Кандидатские шпоры

                КАНДИДАТСКИЕ   ШПОРЫ

          Это  выражение  я  услышал  впервые  от  нашего  начальника  лаборатории  Самуила  Мамбиша  в   пору  моей  работы  в  институте  зерна  ВНИИЗе.  И  означало  оно  в  устах  этого  старого  одессита  Мамбиша,  что  кандидатская  степень  придает  особые   свойства  носителю  этой  степени  которые   увеличивают   его  способности.  Речь  шла  в  конкретном  случае  лишь,  увы,  о  деловых  способностях.  А  хотелось  бы  большего…
         
Мне  подготовка  и  защита  диссертации,  после  всего,  что  я  испытал  в   этот  период,  представляется  действительно,  как  скачка   через  бесконечное  число  барьеров,  которые  старательно  расставили  научные  начальники   на  этом  тернистом  пути .  Естественно,  где  скачка,  там  вполне  уместны  и  шпоры,  так  что  в  Одессе  понимали   самую  суть  вопроса.
         
Мой  путь  к  этим  заветным  шпорам  фактически  начался  в  тот  момент,  когда  я  перешел  на  «вольные  хлеба»  народного  хозяйства,  расставшись  с  «почтовым   ящиком»  на  Преображенке.  Этому  способствовал  мой  сослуживец   и  приятель  Лев  Буреев,  с  которым  мы  были  знакомы   семьями:  наши  жены  тоже  работали  вместе.
         
 Собственно,  на  вольные  хлеба  первой   перешла  именно  жена  Буреева,  Зина,  хорошая  программистка  и  математик.  Они  со  Львом  окончили  ленинградский  университет,  который  тогда   высоко  котировался. Она  и  перешла  в  этот  вновь  организуемый  вычислительный  центр  при  НИИ  Гидротехники  и  мелиорации,  получив  существенную  прибавку  к  зарплате  в  «п/я».  Надо  сказать,  что  эта  прибавка  в  те  времена  и  была  основной  причиной  смены  места  работы   для  большинства  специалистов.  Сейчас  думаю,  это  только  усугубилось.

           Дело  происходило  в  середине  60-х  годов,  когда  в  стране  проходила  череда   увлечений  то  целиной,  то  кукурузой,  не  говоря  уж  о  космических  исследованиях.  В  данном  случае  нас  подняла  волна  увлечения  автоматическими  системами  управления  (АСУ),  которые  насаждали   в  промышленность  и  науку,  как  раньше – кукурузу  в  сельское хозяйство.   Именно  для  создания  АСУ  в   гидромелиоративном   НИИ  и  был  организован  вычислительный  центр,  правда,  еще  не имевший  вычислительных  машин. 

           Это   благое  дело  начал  другой  Лев – зам. директора  ВНИИГиМ  Лев   Валерианович  Барковский,  крупный  представительный  мужчина  с  большим   апломбом  бывшего  министерского  работника.

           Зина  Буреева   стала  одной  из  первых  сотрудниц  нового  ВЦ,  за  ней  на  хорошие  деньги  перешел  и  сам  Буреев  и  некоторые  из  сослуживцев  Зины  и  Льва,  в  том  числе  и  ваш  покорный  слуга. Кроме  меня  здесь  появились  Володя  Астрецов,  Миша  Селезнев,  Арий  Яковлев,  Саша  Щегловитов  и  Гелий  Рузайкин.  Все  мы  были  оформлены  на  ставки   главных  специалистов,  которые  специально  открыли  в  проектной  организации  этого  министерства,  ГИПРОВОДХОЗе.  Там  мы  регулярно  появлялись   только  в  день  получки,  имея  рабочие  места  лишь  на  ВЦ.

           Все  главспецы  получили  от  Буреева  темы   на  предмет  внедрения  вычислительной  техники  в  мелиорацию.  Не  буду  говорить  за  других,  но  мне  Лев  задал  подумать  о  возможной  структуре  и  задачах  нашего  подразделения  и,  более  узкую  задачу – автоматизацию  ввода  в  ЭВМ  различных  графиков,  лент  самописцев  и  даже  текстовой   информации,  пока  оформив  всё  в  виде  отчета.

           Этим  я  и  занимался  первые   месяцы  работы   и  выпустил  пару  обзорных  отчетов.  Затем  перешел  к  более  конкретным  вопросам,  решив  пропускать  графики  и  ленты  самописцев  через   фототелеграфный  аппарат  (ФТАП)  и  вводить  уже  его  сигнал  в  ЭВМ.  На  эту  тему  была  опубликована  одна  или  две  статьи  в  трудах  института.

