подходит к некоторым случаям тошнота.
Мною любимая «Тошнота» Жан-Поль Сартра начинается цитатой «этот человек, не имеющий никакой значимости в коллективе, он всего- навсего индивид». Ладно; я не имею значения лидера, но какой я индивид?
Сегодня воскресенье в пять раз большее чем обычно, потомучто я не пошел на работу. Но это- исключение, потомучто у нас впереди долги. Ты показывала Фриду Томе и ее дочке, а я писал тебе. Незаметно проник в комнату вечер, и тени стали темнее. Из-за комнат, которые некоторые благоустраивают, а некоторые нет, основная часть человечества привыкло присваивать себе то, что они видят. Некоторые из них альтруисты, некоторые эгоисты. Но это- из древней мысли. А вечер сегодня тихий. Соседка с нижнего этажа думает, что еще можно пришить к делу, курит и в уме считает деньги. А кто их не считает? Даже когда их дарим. На то есть память. Мир многообразен. Вот у евреев сутки начинаются вечером, из-за того, что они живут по лунному календарю. Скандалист оставляет скандальные мысли когда встречает беззащитность. Нет, тогда он скандалит с другими. Не изменить устроенность мира одному человеку, а можно только приспособиться. Теория выживания. Прогнуть мир под себя. Теория революции. А вечер сегодня тихий.
Один из ноябрьских дней 2005 по р. Х. г.

