Бедный Павел!

               
                Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, рассказывал Император Павел 1-ый (когда он ещё был великим князем), я в сопровождении князя Куракина и двух слуг шёл по Петербургским улицам. Это было в лучшую пору нашей весны, конечно не южных климатов. Разговор шёл ни о религии, ни о чём-нибудь серьёзном, а напротив был весёлого свойства. Лунный свет был так ярок, что при нём можно было читать письмо, и следовательно тени были очень густы. При повороте в одну из улиц, вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру, завёрнутую в плащ, вроде испанского, и в военной надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то. Только я миновал его, он вышел и пошёл около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят страшный звук, точно, как будто камень ударялся о камень. Я был изумлён, и охватившее меня чувство стало ещё сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моём левом боку со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал: «Судьба нам послала странного спутника». «Какого спутника?» - спросил Куракин. «Господина, идущего у меня слева, которого, кажется, можно заметить по шуму, производимому им».
                Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны. «Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовою стеною?» «Выше Высочество идёте возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и стеною». Я протянул руку, и точно, ощупал камень. Но всё-таки незнакомец был тут, и шёл со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, под шляпой блеснули глаза столь блестящие, каких я не видел никогда прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня, и производили какое-то околдовывающее действие.
             - Ах, - сказал я Куракину, - я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное. Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проникало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерла в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос: «Павел!» Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально ответил: «Что вам нужно?» - «Павел!» - сказал опять голос, на этот раз, впрочем, сочувственно, но ещё с большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать тоже. «Павел! Павел! Бедный князь!» Я обратился к Куракину, который тоже остановился. «Слышишь?» - спросил я его. «Ничего не слышу, - отвечал тот, - решительно ничего». Что касается меня, то этот голос до сих пор раздаётся в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою, и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
                - Кто я?... Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе, и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому мiру, потому что ты не долго останешься в нём. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести, для благородной души нет более чувствительного наказания.
                Он пошёл снова, глядя на меня всё тем же проницательным взором. И если я прежде остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти, потому только, что пошёл он. Он не говорил, и я не чувствовал особенного желания обратиться к нему с речью. Я шёл за ним, потому что он теперь направлял меня. Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием сената. Он пошёл прямо к одному, как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому, я, конечно, следовал за ним; и затем он остановился.
                - Прощай, Павел, - сказал он, - ты ещё увидишь меня. При этом шляпа его поднялась, как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришёл в себя от страха, его уже не было передо мною.
                Павел Петрович был искренно и глубоко убеждён в реальности представившегося ему видения, о котором он рассказывал в 1782 году в Брюсселе, в присутствии Оберкирхъ, которая и записала его рассказ. (Русск. Архив 1869 года, № 3)
                Интересно заметить, что именно с именем Императора Павла Петровича связаны и другие предсказания, на этот раз, уже о судьбах России. Имеется в виду предсказание монаха-прозорливца Авеля, сделанное Павлу I в 1796 году.

            Пророчество монаха Авеля о царе Николае II и о грядущем царе.
Император Павел Петрович спросил монаха Авеля, кому передаст наследие и правление царское правнук его, Александр III, которого Авель назвал Миротворцем и преемником на престоле Александру II Освободителю.
Авель отвечал: "Николаю Второму – святому царю, Иову многострадальному подобному. Будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О нем свидетельствует Писание: псалмы 90,10 и 20 открыли мне всю судьбу его. На венок терновый сменит он венец царский, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой – безкровной жертве подобно. Война будет ,великая война, мировая. По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Накануне победы рухнет престол царский. Измена же будет расти и умножаться. И предан будет правнук твой, многие потомки твои убелят одежду кровию агнца такожде, мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется. Наступит воистину казнь египетская".
Горько зарыдал прорицатель Авель и сквозь слезы тихо продолжал: "Кровь и слезы напоят сырую землю. Кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огнь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний власть безбожная, будет жид скорпионом бичевать землю русскую, грабить святыни её, закрывать церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника. А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны одна горше другой будут. Новый Батый На Западе поднимет руку. Народ промеж огня и пламени. Но от лица земли не истребится, яко довлеет ему молитва умученного царя".
"Уже ли сие есть кончина Державы Российской и несть и не будет спасения?" - вопросил Павел Петрович.
"Невозможное человеком, возможно Богу, - ответствовал Авель, - Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения русского".
И восстанет в изгнании из дома твоего князь великий, стоящий за сынов народа своего. Сей будет избранник Божий, и на главе его благословение. Он будет един и всем понятен, его учует самое сердце русское. Облик его будет державен и светел, и никто же речет: «Царь здесь или там», но «это он». Воля народная покорится милости Божией, и он сам подтвердит свое признание… Имя его троекратно суждено в истории Российской (примечание: Михаил).
( из книги «Житие преподобного Авеля прорицателя», издание Свято-Троицкого Ново - Голутвина монастыря, 1995г., стр. 42-45).