           Шло  время  и  я  стал  входить  в некоторые  тонкости  и  преимущества  нашего  положения  в  институте.   Оказалось,  что  почти  все  «главспецы»  собираются  сдать  экзамены  на  кандидатский  минимум  и  заняться   диссертациями.  Благо,  рядом  учебный  гидротехнический  институт   с  аспирантурой  и  профессорами.  Причем  переговоры  о  вступлении  в  заочную  аспирантуру   ребята  начали  чуть  ли  не  с  момента  поступления  на  работу  во  ВНИИГиМ.   Узнав  об  этом   последним,  я  едва  успел  примкнуть   к  «соискателям».

           Вот  тут  то  и  началась  упомянутая   выше   «скачка»  по  тернистому  пути   за  мерцающие  в  тумане   кандидатскими  корочками!   В  заочной  аспирантуре  нас  никто  особо  не  ждал.  Потребовались  визы  на  заявлениях,  разрешения  и  ходатайства.  Затем   переговоры  с  преподавателями  о  сдаче  экзаменов  на  «минимум»  (вступительных  в  заочную  вроде  сдавать  не  пришлось). 

           Экзамен  на  минимум  по  философии   прошел   при  полном  превосходстве   «философа»,  который  разделывал  нас,  как   котят.  Но  слегка   поиздевавшись  над  будущим  ученым,  он  выставлял   необходимый  балл.  Приобщение  к  общественной  науке  было  незамедлительно  отмечено  в  ресторане  на  ВДНХ.

           Английский   прошел  гораздо  труднее. Старый  преподаватель  не  стал  с  нами  церемониться.  Для  начала  он   задавал  подготовить  лишь  одну  страницу  выбранной  мною  технической  книги.  Это  был  труд  по  тензометрическим  датчикам  давления,  который  я  разыскал  в  библиотеке  вместе  с  его  русским  вариантом.  Но  наличие  перевода  помогло  мало: первую  страничку  пришлось  сдать  лишь  после  шестого  захода!  Потом  были   заданы   две  страницы,  принятые   после  двух  или  трех  заходов.  На  третью  порцию  из  пяти  страниц я  шел  с  трепетом,  но  был  принят  с  первого  раза.  Обнаружилось,  что  я  стал  понимать  текст  в  любом  месте  книги.  Ничего  не  скажешь,  преподаватель  знал  свое  дело.  Если  бы  в  то  время   я  продолжал  переводы,  я  знал  бы  язык  вполне  прилично,  может  быть,  даже  и  сейчас.

           Третий   экзамен,  по  профилирующему  предмету,  мне  не  припоминается.  Кажется,  он  был  зачтен  мне  по  совокупности  отчетов  и  статей. 

           После  таких  трудов  и  потрясений  наступило  затишье  и  пожинание  приятных   плодов  в  виде  месячного  оплачиваемого  отпуска  (сверх  обычного,  очередного).  И  это  было  положено  на  весь  срок  заочной  аспирантуры,  т.е.  на  пять  лет.    Это  было  счастливое  время.  Все  отпуска   я  проводил  в  горах,  катаясь  на горных  лыжах!  Два  в  Бакуриани  и  три -  в  Цахкадзоре  (или  наоборот).  Очень  жаль,  что  в  заочную  аспирантуру  можно  поступать  лишь  один  раз  в  жизни.

           Кажется,  еще  в  разгар  сдачи  минимума  у  меня  появилась  и  тема  диссертации,  соответствующая  моим  возможностям  и  познаниям.  До  этого  была  лишь  не  совсем  мне  понятная   и  приемлемая  тема,  которую  мне  прочил  Буреев.  Она  касалась  обустройства  большого  макета  мелиоративной  системы,  который   построили  в  лаборатории  учебного  гидротехнического  института.  Там  были  миниатюрные  каналы,  плотины  и  другие  элементы, входящие  в  эту  систему.  Предполагалось  поставить  в  нужных  местах  датчики  уровня,  скорости   течения  (т.н.  «расхода» воды)  и  еще  много  других,  которые  прояснятся  по  ходу  дела.  К  ним  нужно  подобрать  соответствующую  электронику  для  сопряжения  с  ЭВМ.  Для  такой  цели  уже  была  заказана   специальная  управляющая  машина  -  Днепр – 1.  Мне  эта  тема  казалась  слишком  глобальной,  связанной  с  непрерывными  выбиваниями  нужных  приборов,  фондов  и  еще  бог  знает,  чего.  К  тому  же, у  меня  было  радиотехническое  образование,  не  включающее  в  себя  знание  всех  этих  датчиков  и  сопряжения  с  ЭВМ,  не  говоря  уж  о  гидротехнике  и  программировании,  без  которых здесь не  обойтись.   Словом,  у  меня  были  большие  сомнения   в  успехе.