Ира,
Белый лист как джаз без конца. Вот бегут буквы как проигрыш на клавишах, вот линейная честность как одинокая труба. Есть ритм и есть дыхание. Слова исполняются сами собой. Ионовые города и черноземные деревни прыгают в такт разростающемуся времени. Белые звезды в темно- синем небе как светлячки в траве напоминают про жизнь. А в листе как не верти законченные предложения и стоит знак препинания. А на столе кипяченная вода и несколько зеленых листиков. Дымит трубами химический комбинат, проникает в открытые форточки запах аммиака. Дымит мыслями пропитанная «клопиксолом» голова, проникает в поверхностные вещи запах мозга. А на журнальном столе белый лист и несколько фиолетовых строчек. А был джаз без конца…
Меня ранит как сухая краска под ногти написанное прошлым. Чего ради мне подстраивать нотки нынешнего под прошлое.
Греют  батареи, у хлебного стола стоит революцией воспитанная Аниска. Ничего лишнего, вообще ничего нет, кроме хлебного стола и греющих батарей, ниспосланной законом судьбы тюрьмы предшествующих столетий. Аниска сложила руки на красном переднике и сосредоточенно глядит неизменно вперед. А у хлебного стола три ножки. Эта картина меня некогда пронзила и осталась во теперь как история общества. Любое модное течение возможно смешать с традициями исконного. А вот возьмешь эту смесь и неожиданно понимаешь, что все- пустое. Хоть Олег Попов, хоть Юрий Никулин. И лежишь в ванной, кухне, спальне, свистишь… Да, в доме свистеть по-народному обычаю нельзя, где-же деньги? Стоит Аниска, губки червонные поджала. Похоже общество делится на богатых и бедных, тех, кто находит полное и пустое. А тут сюрприз, вдруг осознаешь, что не все зря и не все понапрасну. Вдруг перенастраиваешь, перекроиваешь, переписываешь, что-то добавляя, а кое-что убирая. Чья у меня культура? И Аниски, и Филимона и Лизки. А уж кто-чего стоит пойму когда выпадет снег, то есть чуточку попозже. Как говорится в народном обычае- лучше позже, чем никогда.
Дин-дон. Горит электричеством мой дом. Дин-дон.
Подходит время когда образы фантазии легко сливаются с явью, скоро в кровать спать. Поворочавшись с боку на бок, мы становимся похожими на дышащие египетские мумии. Ты говоришь, что я во сне машу руками- значит я кое-кто другой. Почему бы во сне не побыть кем-то другим?
20.11.2005.
Сегодня выпал первый снег. Стоят лужи и грязь. Прохожие и автолюбители ведут себя по- новому. Религиозные и политические вожди настроены получить большую выгоду от этого образа природы. По ящику показывают как плохо и дорого жить в Москве в это время года. Вчера видел Шевчука в кино про деревню. Приторно и мелочно, Юра зовется Александром Сергеевичем (чуть ли не Пушкиным) и ходит в фуфайке и валенках, учит молодежь. Емельяныч, мой напарник по службе, тоже восхваляет сериал «Клон», там арабы учат как не употреблять наркотики. Телевизионная мозайка, а за этим миром тает первый снег. Ты купила мне подкладки для ботинок, и я комфортно бродил по хижинам теленародца. Этот народец мстит за деньги, которые он ежемесячно отчисляет со своего бюджета. Этот первый снег был красив только утром, и то из окна. Но ведь ныне ноябрь, а осенью все плывет.
Посмотрели только-что «Страсти Христовы» Мэла Гибсона. Кино, где много крови. Ты спрашиваешь меня «что позитивного в этой религии?», называешь это бредом. Я не знаю, и вообще-то кино есть кино.
Лев ел ужин, смотря «Семейку Симпсонов» и оставил на листке пятно. Мартик писяет где-попало. Я наверное завтра принесу еще что-нибудь из фильмотеки предприятия. Я оставил пепел от своих сигарет возле газовой печки неубранным.
Ну-вот, подходит к концу письмо. Его писал два вечера разных суток. Каждый вечер был разным. Ира, я тебя люблю. Я люблю тебя.
23.11.2005.
Ира.
Подходит к нашему окну белоснежие. Через месяц наверное будет белым- бело. А пока желтый лист кружится в голубо- сером эфире, оставляя ветку вербы. Когда он ляжет на землю, присоединившись к засушенной траве, покроютя льдом лужи. И зимой он будет, погоняемый ноябрьским ли декабрьским ветром, перекатываться по отражающей солнечные лучи снежной корке. А в нашем доме тепло, шкварчит сковорода (но это не к месту) и так хорошо наблюдать погоду. Экзотические рыбки и улитки медленно плавают в спальне. А весной может быть родятся котята. Вернулся из лицея и уже куда-то спешит Лев, я набрал у друзей новой музыки. Зло ли это? Наверное кому-то зло. Я достал из шкафа сумку, ищу сачок, Дэн подошел и обнюхивает заинтересованно.
Через какой-нибудь день.
Все настроение укололось и отдернулось. По-прежнему, все по-старому, но как-то не так. Люди и звери, птицы и рыбы, прусаки и вербы как раньше, но что-то вместе все взятое повернулось и машет приветливо сквозь меня, кому-то вдаль. А может что-то не так со мной? Да, скорее это так.
Мне безжалостны внешние атрибуты. Это как носить длинные волосы на висках и необрезанный член. Это как все время повторять про самоубийство. Мне смешно.
Почему-то вспомнилась свидетельница по религии, у которой я пил чай с мандариновыми корками. Она кричала на меня, что ее суп не хорош. Она серьезно била по клавишам фано, издавая неприличные звуки. Она не пускала посмотреть ее пластинки в спальне, «святая святых» как называла эту комнату. За ней ухаживал мой приятель Серега. Но приятель моего приятеля изъявил желание пострадать- и тогда свидетельница Таня первая зацепила его. Она дождалась его из тюрьмы, и теперь девочка, извиняюсь, женщина с кучеряшками ждет вместе с мужем запрета всех религий и ядерной войны, чтоб выжить и начать озеленять эту планету. И была дикая болезнь- я слушал по радио речь президента Тани.
Сегодня мне кажется длиннющим день. Пошел на службу, там похмеляются после вчерашнего ресторана. Пришел домой, поспал. Опять на службу, там тоже уже спят на лавках. Вернулся оттуда, попил чай с лимоном. Теперь бесцельно брожу по квартире. Музыка не вдохновляет. Читать Гессе «Степной Волк». Тоже не хотца. Пуст ли день?
После таких строк трудно писать. Что действительно было во вчера? Ходил исповедаться в церковь. Там встретил соседку из первого этажа, которая по-словам ее сестры Нади вымаливает здоровье. Потом был в гостях у Скуридиных. Серега перелаживал коробочки, а Наташа читала журнал, подняв ноги на кресло. По пути к ним встретил мужика, который попросил у меня сигарету и жаловался на милицию, всегда забирающую в участок вместе с проститутками его, «вора в законе». Пусто ли было действительно вчера? Наверное нет. А может и да. По какому критерию определить? Через мост суток бегут барашки настроения и не сталкиваются лбами, то хорошо.
Иконы отражают жизнь святых, телевизор- жизнь политиков. Многим не хватает молиться на телевизор. Баба Надя, наша соседка, против телевизоров.
Воли полая гнушаясь, плыть русалке в тишине.
И супруга голая привечаясь, жить незримой в глубине.
Вот- бишь начитался стихов…
Кресло- качалка, на спине плед, ноги в горячей воде, в руках кофе, около горящего и потрескивающего древесными угольками камина, стоит граммофон и шипит, за окном льет ноябрьский дождь. Супермен в спортивных штанах и кепи назовет это инвалидом. А там плещется океан, и сколько соленых капель летит на лицо. Вертинский Александр вернулся из китайских мыканий и парижских пробежек на родину и обнаружил СССР. Его встретили супермены- орденоносцы в галифе и обнаружили талант. Крутой мэн Гребенщиков Борис не приехал в Луганск для концерта съехавшимся поклонникам. Мы б тоже наверное поехали, если б не лежащая в больнице твоя мама. Но я не про то. Я про то, что «числю себя в холопах…а жаль». Написать ли что-нибудь?
Конец ноября 2005 по р. Х. г.
Ира,
Не дождавшись и не дотерпев до твоего ответа, хочу с тобой поговорить на бумаге. Ты говоришь, что мои слова отделяют и удаляют от настоящей реальности. Ну что ж, пусть так.
Завтра ждет меня дорога. Маленькая дорога к маленькому городку, почти рабочему поселку. Буду ходить по крыше, буду курить и смотреть на позабытую мной усадьбу, буду говорить и разговаривать с бабушкой. Может привезу оттудова раздражение, может подъем, может усталость души. Ведь у меня тоже есть душа. И она иногда верно, порой искаженно отвечает на то, что подвластно глазам, мозгу и сердцу. Но на долго задерживаться там не охота. Слишком уж угрюмо там. А может это только мне угрюмо. Не хочу мириться с этой мыслью. Уже отпылали в усадьбе костры, теперь медленно греют батареи. В понедельник здесь и вовсе уютно. Никаких пьяных криков, тихо и спокойно. Полистаю фотографии из старого шкафа. Займусь, если получится, созерцательным сном. А потом меня будет ждать дорога. Дорога маленькая и ухабистая назад, домой.
Сегодня слушаю американский концерт Булата Окуджавы. Слышится затаенная грусть и некое отрешение на происходящее. Умер он в Париже, как диктор новостей сообщила от тоски по родине. Сегодня мурчит кошка Настя. Сегодня иду забирать «Игру По Правилам» на диске. Ты читаешь буддиста Судзуки. Может съездим на Новый Год в Киев? Закрываю глаза, ложу голову на левую руку и не о чем не думаю. Как мне кажется не думаю. Что-то внутри колотится. Как мне кажется сердце. Пришли Лев и Ярослав, поэтому настраиваюсь на легкое общение. Лев ищет насос для футбольного мячика, мы помогаем ему. Но Лев никуда не пошел, я выключил музыку, Ярослав распрощался. Легкого общения не получилось.
Да, и была покачивающаяся дорога, и скользящая крыша, и грязь на черных брюках, и жаренная картошка со сливовым компотом, и вздыхающая бабушка с деревянной палкой. Да, я все-таки деревенский, но какой-то не такой. Да, в моей жизни есть долгий день, есть вчера, сегодня и завтра. Утверждающие, что это- не правильно, откройте глаза. Да, и было веселое хождение меж прямых стен под голоса города, и была музыка, и было окно.
Начал читать то, что осталось от «Игры По Правилам» после работников набора компьютерной корпорации «Леха». Читаю и неприятно удивляюсь. После исправлений и добавления роман потерял дух. Не знаю что и делать. «Игра По Правилам» превратилась в какую-то кабачную картину. От нее несет душком. Мне стыдно. Она облапана и обмацана. Ну что ж, буду принимать теперь какова она есть. Вот, что значит- у книг есть своя судьба. Хоть бы она попала в добрые руки, умные руки. А теперь плакать? Она- мое дите. Я рад за нее. Буду продолжать читать.
Женщины, реагирующие на игру мышц… Ну почему все так кучно и сложно? Товарные поезда…
Все мы одинаковы… Один. Как Шевчук пел; «Единочество». Да надо торопиться с «Игрой По Правилам», а то… Мандариновые деревья… Апельсиновые деревья… Лимоны… Грусть…
Ира, знала бы ты как я ненавижу людей… Путей господних не учесть.
Новая формула выведенных сумасшедших явно примитивна. Лежащие привязанными к кровати серьезно помышляют, что именно они предотвратили ядерную войну. Они заказывают по радио, когда санитары их отвязывают, любимые напевы в мелодии. Степной волк Гессе пока тоже борется за мир и ходит на концерты. Но для чего сохранение? Чтоб господа утешались безвинными усладами? Чтоб размножать по земле люд?
Ира, может я  и сошел с ума от злости. По-мне бы старый добрый Эдем. Но там тоже плодятся и размножаются. Может все от того, что у меня… детей.
Танец войны по следам умерших солдат. Танец солдат по следам умершей войны.
Электрический свет причудливо из окна ложится на линолеум. Вечер нового дня. Звучит ритуальная психоделика. Я, размахивая телом, перепрыгиваю на обозначенные лучами места. Готовясь к грядущему потрясению, поднял потолки. Меня на работе считают странным. Я, купив консервы и водку, возвращаюсь к местам войны. Там я медитирую на развешанных по стенам стульях, принесенных со двора древесных ветках, колокольчиках на лампе, прошлых фотоснимках, маленьких яблоках в старом холодильнике. Ко мне заходят приятель со своей подругой, пьют мою водку, заедая консервами, пренебрежительно отзываясь про мою цветную одежду. Они не понимают меня. Когда уходят запоздалые гости, я читаю далекие книги и вспоминаю про предложенный унитаз в середине комнаты и меньет. От того и другого я отказался вежливо и доходчиво. А теперь это все так далеко, когда я уж третий час сижу в ванной, то и дело добавляя теплую воду. Потом окружают меня стихи и сон.
Так было некогда, когда был танец войны по следам умерших солдат. Так было тогда, когда был танец солдат по следам умершей войны.
1.12.2005.
Вадик.
Утюгом разглаживаю бороду и думаю о дзене. Знаешь, не хочется, мелко семя ножками, подобно муравейчику (узнаешь мотивы) бежать на службу. Хочется изучать испанский, связать носочки, опубликовать парочку статеек о чем- нибудь важном, начать рисовать эскизы. Можно и преподовать. Кому и что? И главное, зачем? Ничего не понимаю в твоих словах об атрибутах. Человек сам и есть дзен; рожденный и сотворенный. Кто-то носит длинные волосы, кто-то бреется наголо. У каждого свой дзен. Каждый выражает этим свою философию жизни. Длинные волосы и рубашки хиппи происходят из одежды и внешнего вида индейцев, huipie- сорочка по- мексикански и по- индейски. Самоубийство- великая идея, хотя и пагубная, т.е. не созидающая. «Ты убиваешь себя тем отвратительным ножом!» - вспоминаю слова стихотворения. В конце концов самоубийство происходит ежесекундно и что ты поделаешь с этим? Ежесекундно мы создаем и разрушаем наше тело. Мы убиваем себя отвратительным ножом своих привычек. Чего тебе еще? Хватит, чтобы довести себя до отчаянья? Так где же смех? Мне- смешно.
Маленький олень лежит, у него оторвана голова, он лежит в луже крови. Любовь- это вена, которая соединяет сердце с остальными органами. Великая связующая и созидающая сила. Зачем я это пишу? Чтобы сказать самой себе, предостеречь саму себя от распада. Страшно? Но я уже проросла в эту землю, в эту Луганскую землю, будь она неладна. Этот уголь, который вырыли у нас из-под нас. «Все самое ценное забрали». Теперь мы глупо хлопаем глазами, ожидая чего-то от будущего. Уголь вырыли, его больше нет, так чего же нам ждать? Под нами пустота, это уж точно. Зачем изображать из себя барышень? Мы ходим по земле, которой нет, которую продали. Здесь нет ничего твоего и ничего моего. Вот так. Ну как, по- прежнему смешно? Вертинский не ступил на землю. Он ступил на льдину, которая через время растаяла. Вертинский знал, что это- не почва под ногами, которая питает сосуды. Кто обманулся? Кто осуществил обман? Кому хочется верить в Родину? У монаха, у дзен- монаха нет дома, нет Родины. Ира.
Пусто ли было вчера? По какому критерию определить? Вообще говоря, относительно вчера много слов уже сказано. Вчера такое же несуществующее, как и завтра. Нам приятно творить мифы, нас уносит- и мы там тонем; в безбрежный Океан фантазии. Для заблудших звенит колокольчик, трень, трень, трень. Как провели день? Приятно или неприятно? Не приятно,- кричим мы,- нас заставили работать! Главный монах заставил грести листья на дорожках, вокруг храма. А учитель Дзена ударил посохом, когда мы не смогли объяснить коан. Не приятно,- капризничаем мы,- да, не приятно. Знаешь, вчера подобно тени, вечно ускальзающей от нас. Темной тени. Она, эта тень, как будто для того, чтобы сегодня стало заметнее. Мы никогда ничем не наполним вчера, потому что оно только тень сегодняшнего дня, прошедшее настроение, ничто, никогда, никем не обладаемое. Мистификация, миф с капризным лицом. Маска. Приподними ее и ты увидишь, мы увидим только сегодня. То, что пугает нас сегодня, то, чем дорожим мы сегодня. Живое, меняющееся лицо сегодня. Отмершая продырявленная маска вчера или новенькая разукрашенная завтра. Каково тебе было вчера? Пусто? А сегодня?
Я знаю только одних воров,- воров, которые крадут мысли. Знаешь, когда они сосут мозги это унизительно и неприятно. Их много, они только и ждут того, чтобы наброситься и… Я не боюсь их. Лев Толстой, Шопенгауэр, Фрейд, Секида Кацуки,- живые примеры того, что после смерти можно жить. В своих мыслях. Те, кто сосали мысли, питались ими, но они никогда не стали их собственностью. У мысли есть лицо, она как личность. Что же ты будешь делать с теми, кто ворует и неизбежно убивает? Воры в законе? Да, это так. Что же делать с мыслями? Они рождаются естественно и органично, потому что Дух оплодотворяет  Душу, живой Дух живую Душу. И это так же вечно, как убийство и воровство. А проституция? Ты меня извини, всяк в этом мире спешащий на нелюбимую работу, к нелюбимой жене или нелюбимому занятию,- проститутка. Разве не так? Хорошо? Да?

               
               






                Жадина.
В мифологии индейцев был некий персонаж как Тласольтеотль. Так ацтеки называли свою богиню, пожирательницу говна. По их верованию Тласольтеотль очищала их от прегрешений. В честь богини плодородия, покаяния и сексуальных грехов приносили жертву. Из кожи умерщвленной молодой девушки делали куртку, которую надевал жрец, олицетворяющий богиню.
В прошлом веке на просторах СССР было естественным когда люди пожирали говно, а интенданты фашистских лагерей дарили своим любовницам сумочки, изготовленные из человеческой кожи.
                Продолжение.
Жил-был один Привет. Раньше, когда у него была интересная жизнь, его звали по-другому, но с тех пор как подруга ушла от него, он стал Приветом. Привет раз в месяц приходил в дом, оставшийся от прежней жизни, и брал деньги от квартирантов чтобы как-то свести концы с концами. Единственной примечательностью этого дома была картина, которую Привет повесил для разнообразия на стене. Теперь Привет жил автоматически. Автоматически пил-ел, автоматически добывал деньги себе для того, чтобы развлечься, автоматически спал. Город, в котором Привет летом дышал пыль, а зимой ходил по лужам, не обращая на него своего внимания, жил своей жизнью. В месте поменьше из Привета сделали бы цель для насмешек, окрасили бы жизнь невыносимыми муками, а здесь Привету было легко смешным автоматом. Так он спокойно мог зайти в забегаловку, и так же спокойно мог съесть чебурек с томатным соком, никто ему слова не говорил. Когда зацвели абрикосы, Привет в очередной раз зашел в бывший свой дом, дабы встретиться с краснощекой женщиной, которая съезжала из его квартиры.
- Да, все хорошо, только вот картина… Мне нравятся эти вырезанные фотообои, но зачем вы приклеили к ним маленьких дракончиков?
- Я Вас предупреждал, что если картина не понравится, Вы можете отложить ее в чулан. Что Вы делаете? Зачем отрываете дракончиков? Прекратите! Целое время Вас все устраивало, а теперь напоследок Вы решили испортить картину. Прекратите!
Прошло несколько времени пока Привет не успокоился. Как-то раз он зашел в питейное заведение дабы отпить стакан портвейна. Когда он наблюдал старую блондинку за столиком,  к нему подсел молодой тип.
- Можно присоседиться?
-Присаживайтесь…
Тип пил и пил, а потом затеял монолог.
- Началось все с того, что сотрудница жены стала участвовать в политических движениях страны, стала получать устраивающую ее за это плату и пригласила мою жену быть в избирательной комиссии прошлого года. Мы купили за выборы-2007 треть стиральной машинки, кухонный стол и два табурета. Сотрудница поняла, что политика несет за собой деньги, уволилась с работы и стала одним из региональных ставленников Будущей Руководящей Партии. Она предложила жене покупать голоса избирателей за 30 долларов в выборах -2008. Что нового? Жена, немного поколебавшись в моральных принципах, пустилась и меня пристраивать. Ведь как же- я ее муж. Вспомнив как покупались приватизационные чеки в ларьках 90-х ( а я по совету мамы вложил свой на папино предприятие, потомучто как говаривала мама, что чеки стоят дороже, чем их покупают предприниматели, я за десять лет с папиного предприятия раз в пол-года получаю по почте приглашения на собрания акционеров и уведомления, что мои акции составляют пять буханок хлеба) решил и согласился с женой. Это называется…новый метод- нет…новый менеджмент- нет…ах-да новая политическая технология. Православные участвуют в выборах. Был вчера настойчивый звонок в дверь, открыл- два Свидетеля Иеговы предложили говорить с женой, но та не согласилась, а я, вспомнив когда был их некрещеным  возвещателем царства, лицезрел как у крещеных братьев Свидетелей Иеговы не было времени для лампочки на лестничной площадке их  сестры, а помогали ей их злосердечные миряне. Но это было вчера. А сегодня жена изъявила свое желание чтобы ее партийцы создали новую веру, и чтобы люди голосовали за нее. Но так как нет еды, для нее лучше получить реальные деньги за Будущую Руководящую Партию без веры. Слабая надежда. Не грех, а может и грех- выпить. Ап… Сегодня я- один, завтра- другой. Завтра, когда буду трезвым, жена будет говорить со мной о выборах-2008. Что же Вам рассказать? Вы спрашиваете «что новенького»? А нового в том, что выборы в этом году не состоялись, а перенесены на будущий срок, ничего нет.
Привет, скривившись, встал и ушел, а неизвестный тип все сидел- сидел.
Прошло еще несколько времени. Когда на город обрушилась снежная метель, которую не помнили живые поклонники «Систем Оф А Даун», Привет был у порога нового квартиранта , собирающегося покидать временное жилье. Привет позвонил в дверь, расписанную меловыми стрижками. Квартирант открыл, Привет вошел.
- Да, вот деньги за проживание. Единственно, что мне понравилось, так это картинка из детских мультиков. Но как и во всей квартире на ней много пустых пятен. Вот если б побольше ковров, я бы остался подольше. Счастливо.
…Привет долго бродил в ветре и снеге. Прохожих было немного. Привет по-тихоньку успокаивался, теша себя загадочными воспоминаниями снов. Сны были реальны, а город кипел и испарялся, белый и далекий. «Не зайти ли мне в забегаловку?»-подумал Привет. И долго не мешкая отбил снег из ботинок на скользкой лестнице, ведущей к бару. По-привычке заказав стакан красного, Привет уселся на желтой скамье около работяги, пьющего из бутылки безалкогольное пиво. По-привычке начал слушать монолог.
- Как я закапал своего сотрудника? Да очень просто. Тот мучался болезнью сердца, но пил. Вскоре отдал концы, и нас пригласили на похороны. У подъезда уже стоял красный гроб с цветами и родственниками. Фотография когда-то живого не клеилась к всеобщей обстановке. Подъехал катафалк. Наш бригадир с сигаретой в зубах немного поднес деревянный большой крест. В автобус  и автомобили сели люди и приехали на далекое сельское кладбище. Там уже была вырыта могилка. Поп отпел молебен. Родственники поплакали. Наш директор хвалил в своей речи умершего как отличного сотрудника предприятия. Гроб опустили в яму. Начали закапывать. Работу привыкли распределять равномерно, и я приложился к лопате и песку. Потом пили-ели в ресторане. А дальше я не помню…
Привету все наскучило, и он вышел подальше, куда глаза глядят. А глаза смотрели у него только вперед. Впереди были дома в метели. Впереди колыхались вызывающие раздражение сугробы. Впереди ритмично стучали флагштоки. «Ага, ага, агя…»- послышалось Привету в ледяном ветре, как будто это был не ветер, а человек, подсчитывающий котлеты в кастрюле. «Ага, ага, агя…»- перекривил его, ветер, Привет.
                В состоянии сна.
                (Один).
Над распахнутой дверью комнаты будет витать вермишелевый дым. Экономная лампа в замусоленном плафоне будет созидать пещерный свет. Серийные пейзажики, всунутые к пластмассовым рамкам, будут делить с холодными батареями пространство ломанных стульев. Привет руками будет крутить электрофон. Сифилитизм дум будет течь из прошлого. Прошлое: дедушка у Привета был Лениным. Так старушки и говорили на деревянных скамейках: вон Ленин пошел. Настоящее: привязонности к обустройству коммунилища заставляют Привета быть в курсе. Всякий раз. Крутит Привет руками экстрементный фольк. Товарищ Дин Рид, глагольте.
                Экс-фольк. Антиинтернетовская.
Что-то уникальное хочешь написать? Типа шел-шел человек и сщу… Ну давай начнем.
                «Ежик с дырочкой в правом боку».
Шел-шел человек и умер. Тебя обзовут в плагиате. Знаешь кому эти строки принадлежат?
Поищи в Интернете. Что именно хочешь услышать? Как сложна жизнь или как она проста? Это понимание. Люди каждый день смотрят в небо и не видят одной необыкновенной вещи. Себя. Они думают, что не связаны со светилами. Первое из них Солнце, Юпитер, Сатурн. Они просто смотрят и не видят. У них нет телескопов. Они не обладают телескопическим зрением. Мелочь, но не приятно. Это в скобках. Они просто ищут там себя. Не находя себя, они ищут в обломках, в поясе астероидов. Астероиды периодически срываются с орбит. И никому в голову не приходит, что это- разбитая планета. Если бы они проанализировали коим образом случилось? Не было никакого столкновения. Просто воевали друг с другом. Думали, что это- детские игры. Достаточно было взглянуть в прошлое, чтобы узнать какая планета находилась на этом месте. Как им не стыдно. Души остались, а планет не осталось. Достаточно просто взглянуть на солнце, чтобы увидеть пятна по поводу того, что произошло. Возьмем например планету Юпитер. Зевес. В свое время вокруг Юпитера вращалось то, что сейчас называется солнечной системой. Сатурн с его кольцами. Внимательный наблюдатель видел какие кольца вокруг Юпитера тоже. Ну а Плутон отлетел так, что возвращается в реальном времени раз в 120-130 лет. Голову потерял это называется. Были и другие планеты.
               