           И  в  этот  момент  из  почвенной   лаборатории,  не  входящей  в  наш  ВЦ,  её  начальник,  доктор  почвоведения   Евгений  Григорьевич  Петров,  дает  мне  для  ознакомления   только  что  полученную  копию  статьи  работника   английской  почвенной  лаборатории  Тейлора  о  применении  в  работах лаборатории нового метода измерения влажности почвы. Речь идет о  микроволновом  методе, на  основе   радиоволн  сантиметрового  диапазона,  конкретно,  на  длине  волны  3 см.  А  это – самый  что  ни наесть радиолокационный,  т.е.  мой  родной,  диапазон,  и  тут  мне  все  близко  и  понятно.  Петров  был  широко  образованный  человек  и  без  труда  догадался,  что  в  этом  вопросе  я  могу  ему  помочь,  а  для  меня  это  может  быть  темой  диссертации. 

           Словом,  мы  друг  друга  поняли  и  я  почти  взялся  за  эту  работу,  испросив  лишь   согласие  Петрова  на  научное  руководство.  Окончательное  решение  зависело  от  моего  начальства -  Льва  Буреева  и  Льва  Барковского.  Я  забыл  упомянуть,  что  статью   Тейлора  привез  именно  Барковский  из   своей  командировки  в   Лондон.

           Разговор  с  Буреевым   был  не  слишком  приятен.  Ему  гораздо  больше  нужна  была  моя  прежняя   тематика   с  датчиками,  но  где-то  в  глубине  души   он  понимал,  почему  я  прошусь  на  новую  тему.  Поэтому  прямого   запрета  он  не  высказал,  но  очень  просил  меня  подумать,  разворачивал  перспективы   работы  и  не  скрывал,  что  несколько  обижен  лично  моим   поведением.  На  другой   день  я  даже  имел  разговор  с  его  женой  Зиной,  которая  в  общем  повторила  все  доводы  мужа  и  под  конец   дала  понять,  чтобы  я  не  рассчитывал  в  дальнейшем  на  его  поддержку. 

          Однако,  забегая  вперед,  скажу,  что  дело  до  окончательной   ссоры  между  нашими  семьями  не  дошло.  В  личном  плане  и  в  туризме  мы  остались  друзьями.  Многому  способствовали   и  наши  байдарочные  походы,  которые  разворачивались  в  этот  период  параллельно.  В  общем, меня  простили,  а  я  понимал,  что  нуждаюсь  в  этом  прощении  и  старался  сгладить  их  обиду. 

          В  общем,  мы  оставались  друзьями,  пока   нас  не  разлучила  с  ними сначала  безвременная  кончина   Зины,  а  много  позже,  и  уход   Левы.

           Началу   моей   работы  по  новой   теме  во  многом   помогло  такое  обстоятельство.  Среди  наших  главспецов  из  почтовых  ящиков  затесался  один   товарищ,  попавший  к  нам  со  стороны  и  числившийся   в  штате  не  Гипроводхоза,  а  ВНИИГиМа.  Мужичек  был  с  некоторыми   странностями,  за   что,  видимо,   его  и  «ушли»  с  прежней  работы.  Он   много   говорил,  обещал,  но  фактически  все  это  оставалось  на  словах.  Однако  в   настырности   ему   отказать  было  нельзя.  И  вот  этот  товарищ  Лёня  прочитал  где-то  о  применении  СВЧ  в  мелиорации,  уж  не  помню,  для  какой   цели,   но  не  влагометрии.  Он  быстро  выведал  у  меня,  что  я  в  этом  деле  могу  помочь,  и   взял   меня  в  оборот.  В  результате  я   связался   со  своими   сослуживцами  из   п/я,  где  я  работал  на  СВЧ. 

          Запомнилось  начало  переговоров.  Я  попросил  к  телефону  нашего  незаменимого   по  материальной  части   и  приборам  Жору  Петрова.  И  вот   я  слышу: «Здравствуй,  Сурен!» .  И  это  лет  через   пять  после  моего  ухода   с  фирмы  он  узнает  меня  по  голосу!

           С  помощью  Жоры  и  других  бывших  сослуживцев   мы   вскоре  приобрели   или  даже  получили   по  списанию  универсальный   радиолокационный    измерительный   прибор,  который   так  прямо  и  назывался  -  Радар- тестер.   С  него  можно  было  получить  микроволновый   сигнал  на  волне  3  см,  регулировать  его  величину  точно  проградуированным  регулятором,  т.н.  аттенюатором,  а  также  принять  и  усилить  внешний  сигнал  этого  диапазона.  Это  был  капитальный   прибор  весом  около  20  кг,  универсального   назначения.

           Лёня  очень  быстро   потерял  интерес  к  своей   теме  и  прибор  простаивал  без  дела.  И  для  новой  моей  темы   это  была  незаменимая  находка.  Думаю,  не  окажись  он  под  рукой,  моя  судьба   пошла  бы   совсем   по  другому  руслу!