                Про кометы.
Недавняя комета с двумя хвостами в разные стороны, которую заметили именно китайцы. Странно. Хвосты в разные стороны. Один из газов. Другой из каменев. Газовый хвост идет от Солнца. А камень идет к Солнцу. Вот и вся разгадка. Для людей, которые хотят увидеть, что происходит у них в мозгах, просто надо увидеть некоторые вещи, которые я нарисую. Да ты и так видел неоднократно. Интернет тут не при чем. Потомучто ноосфера- это более совершенная система. Начинается.  Про сэбэ. Скобочки. А те люди мають сылу для того, чтобы кого- нибудь зруйнуваты. Нащо йим, для мэнэ нэ понятно. Пэрэтворэння букв, то бишь писанного текста в печатные для них забава. Воны замисть того, щоб робыть, хочуть занутуваты.
                (Два).
Хром, фрум, фрум. Фрам. Это из личного опыта. Детские книжки и бюстгальтер, подвешанный на подоконнике. Новое из губернских жен Санчо Пансы. Глюкомер стоит на пяти строках, шесть. Взгляд пустоты там, где идейные кладут колодцы. Жалость вишневых сцен… А вот и курага подоспела. На лукошках фотографических поз разрисована дева. И как не приятен галстук ее волос. Отсрочка победитовой стрелы. У лукоморья дуб зеленый… А на полу разлегся отрок. Как всегда свадьба пьяных кошек. Гусары и областные дамы. Раз-два-три. Раз-два-три. Порхают птички, поют о пороке. Ласково встречает сексуальную дрожь киберскопическая плазма. Нажим. Зажим. Вот…
Индейские саквояжи на приторных безплечьях. Камни. Губительно сказывается дух. Лишь только подует, как сразу отлетает. Распевки дрессированных дуд. Кто? Ю! Восходит на фундамент элитарных курятников этаж грибоедов. Закажите гроб с пианино. И тогда райские птички склюют вашу ладонь. В отопительный сезон здесь социальный колтрейн заливает трубу подогретой водой. А в Марте он ищет Любовь. Проказой обслюнявил местность проказник. Но все хорошо. Трамвай остановился у стеклянного ларька. Утром пожимают ладонь сотрудники. Афиша сменена. Настроение улучшилось.
                Афиша.
Вам становится лучше.
Подавив мятежи неизрасходаванных средств, Привет развивает политику целесообразной вложительности. Чтобы заблокировать комплекс сиюминутной удовлетворительности он погружается в древние трактаты. Ноги торчат из волн чьего-то раздумия, живот кверху. Наступает бесчувствие. Привет не слышит свистков, Привет делает шаги, плывя и отсчитывая мелочь у киосков. Улыбчивость использует его, затягивая все глубже в лоно гуманитарных полюсов. Какой-то хвост волочится за ним. Селедочный транспорт доставляет к ящикам проданной реальности накаченные соски просоленных особей. Вкусные японские традиции. Привет отгоняет рукой поверхность и по-прежнему плывет еле живой. Вот и присказка.
Боже, милостив буди мне грешному.
 

 


               








Пособие для работника, убивающего в себе время.
Упритесь спиной об прямую стену. Почувствуйте всем своим позвонком ее твердость. Старайтесь устоять там, не обращая внимания на легкое головокружение, минут двадцать. Чтобы было интересней смотрите в одну точку на противоположной стене. Воспринимайте жизнь этой точки, во всех ее сущностях. Если стало скучно, закройте глаза. И в темноте можно увидеть образы вашей собственной мысли. Вы- первооткрыватель. Отойдя со стены вы вздохнете с облегченьем, потомучто двадцать минут чьего-то времени было потрачено на самого себя, и это было нелегко.


                Да не обмелеет у Вас река поколений.
Черный пепел опускался с высокого потолка когда-то намоленного места. Теперь бывшая церковь рассматривала остриженные затылки переформированных граждан. Поиск святости округлялся к дырке акустической трубы граммофона, оставленного для аклиматизации среди авторитетных портретов красного тона. Среди несусветности происходящего возвышался бледный человек и в перерывах тишины от очередной пластинки не щадил и так уставший коллективный ум декламацией рифм. Церковь искала прихожан, но мученики, отбив чечеткой кресты, воздвигали эпохиальное  веяние, воздав дедовской вере  дулей, формой, размером столь похожей и близкой для глаз старушки, собирающей окурки в аккуратные нищенские кучки. Черный пепел наполнял собой внутренности церковной истории. Потомки новой памяти унаследовали легкость, с которой отрекались и предавали на изменения будь то убеждение, будь то кровь- в любом случае мироощущение настроено к переменам старого обыкновенного. Отцы с сожалением вспоминают былое, а дети, широко открыв глаза, дрочат и мастурбируют на образы неизведанного, но уже знакомого приближения. До новых встреч. Когда отпущенные минуты истекут, дети станут родителями. Государство возьмет на контроль вновь прибывших, а перемены по-прежнему будут течь в устьи веков. Гляди, созвучие я и нас ныне перепланирует завтра. Сила…


 





               
                Цаца.
                Все пройдет как дым (из разговора в трамвае).
                Дым-ца-ца… Детства живая почка.
Женский парик пятидесятых, советских, немытыми волосами свесился из тумбочки. Кажется, что под волосатой чужой прической должен быть кусочек кожи с красными элементами мяса. Полная устарелая женщина ложится на пружинную кушетку и зовет внука поиграть. Пятилетний мальчик чувствует в себе мужчину, когда, взобравшись на смеющуюся бабку, маленьким животиком трется об колышующиеся груди под задорившимися глазами. Далее следует игра в прятки. Скуки нет. Скучных нет. Бабке с внуком весело. Весело и внуку с бабкой. Время минует быстро. Возвращаются из работ папа и мама. Орет магнитола «Романтика», бьется хрусталь. Романтика семидесятых, советских, бьет прилегшего на кушетку папу углом упавшей со стены чеканки по голове. Папа трогает шишковатый ушиб и включает телевизор. Мама, жалуясь на почки, пятилетнего сына уводит в спальню, ложит на детскую кровать, вешает на дверь круглое зеркало, отражающего черно- белый экран. Спокойной ночи.
                Дым-ца-ца… Вот вам с отрочеством.
Доброе утро. На покрашенном стуле сковорода с жаренным цыпленком. Отрок, укутавшись в ночное одеяло, хлопает в ладоши, зовя прислуживающих пенсионеров. Те появляются с банкой яблочного компота и сообщают, что скоро приедет из чужого города развевшаяся с отцом мама. Отрок опять хлопает в ладоши, старики, думая, что наконец- то после стольких мучений ему радостно и хорошо, зажигают мультики на телеэкране. Отрок, опуская руки в тазик с теплой водой, умывается и чистит зубы. Затем одевается, глядя в старое зеркало напоследок завязывает пионерский галстук. Взяв пол- рубля, выходит.
                Дым-ца-ца… Выйдя, вновь заходит юношество.
Зайдя в комнату, юноша складывает библиотечные пластинки и сразу включает магнитофон. Песни сливаются с шушуканьем соседей. Юноша приклеивает к стене черно- белые фото. Сверху вниз и обратно разглядывает отмерающее поколение, останавливается на изображении молодой в вьетнамской шляпке курортницы, онанирует. Кончив на живот, юноша достает деньги, подносит спичку. Зеленая бумага быстро горит. Звонок в дверь оглашает председателя художественного совета. Похожий на испанского кабельеро любитель иконописи занимает юношу шевелящимся языком из волосатого рта. Выпив медового чаю да искурив сигаретку французский шансон сменяется лесными бардами. Это навещают юношу неженатые спасатели. Неполная бутылка водки достается косой подруге- еврейке с цыганской кровью. Живущий при коммунизме не терпит пьяный храп. Юноша выходит на улицу, ища хулиганов и насильников. Бродя по городу до синицыных песен, юноша заходит в комнату.
               
                Дым-ца-ца… Все, что не поспевает созреть, гниет. Старость.
Вставные зубы. Лысому старичку от того, что не может поиметь все, что в виду, по- библейскому нехорошо. У него есть квартира и работа, но у него нет кадделака. Кто же он? Так как он не имеет абракыр, абракыр не имеет его. Он проходит мимо видных мест да в себе заглядывается на попули. Лысый старичок хочет всего прогрессивного, ему бы переместиться в центр, мечтая на мировой переферии. К постоянному концу жизни его окружили условия. Мировые условия, собранные воедино. Дрожащие руки. Он знает, что за окном плюс восемнадцать- политическая погода его страны. Тридцать шесть и шесть, она будет расти- его судьба. Так случается, когда оканчивает свой путь весна. Весна двадцать седьмого года. Лысый старичок путается на значимых только для него числах. Он хочет чтоб о его смерти побеспокоилась жена. Как побеспокоилась о смерти другого лысого старичка  устарелая женщина. Аминь.




                Папа пишет стих.
                Дядя Витя сторожит дом.
А
 в дому только он.
G
Прези дент не на стоящий.





R
Конец
               



  Когда- нибудь выстрелет…
По- народному фольклору.
               
                ***
Вася, Степа, Маша,
Клава…
Хризантемы и
Стакан воды…
Подтертые задницы,
Облегченные писюны.
Живот, требующий пищи.
Ждать беды
Или победы.
Курить здесь.
Над каким-то
Солнцем
Гуляла луна.
Вербная неделя,
Непонятная
Своим
Смыслом,
И думающий
Труль-ля-ля.
Возьми свой
Рулон бумаги
И в туалет
К зарешеченному
Окну.
Где правит
Праздник               
Тамаду.
Горбачев, Пугачева.
Кучма, Билык.
Будем разом
Есть балык.
                ***
Посмотри назад в прошлое.
Как оно сверкает на солнце.
А будущее, посмотри,
Оно такое же прекрасное?
Что мир у твоих ног.
Это маленькая пиццерия
На углу двух улиц.
И ты вечная и стареющая
Официантка,
Которой 23
Уже.
                ***
Цоя ли бездельник.
Я не знаю, что со мной происходит? Что мне делать и как?
Это быть может весна… Просто весна.
Я не знаю, что мне делать.
Скоро лето, рукой благодать.
Ложное сомнение чешет по виску.
Наши внутренние конфликты и а.
Абевегедейка. Я.
Кто тронет-
Тот умрет.
Или отмерают я.
Надо почитать- хорошее слово- надо.
Хорошие люди.
Гомон, угомонись!
СНИЗЬ.
                ***
Знакомые. Лица, постройки, живые. Что- то тает. Быть может время. На скорую руку приобщив еще один штрижок, бабушка Катя любуется. У нее открыты глаза, она ровно читает книги, но она слепа. Кто знает это новое недомогание? На пороге уселся чубатый голубь. Детки закурили по сигаретке. Проехал зеленый транспорт. Кто мне скажет потом? Выпив химической воды, почему- то чувство приобщения завершает неполный круг. Набухают почки – значит скоро позеленеет. Зеленый транспорт проехал мимо бабушки Кати. Она провожает его взглядом, но она ничего не видит, внутри ее смерть. Духи «Асоль». Знакомые лица, знакомые постройки, знакомые живые. Эй – Би – Си.  Подумать солгать. Миллиардная частица правды. Трюк, многократно повторенный. Повторенный многократно, трюк. Знакомые.
                ***
Кого ты хотел увидеть в храме? Вот ты перестраиваешь ножками. Вот ты на верхатуре познания. А после- оп! Неудачное поползновение. Лежишь, размышляешь, но уже внизу. Гули, гули- кто-то кормит птиц. Девочка показывает. Смешно, потому, что просто смешно.  И горестно, оттого, что все устали и надо есть. Открывается зубик и информация властвует. Лесть как лезть. Опять кормя обещаниями, кто-то возжелает побеседовать о помощи людям, птицам и иным зверюшкам. Посадить цветок. Купить цветок. Уютно зацепиться к стенке. Крики на двадцать минут беспризорных. Скулит собака. В храме образа и печати. Так почему мы? Молчание бурь. Супчик в стакане. Он скоро прийдет, кое-кто, но прийдет. Настенька, не плачь. Не плачь… В тихих  бурях есть доля правды, а мне кажется, что я опять разговариваю с машиной. Вам куда? Снова наверх. И сызнова заваривается кнопочка и код. Занавесьте лица. Затонизируйте лица. Отпуск и дых. Ложка вина с постным хлебом. Не видьте, не смотрите, не внемлите. Брехливая ложь. Успокоители на лицах. Ласкатели на глазах. Код еще на один год. Друг, папа, сын. Друг, Папа, Сын. Вежливо толкает мальчик девочку в спину, и в то же время они говорят. У меня есть день Ги, я у него кредитор, раненный временем.
                ***
Плотник Иосиф наблюдал как он выпал из времени. Остановилась природа, впереди гряло рождение. Иосиф играл  клавишами пианино, на кухне разговаривали две богини. Они слогали договор о будущих взаимоотношениях , и выясняли чьи духи сильнее. Мария наставляла мать Иосифа. В апреле шел снег. Иосиф искал средства. Иосиф просил средства. Надо было срочно избегать. Плотник . Иосиф. Закрытый в остановлении. Плотник закрыл глаза и вышел из подъезда. Он встретил бога. Бог через пять минут вышел, Мария зачала. Иосиф изумленный и поставленный на место стал продолжать жить. Иосиф был моложе Марии и бога, но он пришел из ничего и боялся ничего. Ничего было отвратительным и до вечности. До. До. До. Мария была богиней, а Иосиф ничем, но Иосифом. Информационная эпоха. Кто владеет информацией, тот чувствует себя уверенней. Объем информации отличает специалиста. Слова Марии.
                ***
Иосифу нельзя было пить неизвестно соседям что, но Иосиф спивался. Он чувствовал легкость и движение часа, когда прохожие проходили мимо. Со своими злыми или конечно добрыми минутами. Иосиф чувствовал значимость. Значимость остановившихся секунд. Плотник строил дом. Дом- жил Он. На работе сотрудники из машины вытаскивали фразы. Сотрудники делали стулья  в честь родившихся детей. Стулья были примеркой к едокам. Рыба, фрукты, белое вино. Для дам рабочие не желали денег. Дамы общались и просили сигаретку. Но Иосиф вдруг отыскал по Интернету слепую девочку. Она ему была важнее чем его сын. Какова важность, когда от тебя зависит весь белый свет. Весь белый свет оказывается зависит от единственной кнопочки. И кода. Живые, размножающиеся машины- как хорошо. Иосиф жил, две тысячи лет назад. Иль вперед? Девочка была богиней машин. Она не мыслила себя старухой, но года брали свое. А это- душа машин. Иосиф не понимал. Нищий Иосиф. Где дорога к храму? Надо бежать. Бежать только вперед. Потому, что глаза плотника. Сын. Иосиф вдруг возомнил себя Иосифом. Пьяный бред…Слепая девочка… Мария… Сын… Бог- Отец… Остановка… Бедный Иосиф. Иосиф дрочил к Марии. Ему важна была оказывается Мария. Иосиф видел. Ничего… Мария говорила про интернаты. Иосиф ненавидел, злился. Добрые люди.
                ***
Здравствуйте. Ба!  Я вас знаком.
               







                Пособие для работника, лечащего в себе время.
Почему одевают белую маску врачи. Когда кричит или молчит природа возникают шумы. Успокоительного шума не много. Может это зависимость не от успокоительного, кто как решает. А после происходит. Как Вы решите. То ли это ярмо, то ли это в кайф. Но опять- таки летает ветер. Время и дипломы. ВШЩГ(*НРАЕЕШГШНМШНЯ.Время.VADRAT.