           Так  началась  моя  работа   по  исследованию  и  даже  созданию  методики  измерения  влажности  почвы  на  СВЧ.  Сегодня,  через  34  года  после  её  завершения,  я  не  буду  особо  углубляться  в  сущность  этих  исследований  и  отсылаю  желающих  к  сохранившемуся  у  меня  автореферату  или  к  самой  диссертации,  которая,  надеюсь,  сохранилась  в  Ленинской  библиотеке.  Я  тоже  долго  хранил  у  себя   третий   экземпляр   «диссера»,  но  потом   счел  за  лучшее  передать  его  на  хранение   в  библиотеку  фирмы ,  где  я  проработал  лет  двадцать, в  должности  ст.  научного  сотрудника.  Это  НИИПриборостроения,  тоже  почтовый   ящик.  Очень  надеюсь,  что  там  кто  ни будь  из  молодых соискателей  хоть  раз   её   пролистает…

           Конечно,  исследования  мои   были  не  каким  то  откровением  в  большой   науке,  но  все  же  на  них  я  получил  в  общей  сложности  12  или  13  авторских  свидетельств  и  почувствовал   вкус  к  научной  работе,  которого   до  этого  не  знал,  работая   в   оборонке.  Однако  я  не  жалею  о  годах  работы  в  этой  отрасли,  ибо  только  там  мог  получить  ту квалификацию,  которая  помогала  мне  в  этой  скромной,  но  все  таки научной  работе.

           У  меня  был  все  же  сильный   соблазн  углубиться   хотя  бы в физическую  сущность  работы,  я  даже   стал   излагать   ее  в  черновике,  но  потом   не  стал  перепечатывать,   боясь  совсем   уж  отпугнуть   возможного   читателя.
             Если  говорить  уж   совсем  в   двух  словах,   то  я проверил  и  сравнил  несколько  возможных  разновидностей   методик,  применимых   для  почвы: образцы  почвы  в  стандартной  таре  (стеклянных,  а  лучше  в пластиковых  стаканчиках)  помещаются  непосредственно  в  волновод  между  приемником  и  передатчиком  СВЧ.  Эта  методика  отличается  от   стандартного  в  почвоведении  метода  тем,  что  не  надо  взвешивать  и  сушить  образцы.  При  этом  я  впервые  наблюдал  и  объяснил  эффект,  когда  на  образцах  малой  влажности  принятый  сигнал  был  не  меньше,  а больше,  чем  на  пустом  датчике.  Вторая  разновидность  метода  не  требовала  взятия  на  анализ  образцов  почвы,  так  как  работа  шла  методом  просвечивания  почвенных  слоев :  эдакий  миниатюрный  «рентгеновский»  аппарат.  Им  я  пользовался,  когда  надо  было  отследить  профиль  намокания  почвы   в  специальных   почвенных  образцах,  колонках  грунта  в  пластмассовых  трубах,  на  которых  проводятся  различные   почвенные  (а  отнюдь  не « беспочвенные» ) эксперименты.

           Такими   экспериментами   занималась  в  то  время   молодая  аспирантка  ВНИИГиМа    Лена  Арманд,  с  которой  мы  и  провели  совместную   работу  и  даже  написали  статью. Про  Лену  я  еще  расскажу  потом   подробнее.

            Далее,   можно  вести  измерения  не  на  «просвет», а по  отражению 
сигнала  влажной  поверхностью,  которое  тоже  целиком   определяется  количеством  влаги,  что  я  и  проверил  достаточно  достоверно. Таким  способом   можно  вести  измерения,  например,  с  воздуха,  быстро  и  просто  проверяя  степень  пересыхания  и  площади  засушливых  участков  земли.  Таких  глобальных   экспериментов  я,  разумеется,  не  проводил.  Но на  специальных  искусственных  образцах  эффект  подтвердился. 

           И  уж  чисто  умозрительно,  «для  души»  я  остановился  на  возможности  отслеживания  с  воздуха  глубины  залегания  грунтовых  вод  в  засушливых  районах.  Здесь  должен  иметь  место  двойной  сигнал: первый – от  поверхности  земли  и  второй – от  влажных  глубинных  слоев.
Время  между  ними,  которое  можно  измерить  при  правильном  подборе  параметров  установки,  соответствовала  бы  глубине  залегания  воды. 

           Конечно,  тут  имеет  значение,  насколько  резок  переход  от  влажной к  сухой  почве  после,  скажем,  прошедшего  дождя  или  полива.  И  тут  эксперимент  Лены   показал,  что  этот  переход  не  имеет  размытой  формы,  что  было  выявлено  после  просвечивания  на  моей  установке.