                Вселенная Фантазия.
Был. Было.Были.
Есть.И Будет.



                Дневник.
Сегодня приезжает Лев. Почему-то грустно и нормально. Буратино на покое. Живой Буратино и лиса Алиса снуют рядом. Потом начинается день. День прожит, и нормально. Да, сегодня приезжает Лев. Будет весело очень- очень. Раз- два- три- четыре. Раз- два- три- четыре. Раз- два- три- четыре. И весело и грустно. Зацикленный мозг, напитанный химией. Кто- потом разберет. И все-таки забавная штука- машины.
Веселые звери.
Веселые машины.
Веселый человечек.








                ***
Представьте себе картину.
Едет в коляске человек.
У него нет ни рук, ни ног.
Один живот, без писюна.
И голова на плечах.
Человек смеется и
                Веселится.
Народ встречает его
                Улыбкой.
А человеку….
Посадите_ка у себя
                В квартире
                Куст
                Сирени.
Я не могу.
У меня кошки.
                Спасибо за внимание.



                ***
                Ничего. Чего).Чего(. Чего?
                Ничего. Кого). Никого.
 С                Сережки на бусах. Бусы на сережках.
И вновь подталкивает кро кра
В  Вновь.
                ***
Итак, с****еть или схуеть? Был сего дня дождь Моррисона. Теперь так стригут день Ги. Ныне щебечут. А кто? Они. Мы. Здрасьте. Вновь. Собачка вздыхает и закрывает глаза. Но .
Мы не педики. Расчехлите холсты. А я вы пил пива. Пойду курну. Итак. Курнув пива. Блин горелый. Расчехвостиается весна. Новый уровенть. По- тихоньку. Вялотекучка.
                Дневник
Целеустремленного  индивидуума, морочащего деток из аквариума.
Дневник целеустремленного индивидуума, морочащего мужчин и женщин из клеток.
                Ба Мажка, Найденная Под Балконом. Кого- то Бал Кона.
«Это фильм о Колчаке как о положительном герое и одновременно как о простом человеке, со своими слабостями и недостатками. Неожиданный фильм, пронзительный. В нем ни революционные события, ни любовь женатого Колчака к замужней Анне, ни знакомая по  «Ирониям Судьбы» пара. Константин…» И Т7. Каждому что- то хочентся для себя. Раз- два.
Пьяный проспится,
Дурак иногда.
Пьяный проспится,
Дурак и когда. (Из разговора на лавочке).
                Рыночная Песня.
Утро, у-у-тро. Безалаберный
                Дед.
Дед Петрович прошел мимо.
Значит солнцу пора.
День- день- день.
Спокойные шаги, топо-
Чащие шаги.
У- у- у
Нам нужен хлеб.
Прилетел голубь
А- Л- Л- О.
Затонизированные стекла
До одиннадцатого
Числа.
Мужчина, романтично глядя-
Щий из наушников.
Шарф цветной, сколько стоит
Пол- кило.
Детские шаги, хлопок
Дверью.
Зажигание проверь.
Ею.
               




               




Милиция Сидит.
Молящийся мужчина в непроницаемых очках держит на ладони сочный апельсин. Свет из кварцевой лампы. Солнечный цвет соприкасается, сливаясь в волосах и апельсине. Мужчина поднял руки вверх. Милиция обозревает. Милиция курит. Милиция сидит. Вот  только не принято давать девочке имя- Милиция, а по фамилии - Сидит.
                ***
Облокотясь на женские сиськи, Потапов уходит. Уходит от долгов. Долги на женские сиськи. Голубь воркочит, синица свистит. Злостный пионер. Травяной индеец. Ласковый кот. В выйдет- не выйдет оказывается забавой. Пионер вошел в индейца. Кот мурлычит. Кукушка под ослепляющей звездой.
                ***
Начало изумрудного цвета конца мая. Из серебристого телевизора трубит оркестр прошлого, прогрессивного, технического, пролетарского века. Двери с деревом и белым отворены для зеленых, пошатывающихся листьев вместе с движением, характерно звукам резким и косающимся соседей. Пепельный кот мягко проскользнул на жужжащую природу разнести склокоченную розовым языком щекочущую шерсть. Труба и муха. Черные, тонкие, длинные ресницы на квадратиках поцарапанного бывшего синем линолеуме. Православный молитвослов зеленой, золотой и белой, маленькой книжкой дотронулся серой, мелкой пылью к увявшей в воде недельной давности сирени. Опять- таки городской троллейбус падающей атомной бомбой раздавлен свистом быстрых чижей. Жена пушистого кота полосатой кругляшкой как- бы на протянутых в лене лапках успокоилась и дремлет в тканях кресле. Май среднегородской.
                ***
Что Вам подарить в этом веке? Набор редких грампластинок? Книги первых изданий? Картины в рамках и без? Слова? Стихи? Дни? Деньги? Штаны и кожаные туфли ? Майонез? Небывалого размаха чисел не видать… Ну и что с этого? Стрекочещее утро в лабиринтных подошвах сна образует с цветастым ковром некую иллюзию спокойствия. Тратится топливо, вырванное из недр земли и переработанное. Тебе снятся любовники с красными волосами и любовницы с золотыми вилками. Ты может даже желаешь увидеть их еще раз. Что- же: до встреч. Удобных поз и ласковых объятий. Он скажет ей: привет. Она  ответит: до утра. Где- то проснется ребенок и будет звать маму. Не надо его ругать. Человеческий ноготь, порванный ноготь, лакированный ноготь. Ребенок. Ревенок. Что тебе подарить? Погремушка в мягком слоненке, юла с несущейся меж хвойных кустов тройка, песенка доброго крокодила. Все это в былом… Из-за склона появляются розовые и теплые лучи. Они медленно развиваются в воде. На черной грузовой камере с вулканизированным дном сидит зеленая фигура. Удилища опускаются к волнующей поверхности. Ждем поклевки карпа. Каша и макуха. Радостное от трепета живого ожидание. Радостное словотворение и дасмановские мечты. Измены- дела бытовые.


                Хотелось бы не о мухах.
Остроногие чрева бульбонят по астралу. Чайные дела. Дом с мутными окнами на проспект. Здесь беседует образ портативности с дьяконом обмертвевших луз. Получается так : кто прав - тот выбирает комплекс неконкурентности, кто застигнут врасплох - тот криво улыбается. Свет. Две скрипки. Две любови. Две сигареты. И зеленые камушки. Рездвонит газета в обрамлении сплетенных острых ног. Звезды путеводятся за прямым законом Мана. Субстанции гомеровских строк вылазят из тонких пещер и хотят покричать. Но это – муслон. Ласточкина скорость. Лай обшумевших кольц. Черных колец. Луна вздыхает здесь. Не по теме : зайцы. Псы грызут зайцев. Зайцы грызут малину. Малина грызет кожу. И тому подобное. Так все – таки : астрал есть или его нет… Всенощное бдение. Итак
Жил – есть – и будет некий граждан Сковов. Он любил – любит – и будет любить Сковову. Итак
В неизвестном государстве была война. Цар и наместник патриаршества пил только снотворное. Ему было невмоготу. И вот вызывает он к себе Сковова, говоря : дай мне спокойства. Сковов весь затрясся, но себя не выдал. А на деле стал по понятиям странен, забил гвоздь в глаз вражеского портрета, выкупил обреченных менять веру. Цар все - однако пил. Цара было жаль. Сковов разошелся по библиотекам искать чудодейство. Но государство было неизвестным, да и чуда не сыскать. Старшие сестры гоняли вагоны волков. А их братья сидели на Интернете. Тогда Сковов окутал цара железом, подвесил его безбрежный ум к расписному потолку и заставил глаголить. Тот лишь мукал. Тут вбежали сельские девицы, возжелающие свои мозаичные обрамления апартаментов сменить на торфяные столичности, и начали крутить тайским массажем прям здесь и ныне. Сковов взял в руки веревочный кнут и побил девок. Особо сие занятие понравилось некой Василисе. Ей дали прозвище Премудрой и она каждые пол – часа заглядывалась на своих подружек да в сторону возлежбища. Но Сковов снял с потолка цара, и господар обплевал затейливую компанию со сладчайшим толкованием. Тут из кипарисового угла запел пророк, наревновавший государство. Он воспел цара, Сковова, Сковову, Василису и войну. С неба пал огонь…
Войны не стало.
Не стало государства.
Цар стал покоен.
А потом детвора стала гонять мячик во дворе. Поддатые мужички давай ругать прохожих. Такси развозить студентов по родительским очагам. Тополя обдавать пухом. Уволенные актеры играть куклами на скамье. Кривоногие голубки брать толькочто купленный батон с ладони. Голубиться небо после страшного огня. Для каждого экстрима свой апокалипсис. Мерси.


                ***
Июньчатое августа было отмечено громозким скоплением общества. Чувствуешь как от большого круговорота идей ты трезвеешь, а? Собачки остались за дверью. Метро наконец-то устало. Едет машина «cкорой помощи» отбирать пьяных и сердитых. Вот оно- конкурентоспособность. Я про черные кирпичи. Улыбается папа капитализма и вообще политических изменений вперед. Громозкий пласт на переработке да приобщении общества. Уж лучше бы сон, социалистический застой, культурный упадок. Но мезозвонит из шнура, катится информация, клеет деревянное крыло улитка для нового. Раз, и тебя нет. Два- меня тоже. Раз- два. Только если б собачки умели говорить. Кольцо пальмовых рук. Затеи. Выедешь в безлюдье, думаешь так- вот, а становится ужасно от чего- то. Все- таки нужен живой человек.
                Живой человек.
Встав из горизонтального в вертикаль, присев на дорожку. Перекурив. Может даже употребив энергию, он отправляется. Проводник потом штрафует, якобы на пропитание. Рассеянно посматривая кругом из вертикального становится горизонтальным. И он приезжает. Их двое. Живо в живость. Так- здравствуйте или привет, все одно. Готов пересказ. Мило, очень мило. Ведь черных кирпичей. Людье. Снова круг. И это- он. Он живой человек. И их двое. Да, скоро.
                Их.
Игра мышц. Существует игра. Заводится звук. Упала муха на пол. Жужжит, крутится в бессильи взлететь, хватается лапками за желание помочь. Отнес муху на балкон. Медленно умерает. Положил ее в комнате, наверное все. Может это она садилась мне на руку. Я с ней играл. Ну- же, взлетай. Что- то с ней произошло, а может со мной. Черная, маленькая точка на полу. К вечеру ее не стало.  Продолжения нет.


               

                Осень палундры.
               
                Талкер, кавалер Валентины Федотовны.

                ***
Взобравшись с пятками на кривой стул, Сергей Евгеньевич веско планировал, в конструкции завтра проходили мимо ласкового его красочные талончики, то есть черт знает что. Сергей Евгеньевич легко загрустил и начал было задумывать о мраке китайских пещер,  что внедряли к общественности неподтвержденные физиками морали. Везде и повсюду он слышал свое имя. Даже когда рассматривал путеводитель. В этом нет ничего особого, просто Сергей Евгеньевич глобально уставал. Город. Мрак. Злобные студенты. Есть еще прогнозы. Да, наш Сережа устал. Что- то подсказывало ему оглядеться, покрутиться и найти себе лежбище для отдыха. Здесь как- бы понятно. Но… Но. Но! И Евгеньевич побежал оттуда и сюда. Здесь по времени ему поставили бюст. Что- мол по этой улице некогда бегал Сергей Евгеньевич Талкер, незамеченный прошлым поколением поэт. А Валентина Федотовна Кривобок? Разве она чем- то хуже своего любовника? Валю часто затапливали соседи. Всю злобу которую по частым случаям она сливала в фельетоны. Вот так: капает- она пишет, капает – она пишет. Как-то и накапало до главного редактора журнала «Новь». Были связи, были разъезды. Даже косточка от трупа легендарного битла также была. Валя важничала, гордясь своим предназначением. А потом ей было дано. Двадцатый век… Вот – так: идут Сергей Евгеньевич под ручку с Валентиной Федотовной к специально нанятой для нечастых встреч квартире. Порхают воробьи. Вылазят из асфальта дождевые черви, а они идут. Сереже хотеться сразу, Вале потом. Они мимолетно узурпируются излишними течениями и выносятся к толпе преобразованными в особей. Поглощения накатываются и схлынывают, реклама на щитках переворачивается, метро шумящее зазывает самооткрывающимися дверями. Сергей Евгеньевич даже улыбается, Валентина Федотовна как древнее изображение на славянской иконе глядит наклончиво, из-под взгляда. Счастливые деньки. Обыкновенные исчисления.
                ***
Как-то раз Сергей Евгеньевич вышел к продуктовому магазину купить буханку ржаного хлеба. По дороге взяв пачку сигарет с настоящим фильтром, он уткнулся нос к носу со своим бывшим юношеским другом, уже облысевшим и распространившимся на разные бока, Ильей Андреевичем. Поговорили, вспомнили. По луже пробежала куцая псинка. Покурили. И тут у Ильи Андреевича по этой теме несомненно зарождается мысль- отметить незабываемое событие. Отметить решили вначале по бутылке пива, а потом перешли поближе к бару. Так они накучебряжились и разошлись в разные стороны, каждый по своему пути. Сергей Евгеньевич проходя мимо церкви, машинально перекрестился. Со стороны раздался возглас. Это ретивый Василий Мошкин решил постоять за дедовскую веру. Сергей Евгеньевич возмутился, завязалась драка. Порвались штаны, из авоськи полетел в канаву хлеб. Был вечер и поздно. Двоих противоборствующих забрал патрульный наряд милиции. И Сергей Евгеньевич эту ночь провел без Валентины  Федотовны. Так оканчивается перелистывание минувшего и канувшего в Лету дня Сергея Евгеньевича, ничем не примечательного поэта нынешними, но прославленного потомками затем.
                ***
- Разрешите представиться. Я не очень люблю имя, унаследованное при рождении. Поэтому просто скажу Вам: меня зовите Сеевой. Я не представляю как можно откликаться постоянно на один и тот же клик. Любя расширять собственные границы, я впускаю Вас к тому неповторимому миру моих ощущений. Вот нахмурилось в погоде, задул ветер. Я написал: осень. Вот пригрело солнышко, распустились листья. Я написал: весна. Вы видите- я не вру. Да и вообще ложь удаляет и отупляет. Поэтому лучше ею не пользоваться. Только пожалуйста не смейтесь. Я понимаю, что в моих словах много «не», но это- воспитание. Итак, будьте здравы: говорю Вам: желайте другим только лучшее…
- Сереж, не надо, а то получится как на прошлой неделе у Кудючиных когда ты разошелся по поводу сальных особенностей их хозяйки.
- Валь, ну тогда ж было застолье, а сейчас мы просто общаемся со студентками на лавочке в лесном парке.
- Сергей Евгеньевич, я настоятельно прошу окончить этот разговор.
- Ладно,ладно, Валюша. От меня не изойдет и звук.
                ***
Над грязным городом распласталась холодная туча. Дождь облупливается по стенам. Прохожие кутаются в шерстяные одежды и подумывают про сухость. Но им этого не дано. Мокрые сквозняки на перекрестках созидают ноябрьскую симфонию вечера. Сергей Евгеньевич бежит меж луж. Бежит мимо фонарей, цветных витрин, за которые хочется спрятаться от промозглости погоды. Там впереди поставлен в эмалированную миску кипяток для посиневших ног Сереженьки. Евгеньевич стирает с покрасневшего лица въедающиеся к мясу капли. Вороны стаей летают и обозревают сверху беготню. Тушится излишней влажностью окурок. Сергей Евгеньевич поворачивает за угол, и тут… по ноге проехало колесо от  «джипа». Серега разматюкался, ковыляя грозит безалаберному водителю кулаками. Но тот проехал. Даже не заметил. Сергею Евгеньевичу вдруг стало обидно. Потом он начал не на шутку мечтать как едет в своем  «джипе» на встречу к Валентине Федотовне. Вот они садятся в частный самолет и летят в Сиднеевское кафе отужинать. Потом Венский Оперный Театр размягчает их пищеварение. Вале Сергей выбирает колье. Валентина счастлива. Евгеньевич в мечтах тоже счастлив. Воробьи перелетают с ветки на ветку. Идет дождь. Сергей Евгеньевич забывается, но вновь приходит в свою обычную форму у дверей квартиры мамы. Там он готовит из гречневой крупы и лука по собственному рецепту кушанье. Читая газету двигает пальцами, глазами и челюстями. Щеткой чистит костюм. Подходит к телефону, по городской связи начинает общаться.
- Валь, приветик.
- Да, да…Да.
- Да…Да, да.
- Да, да, да…
- Ну, пока.
Сергей Евгеньевич кладет трубку, опускает ноги в миску и опять начинает мечтать мол в стране разруха, а у него одного вдоволь кипятка. После достает из тумбочки блокнот, начинает описываться. Там он внедряет вечные ценности, новую философию существования человечества. Уже поздно. Сергей гасит электричество. Ложится спать. Спать. Сон. Сон. Спать. Сергей Евгеньевич уснул.
                Папа продолжает писать стихи.
Когда Дядя Витя   
        Перестанет Сторожить
                Дом,
Из Дома Выйдет
              Только Он.   
Сон пролетел как мимолетное пушкинское мгновение. Сергей Евгеньевич  даже курнул. Реальность продолжала быть ночью. Сережа позвонил Вале. Она восхотела продолжать быть во внесезонье. Она восхотела продолжать жить там, под мозговым солнцем. Она пожелала Сереже спокойствия. Сергей Евгеньевич не знал. Что делать? Ночь продолжала быть реальностью…
                ***
Снег лег на замерзшую почву. Начало декабря. Готовятся акции. Если нет денег – нет настроения. В карманах Сергея Евгеньевича звенело всего 25 копеек. У Евгеньевича не было настроения. Ему хотелось есть, но он гордо проходил мимо закусочных. К тому же еще маленький мороз да легкий ветер. Сергей слонялся и транжирил минуты. Была назначена встреча на шесть вечера в Доме Художников. Еще только пять, еще час впереди гордого мыкания средь готовящихся акций, табачных киосков и отогреваний в подземке. Люди давали, люди брали, заботясь о дне насущном. Хотелось просто посидеть в тепле, съесть кусочек воздушного пирожного, запить кофеем. Но25 копеек безразлично к желаниям бултыхались в ткани штанины. Герой загрустил. Он достал карандаш с походным блокнотом и записал: « Из задорившихся глаз лесного шмеля падают на василек интересующиеся искорки». Жубраи вдохновения стали рогом пахать поэтическое поле. Над лучистыми мешочками света пролетела Муза. Вдохновение вылилось разномонетными крапинками. Сергей Евгеньевич приобрел образ. Волосы встали матюком, глаза заблестели, руки задрожали. Проехал трамвай, какой-то малыш показал пальцем своей маме на Сергея. Настрой был сбит. Герой опять загрустил. Было еще сорок непотребных Евгеньевичу минут.