              Здесь  следует  подробнее  рассказать  о  самой  Елене  Давидовне  Арманд.  Как  оказалось,  она  доводилась  правнучкой  Инессы  Арманд,  что  подтверждалось  и  попавшейся  мне  заметкой  о  потомках  знаменитой  подруге   Ильича. Там  фигурировал  ее  отец   Давид,  упоминалось  о  его  работах  в  какой – то  отрасли  науки,  которую  я  сейчас  назвать  не  смогу, а  также  другие  потомки  Инессы.  Надо  сказать,  что  однажды  в  музее,  чуть  ли  не  в  Третьяковке,  мне  попалась  бюстовая  скульптура   Инессы  и  я  даже  вздрогнул  от  неожиданности,  настолько  велико  было  ее  сходство   с  Леной.  Ничего  не  скажешь,  обе  они – красивые  женщины.

            Я,  конечно,  расспрашивал   Лену  про  её  знаменитую  родственницу  и  запомнил  следующее.  Инесса,  по  словам  Лены,   была  довольно  взбалмошной  и  экзальтированной   особой.   Живя  с  мужем  в  деревенском  поместье,  она  могла  в  пылу   ссоры  с  мужем   выскочить  из  дома  ночью  в  одной  рубашке  и  удариться   в  бегство.  Бедный   муж   поднимал   на  ноги  всю  дворню  и  пускался   ее   отлавливать.
Лена  намекнула  также,  что  и  сам  Ильич  тоже  немало  натерпелся   в  этом   смысле (!).
           Как  и  многие  в  то  время,   Лена  увлекалась  туризмом,  горными  лыжами,  фотографировала   природу   в   походах.  Она  как-то  даже  пригласила   нас  с  женой  посмотреть   слайды,   где  запомнились   мне   очень   красивые  снимки   закатов  на  Селигере.

           По  горным  лыжам  она  в  то  время   меня   явно   превосходила:  имела  уже  перелом  обоих   ног,   который   получила  на  Ленинских  горах,  избегая   наезда   на  катающихся  на   санках  мальчишек.  Я   же  лишь   позднее   сломал  на  Чегете   всего   одну   ногу,  да  и  то  не  всю,  а  фрагмент   лодыжки (!). 

           На   Чегет   Лена  выезжала  регулярно.  Их  компания  обычно  размещалась   в   помещении  кафе  «Ай»  на  склоне  Чегета.
           По   своим   взглядам  она,  как  истинная  правнучка   революционерки,  тоже  отличалась   неким   вольнодумством.  Через   неё  я  получил   для  прочтения   Солженицына   «В  круге   первом»  и  «Раковый  корпус»,  а  также   Хемингуэя   «По  ком  звонит  колокол».  Тогда   они   существовали   только  в   «самиздате».

           По   поводу   наших   горнолыжных   увлечений   Лена   к   23  февраля  сочинила   для   меня   поздравление:
                До   каких  же  это  пор
                Будешь   ты   кататься   с  гор,
                Фантамасыч   дорогой,
                Кандидат   одной  ногой!
Далее  было   складно   изложено,  что,  дескать,   пора   и   защититься. Помня   о  нашем  походе  к  ней   в   гости  и  знакомстве  с  ее  прелестными  детьми,  мальчиком  и  девочкой,   а  также   под  впечатлением   их  хорошей,  по  тем   временам,  квартиры  (мы  тогда  ютились  в  съёмной   комнате), я  разразился   такой   тирадой:
                Два  ребенка  -  не  предел,
                Если   очень  захотел.
                При  такой   большой  квартире
                Можно  три  или  четыре.
                Чтобы  род  ваш  не  угас,
                Хорошо  иметь   запас.
Теперь  я  очень  жалею  об  этой  неудачной   шутке,  но  обратно   её  отыгрывать   поздно…

    По  слухам,   через  некоторое  время  (я  уже  не  работал  во  ВНИИГиМе), когда   начали  закручивать   гайки,  «контора»  интересовалась  Леной,  о  чем   было  упоминание  в  «голосах».  Мне  же  запомнился   испуганный  голос,  видимо,  её  матери,  с  тревогой   спрашивающей,  кто  говорит?
   
       А   в  разгар  перестройки,   когда   я  был  в  командировке,  включив  телевизор,   я   вдруг  попал   на  передачу   о  Лене   и  её  саму,  организовавшую   в  деревне   школу   для   сбившихся  с  пути   детей. Условия   жизни  в  этой   коммуне  были  крайне  тяжелыми,  но  дети  не  разбегались…

           С  тех  времен  у  меня   сохранилась  только  одна  фотография  Лены,  где  я  запечатлел  ее  на  фоне  своей  установке,  да  наша  статья  о  совместной   работе.
           Мой   первый   научный  руководитель, Евгений  Григорьевич   Петров,  доктор  наук  и  руководитель   почвенной   лаборатории,  был  видным  мужчиной,  на  которого,  несмотря  на  возраст,  засматривались  молодые  женщины. В   почвоведении  это  был  большой  авторитет  и  уже   тогда  я  услышал  от  него  озвученную   позже  мысль  о  том,  что  недопустимо  нарушать   равновесие  в  природе,  строя,  например,  большие  водохранилища.  По  его  мнению,  все  плотины  на  Волге  он  бы  ликвидировал,  ибо  та  сиюминутная  польза   от  всех   этих   гидростанций  полностью  нейтрализуется  вредом  от  поднятия  грунтовых  вод,  изменения   климата,  заболачиванием  местности   и  просто   изъятия  из  севооборота   плодородных  береговых  земель. 

           Кроме  руководства   лабораторией  он  преподавал   в   расположенном  в  соседнем  здании  учебном  институте.
           К  большому   сожалению,  Петров   не  дожил  до  окончания  моей  диссертации,  что  очень  плохо  сказалось  на  её  дальнейшей   судьбе.  Осиротевшего   аспиранта-  заочника  отказались  допустить  к  защите  в  учебном   институте  гидротехники,  что  формально  было  верно,  если  учесть   ее  радиотехническую  основу.  С  большим  трудом   я  сумел   уговорить  принять  на  себя  моё  руководство  другого  заместителя   директора   ВНИИГиМ,  Валентина  Александровича  Емельянова,  руководившего  лабораторией  изотопных  почвенных  плотномеров  и,  кажется,  и  влагомеров.  Я  со  своей  работой  был  в  некоторой  степени  ему   конкурентом. Скорее  даже  не  ему,  а  его  аспирантам  -  ядерщикам.
Прежде,  чем  перейти  к  дальнейшему  описанию  событий,  хочу  рассказать  о  том,   как  мне  приходилось  вести  расчеты   по  работе. 

          При  калибровке  СВЧ   влагомера   приходилось  вести   много  арифметических  расчетов.  Точности   логарифмической  линейки  здесь  иногда   не  хватало   и   я  заполучил  новейший   вычислительный   прибор, чешский  электромеханический   арифмометр.  Считал   он  с  достаточной  точностью,  но  довольно  долго  и  со  страшным   скрежетом. Как  тут  не  пожалеть,  что  тогда  не  было  современных   калькуляторов !  И  как  же  быстро   продвигается   технический  прогресс!  А  в  то  время   по   поводу  моей  узурпации   новейшего   вычислительного  устройства   у   меня  даже  были   споры  с  другими  сотрудниками…

           Другим  событием   того  времени,   запомнившемся  мне  на  всю  жизнь,   была  одна  наша  с  Буреевым  научная  командировка.   Летом  году  в   68  проводился  Международный   Симпозиум  по  автоматике  в  научных  и  промышленных  исследованиях.  Но!  Было  задумано  поразить  мир  и  провести  это  мероприятие   на  борту   морского  лайнера   «Адмирал  Нахимов»!  И  как  мне  после  этого   обижаться  на  социализм,  если   я,  правда,  почти  случайно,  стал  участником   этого   незабываемого  мероприятия.  Таких  «автоматчиков»  на  борту  «Нахимова»  набралось  две  тысячи  с  гаком.  От  ВнииГиМа  должны  были  ехать  Буреев   и  Барковский.  Но  последний  по  каким  то  причинам  не  поехал  и  Лев,  добрая   душа,  прихватил  меня  с  собой,  причем  честно  отдал  мне  более  дорогой   билет  Барковского,   а  сам  потом  ютился  в  более  простой  каюте. 

           Экспедиция  стартовала   из   Одессы  и   лайнер  поплыл  в  Батуми  с  заходом  в  основные  Черноморские  порты.   Обстановка  на  «Нахимове»  просто  била  по  воображению:  везде  красное  дерево,  ковры  и  бронза.  Питание -  в  две  смены  в  шикарном   корабельном  ресторане,  но  по  умеренным   столовским  ценам   или  даже  уже  оплаченное  заранее  при  оформлении  командировки. 

     На  борту  судна  был  один  или  два   морских  бассейна  и  участники  заслушивали   сообщения  докладчиков,  плавая  в  бассейне  или  восседая  в  одних   плавках  в  шезлонгах.  Докладчики  себе  этого  не  позволяли  и выступали  в  шортах. Вечером  мы  со  Львом  любили   подняться   вверх  по  трапу  (чуть  ли  не  веревочному) в  кафе  и  выпить  кофейку  с  коньячком. Интересно  было  наблюдать  ошеломленные  физиономии  местных   донжуанов,  спешивших  к  причалившему  лайнеру,  чтобы  подкадрить  приезжих   дам.  Им  навстречу  вдруг   вываливалось   две  тысячи   мужиков!