                ***
Дороги…Распластанные по многим колеям пути ведут к одной цели: уехать и забыть, что осталось позади. Но вещи, вывезенные из прошлого, напоминают промелькнувшие деньки. Дороги… Как из гоголевских строк колеса крутятся, наматывая на оси транспорта километры земли. Кто- то провожающий уже отвернулся и возвращается обратно. Кто- то отъезжающий уже желудком чувствует перемещение. Столбы, провода да лесопосадки. Беседа с путешествующим соседом, горячий чай на остановках и нервные затяжки сигареты.
                ***
Когда вдали послышался железный рокот вагона отъезжающей на недолгое время Валентины Федотовны в легких слезах, Сергей Евгеньевич завтракал слойкой и чаем. Помещение вокзала показалось ему изрядно людным. А там, за стенами, ерзало уличное и публичное воскресение подпитых калек, с которыми бок о бок шагали рядом готовые оказать первую помощь анонимы. Сказками малоинтересующиеся здесь и замкнутые в противоборстве там. Сергей Евгеньевич не хотел выходить из здания вокзала, не хотел окунуться в прямоту шагов, не хотел целенаправленности. Отдавшись ритму провожающего, Сергей пил чай. Что- то внутри у него маячило, своим светом беспокоя Евгеньевича, и дразнило. Частная коллекция графинов? Сильные выражения предков? Намоленные девственниками катастрофы? Нет. Произрастало беспокойство… Беспокойство с его туманными сферами. И маяк внутри Сергея Евгеньевича Талкера.
                ***
Предновогодний дождь по тающему снегу. Желающие праздновать да веселиться обычно собираются в одной комнате, где в центре находится стол с явствами и питьем. Идут по кругу улыбки, некоторые живые, иные измученные. Начинается торжество, где год сменяется годом. У одних дырявые носки, на других уэльский свитер. Так думал Сергей Евгеньевич. Он решил побыть один, закрыл черной непроницаемой тканью окна, залепил толстой ватой уши и лег на кушетку. Но мысли или чувства, что- то мешало ему заснуть. Талкер, раздраженный этим обстоятельством, вышел на кухню покурить. В холодильнике была начатая бутылка пива. Из крана капала пресная вода. Пред январский дождь слился с кухней. Образ нечто холодного свыкся с теплой одомашленностью. Сергей прислонился к полу и задышал никотиновой смолой. Исход декабря. Реальность изоляции.
                ***
Лишенный и согласившийся, с соседями там и сям, без природной тишины и окнами. Яблони за дверью очень далеко, ими можно питать лишь память. Вещь. Уныние. Скатывающаяся треском шпатлевка под обоями. Для кота сковорода. Так-так-так-так… Десять минут второго. Зрение глаз. Валентина Федотовна вернулась домой. Поставила фильм. «Что, вернулись назад? Как съездили?» Ее встретили пронизывающий ветер, раскачивающиеся скелеты деревьев и годовая сырость.
Тонкий мир виноградаря как сонный осенний вечер скользит, нет: проступает цветом ежевики на атласной детской простыне под вспышками ветра. Сушится белье, отыскивая верноподданных лета. А лета уже нет совсем. Катастрофа или отдувание влажных чувстств над перерасходом замотивированных соблазнов. Тетка Глаша пьет индийский чай с отрубями комнатных растений. Ее раздувающиеся периодически щеки медленно соприкасаются с планом осевших здесь. Проезжает легковушка забубенным звуком, осанивается и предупреждает про цикличность луж около рябины.
Хочешь услышать стиральную машину- обратись к своему полу.
Ты слышишь меня? Настали сутки- они трогают нас за живое. Ну кто мы, а кто они? Убаюканная карма. Карма бешенная- больше не обращайся ко мне за трояком.
Так-так-так-так… Десять минут второго. Валентина Федотовна разомкнулась и пьет чай. Утренний снежок за стеклом снаружи. Снаружи легкий морозец. Снаружи новый год. Валя сквозит. Она распрощалась с назойливыми знакомыми. Сергей Евгеньевич на недолго остался. Он верно шутит про карнавальные фабрикушки и напоминает своим присутствием, что Талкер- кавалер Валентины Федотовны.
                ***
Сергей Евгеньевич не без некоторого раздумья зашел к Анатолию Кирилловичу, потоптавшись у порога. Анатолий Кириллович попросил Талкера вначале покрутиться вокруг себя прежде чем они здравствовались.
- Ну что, Кирилл, каждое утро первым делом бегу к компьютеру проверять список читателей и рецензий на своей литературной странице. Даже нашел в этом некую страсть.
- А зачем тебе это необходимо?
- Ощущаю себя Марком Твеном.
- А у тебя есть маленький удавчик как у настоящего художника своего времени?
- Нет, я об этом не подумал.
- Так срочно надо тебе его завести.
Разговор разговором, но ночь близилась, а Сергею Евгеньевичу  без удава было не спать. Он, когда стемнело, одел тигриную маску и пробрался в гастролирующий рядом цирк. Там он, напоив сторожа Петю и дрессировщика Гришу, обмотал бичевкой змея да потащил приблуд к себе домой. Приблуд оказался женского пола, но Сергея Евгеньевича такая история только раззадорила. Он с некоторым оханьем постелился и нежно закрыл в кровати глаза. Удава Талкер положил рядом. Ночью Сергею Евгеньевичу приснилось как он бьет молотком по водопроводным трубам, при чем те извивались. На следующий день он пошел к Валентине Федотовне. Валя, как оказалось, обучала говорить свою тень. Талкер, подивившись, повел Федотовну прогуляться. На пути у них попадались странные люди.
                Однамиллиардная  частица. Где должны быть последние три звездочки жизнеописания нашего героя появляется Наталья Ефимовна.
Тишь.
Голос: «Кошмар!»
Тишь.
Голос: «Сережа, выключи свет!»
Тишь.
Голос: «Спасибо».
Тишь.
Голос: «Да, забыла спросить. Как там Валя?»
Тишь.
Голос: «Почему молчишь?»
Тишь.
Голос: «Ты опять заболел?»
Тишь.
Голос: «Поговори с матерью!»
Сергей Евгеньевич листает книгу. Наталья Ефимовна варит холодец на кухне.
Тишь.
Голос: «Как там ее тень?»
Тишь.
Голос: «Весь в деда!»
Тишь.
Голос: «Не забудь- завтра ты мне обещал».
Тишь.
Голос: «А я пообщалась с Тамарой Семеновной».
Тишь.
Голос: «Ты же должен ей две тысячи. До следующего месяца отдай».
Тишь.
Голос: «Обязательно отдай».
Тишь.
Голос: «Да не расстраивайся ты!»
Тишь.
Голос: «Ну как маленький мальчик прям».
Тишь.
Голос: «Сколько будет еще в твоей жизни удавов».
Тишь.
Голос: «Послушай мать».
Сергей Евгеньевич листает книгу. Наталья Ефимовна заходит в комнату.
Тишь.
Голос: «Вот лучше послушай стих, сама написала: мама спит, она устала… Нет, это я уже где- то слышала».
Тишь.
Голос: «Ладно. Дочитаешь- ложись спать».
Наталья Ефимовна ложится на кровать. Вдруг Сергей Евгеньевич отбрасывает книгу и громко хлопает.
Тишь.