      Помню,  что  среди  организаторов  Симпозиума  я  встретил  своего   институтского   однокашника  Мишку  Берманта,  сына   известного  математика.  Думаю,  что  он  попал  туда  по  блату,  как  носитель  научной  фамилии,  украсившей   список   участников.
           Я   остановился  в  своем  рассказе  на  моменте,  когда  умер  мой  первый  научный   руководитель  и  я  с  трудом  нашел  второго,  в  лице  В.А.  Емельянова.  Через  него  я  стал   искать   другое  место  для  защиты,  ибо   в  Совете   Гидротехнического  учебного  института  не  сочли  возможным   принять  к  защите  работу   ввиду  отсутствия  электронщиков  нужной  квалификации.  Емельянов  рекомендовал  меня  в  более   «электрофицированный»  учебный  институт,  который  и  назывался  подходяще:  Институт  Механизации  и  Электрификации  Сельского  Хозяйства  или  МИИСП  им.  В.П.Горячкина.

           Здесь  я  вышел  на  кафедру  профессора  Будзко, с  профилем   по  сельскохозяйственному   приборостроению. Больше  всего  я  имел  дело  с ребятами,  занимавшимися  приборами  для  контроля  жирности   молока.  Тема  была  очень  приятная  и  мальчики  (была, впрочем, и  одна  аспирантка),  имели  на  этой  работе  приятный  цвет  лица. 

           В  Ученом  совете  института   не  отказались  принять  на  защиту  мою  работу,  но  надо  было  собрать  отзывы   и  дождаться   очереди,  так   как   Совет   был  основательно  загружен,  а  для   большей   уверенности  желательно   было  принять   участие  в   тематике   кафедры.  Я  внял   доброму   совету  и  вскоре   получил   положительный  эффект   на  пробных  анализах   жирности  молока.  Конечно,  до   промышленного  прибора  было еще  далеко, но  новых  ребят  и  этот   эффект   устраивал.  Вскоре   у  нас   прошла   соответствующая   заявка :  в  сельскохозяйственном  отделе  патентного  института   их  кафедра  котировалась. Были  публикации  и  в  трудах   МИИСПа.

           Работа  с  молоком   мне  очень  понравилась.  Какое-то  время   в  мою   кладовку   СВЧ   регулярно  приходила   аспирантка   с  бидончиком  молочка   на  анализы.   Остатки   перепадали   нам   и  даже  лабораторной   кошке. 
           Сейчас,  когда  я  пишу   эти   строки,  у  меня   появилась  запоздалая  идея – неужели  установка  СВЧ   осталась   бы  равнодушной  к  содержанию  спирта,  скажем,  в  коньяке? (!)    Увы,  «умная  мысля  приходит  опосля»…

           Всему  на  свете  приходит  конец   и  эти  приятные  исследования   закончились,   когда  была  назначена   дата   моей   предварительной  и,  ориентировочно,  основной   защиты.  На  предварительной   чуждые   элементы   было  усомнились  в  возможности   рассматривать  уж   очень  специфическую   работу,   но  опыты  с  молоком   их  убедили.

           Перед  защитой   нужно  было  утрясти  массу   вопросов,  в  первую  очередь   найти  и  утвердить  на  Совете   двух   оппонентов,  затем   написать,  утвердить  и   провести   через  ГОРЛИТ  (отдел  цензуры)  автореферат  диссертации   и  решить  много  других,  более  мелких  задач.

           В  свое   время   я  познакомился   на  конференции  по  влагомерам  с  хорошим  специалистом  и  приветливым   человеком,  Владимиром  Семеновичем  Ройфе,  кандидатом  технических  наук  и  начальником  лаборатории  влагометрии  института  строительной  физики  НИИСФ.  Этот  институт   расположен  напротив  платформы  Окружная  Савёловской  ж.д.

           Ройфе  любезно  согласился   на  оппонирование   и  очень  много  помогал   мне   в  работе,  а  теперь   и  в  организации   защиты.
           В   качестве  первого   оппонента   полагалось  иметь  представителя  принимающего  Совета  и  эту  обязанность   возложили  на  доктора  технических  наук  профессора  Б.В. Смирнова.

           Пути  науки  сложны  и  тернисты.  Нужно  было  срочно  получить  отзыв   от  ведущего  предприятия.  После  рекомендации  с  кафедры  им  согласился  стать  Ленинградский  агрофизический  институт,  приславший  свой  отзыв  по  почте за  день  до  защиты.  С   отзывами  было,  помнится,  много  хлопот.  Просто  посылать  реферат  без   договоренности  конечно,  тоже   приходилось,  но  отзывов  на  такие  рассылки   приходило  крайне  мало.  А  отзывы  при  защите  очень  нужны.  Поэтому  приходилось  созваниваться   и  лично  просить   отзыв  у  тех,  с  кем   был  знаком   по  научным  конференциям   и  всяким  другим   каналам,  например, сам  писал кому-то  раньше  такой  отзыв. 

           Я  не  остановился  на  самом  процессе   написания  диссертации,  оформлении   иллюстраций  и  демонстрационных  листов  к   защите. 
Сейчас  мне  самому  не  верится,  как  я  все  это  осилил.  Ведь  даже   первый  вариант  диссертации  я  печатал  сам   на  старой   трофейной   машинке,  которая  сохранилась  еще  со  времен  войны   у  моей  тещи  Нины   Петровны   Белецкой.  Помню,  я  носил   эту   страшно  тяжелую  машинку  в  мастерскую,  где  ей  поставили  более  качественный  шрифт.

          Но  все  имеет  свои  плюсы  и  минусы.  В  плюсах   от  этого   процесса  у  меня   появился  навык   довольно  бойко  печатать  на  машинке,  а  вот  теперь   и  на  компьютере.  Однако  окончательный  вариант  печатала,  причем   очень  качественно,  профессиональная   машинистка,  рекомендованная  мне   кем  то  с  кафедры. 
           Все  графики,  рисунки  я  делал   сам,  а  затем  отдавал  в   фотолабораторию,   где  печатали  копии  на  все  экземпляры  «диссера». Демонстрационные   листы  в  пожарном  порядке   делал   сам,  числом  около  десяти.

           Свой  доклад   к   защите,  по  совету  знающих  людей,  я  твердо   выучил   наизусть  и  это  было  очень  правильно,  так  как   в  такой   нервотрепке  подбирать  и  вспоминать  слова   было  бы  просто  невозможно.  Сам   момент  защиты   я   помню  очень  слабо,  но  те,  кто  слушал,  сказали,  что  держался  я  нормально.

           Очень  квалифицированно   выступил   мой  оппонент  В.С.Ройфе.  Он  как   бы  дополнил  мой  доклад,  который   строго  ограничивался   по  времени,  что,  несомненно,  серьезно  содействовало  успеху.  Другой   оппонент, старый  работник   кафедры  профессор Смирнов  тоже  выступил  благожелательно,  но,  для   пользы   дела   отметил  и  мелкие  недостатки – ведь   слишком  хорошо – тоже  нехорошо.       

           При  голосовании  «черных  шаров»   не  было,  но  два   были  признаны   недействительными,  что  значит,  что  люди  как  бы  воздержались,  видимо,   посчитав  себя  слишком   мало  подготовленными  к    новой  для  них   тематике,  как  мне   пояснили  потом.
            Как  водится,  всё   завершилось   банкетом,  который  прошел  в  ресторане  гостиницы  «Россия». Подробности  его  я  сейчас  уже  не  помню.

           Однако  скачка  с   препятствиями  ещё   не  была   закончена.  После 
довольно  хлопотной   подготовки  документов  и  отправке  их  в  ВАК  прошло  какое-то  время   и  пришло  письмо    из  ВАКа,  где  мне  предлагалось  ответить   на  отзыв   т.н.  «черного   оппонента»,  для  чего  явиться  к  определенному  числу  лично. 

           На  нескольких  страницах  «черный»,  естественно,  без  подписи  (она  была  оторвана),  только  что  не  матом,  кроет  меня  на  все  корки,  не  касаясь  всех  моих   экспериментов  и  изобретений,  а  напирая   на  ту  часть,  где  я  по  формулам  теории   поля  просчитал   возможное  теоретическое  значение   затухания  СВЧ  во  влажной  почве,  чтобы  сравнить   его   с  экспериментом.  Поскольку  формулы  были   взяты  из  литературы  (с  необходимыми  ссылками),  он  назвал   это  «чистосдиранием»  и  дальше  перестал  вообще  читать   работу.  Я   в  свою  очередь  все  это  изложил  как  можно   корректнее  (боже  упаси  проявить  неуважение)  и  доложил   эксперту.  У  того  никаких   возражений  не  было.

          Прошло  еще  три  месяца  напряженного   ожидания   и  наконец  «корочки»  были  нарисованы   и  выданы  мне.  Как   говорится,  «сбылась  мечта   идиота».
           Сбылась  то  она  сбылась,  но  встал   вопрос :  за  что  боролись?
Я  в  это  время  уже   покинул  «народное  хозяйство»  и  переметнулся  опять   в  «ящик».  Показываю  на  работе   эти   корочки  и  остаюсь  полностью   «при  своих  интересах».  Мне  поясняют,  что  степень  дают  улучшение   твоей  зарплаты   только,  если  ты  занимаешь  «научную  должность».  Я  же  работаю  ведущим   инженером,   что  научной  должностью   не   считается.  Так  что  -  «общий  привет!» -  скачи  дальше,  за   научной  должностью! 
           На  этой  оптимистической  ноте  я  и  заканчиваю  описание  научной  стороны   своей   биографии.
    
         P.S.  Спустя  пару  лет  я  встретил   своего  первого   начальника,  к  тому  времени  уже   доктора  технических  наук  и  поведал  ему   свои   злоключения,  на  что  мой   начальник,  Аркадий  Саввич  Виницкий   заметил:  «Это  ещё  что,  радуйся,  что  ты  не  доктор!»